Операция «Маскарад»

— Ну да. А только вы все равно понятия не имеете, где ее искать, болваны. Расставьте людей на дорогах. Используйте все варианты. Мы должны ее найти немедленно.

Глава 19

Как обычно, в августе все стремились на побережье. По мере того как столбик термометра поднимался все выше, Париж быстро пустел. Аристократы, промышленники и прочие люди с деньгами уезжали в элегантный Канн, в Сен-Тропез.

В то же время люди попроще — пекари, мелкие торговцы, служащие магазинов — вдруг вспоминали о своих родственниках, живущих где-нибудь в Марселе или в Тулоне, в надежде, что смогут какое-то время погостить у них. Куда угодно, только подальше от духоты извилистых улочек, только бы вырваться из лабиринта повседневных забот.

Казалось, всепроникающий зной усиливает общее недовольство, которым была поражена Франция. То и дело страну потрясали демонстрации и забастовки. Первыми начали бастовать водители автобусов, их примеру последовали работники других видов общественного транспорта. Рабочие промышленных предприятий грозили начать забастовку солидарности. Все сходились на том, что во всем виновата экономика, находящаяся в безобразном состоянии. Граждане были неприветливы, выглядели подавленными, нервы у всех были напряжены до предела.

Когда в столице появился передвижной цирк и на одном из пустырей в пригороде Сен-Дени вырос его огромный шатер, это стало неплохим развлечением, на время отвлекающим людей от жары и житейских проблем. Мало кто мог устоять перед веселой, зазывной музыкой, яркими костюмами и возможностью полюбоваться на экзотических животных. Из-под тента то и дело доносились смех и аплодисменты, и даже самые мрачные горожане становились в очередь за билетами.

Среди прочих была француженка средних лет, внешность которой говорила о долгих годах тяжелой работы. У нее были седые волосы, она сутулилась при ходьбе и была одета в толстый свитер, словно мерзла даже в такую жару. В руках она держала обшарпанную хозяйственную сумку. Купив билет, она вошла в шатер и, вместо того чтобы забраться повыше на деревянную трибуну, откуда была хорошо видна арена, осталась внизу, укрывшись в тени, и стала ждать.

На арене в это время кружились белоснежные пудели в великолепных розовых пачках, с большими розовыми бантами на головах. Они низко поклонились и под громовые аплодисменты ушли за кулисы на длинных задних лапах. Сразу же начался следующий номер: из боковых проходов выбежали на арену больше десятка клоунов. Один из них столкнулся с седой француженкой и незаметно сунул ей небольшой конверт. Они успели шепотом обменяться несколькими фразами по-английски.

— Почему все это тянется так долго? — спросил клоун.

— Мы не можем это выяснить. Ощипанный говорит, что на них пора нажать и установить для Лэнгли жесткий срок.

— Нам понадобится время для подготовки. Три дня. — Француженка посмотрела на толпу зрителей на трибуне. — В воскресенье вечером, в восемь часов. Годится?

— Хорошо. Установи контакт с немцами и скажи им, пусть будут готовы. Их предложение почти такое же выгодное, как американское.

Клоун быстро огляделся, сделал сальто назад, точно встав на ноги, обутые в громадные башмаки, и громко сказал по-французски:

— Пардон, мадам! Надеюсь, вы получите удовольствие от представления!

Он бросился на арену, а женщина устало взобралась на трибуну. Она внимательно наблюдала за выступлениями и аплодировала вместе со всеми. Во время перерыва пожилая женщина покинула шатер и зашагала по улицам Сен-Дени, стараясь определить, нет ли за ней слежки. Наконец она вошла в метро. Сев в поезд, женщина направилась в глубь вагона и в одиночестве уселась на скамью. Когда поезд тронулся, старуха склонилась над своей сумкой. Влажной салфеткой она стерла с лица морщины, удалила болезненную желтизну, а когда вагон опустел, стянула седой парик, и на мгновение показалось чудесное лицо, обрамленное золотисто-каштановыми волосами. Но она тут же скрыла глаза темными очками и стала смотреть в окно.

Наконец женщина встала и пошла к выходу. Одним быстрым движением она выскользнула из свитера и бросила его в сумку поверх парика. Ступив на платформу, достала из той же сумки два тома Виктора Гюго и сунула их под мышку так, чтобы видна была лицевая сторона обложки.

В дешевом платье из хлопчатобумажной ткани с неясным цветочным рисунком она выглядела как обычная студентка университета. Войдя в забитое людьми, кипящее суетой здание Северного вокзала на рю де Дюнкерк, она смешалась с огромной толпой туристов, обеспокоенных возможной забастовкой транспортников. Если за женщиной все же увязался «хвост», ей ничего не стоило оторваться от него среди множества людей. Она оставалась в толпе до тех пор, пока не оказалась поблизости от туалета. Она вошла в кабинку и, заперев дверь, постояла немного, переводя дыхание. Сердце у нее колотилось. В последние два месяца ей приходилось тяжело, но дело того стоило. Кроме того, риск, ощущение опасности подхлестывали ее, действуя как допинг.

Женщина сняла грубые башмаки на деревянной подошве, стянула с загорелых ног мокрые от пота нейлоновые чулки, сбросила дешевое платье в цветочек и надела другое — узкое, черное, из льняной ткани, с вырезом на спине. Простой покрой платья лишь подчеркивал стройность ее фигуры и впечатляющую грудь. Последним штрихом стали легкие черные туфли на высоком каблуке. Она всегда появлялась в Тур-Лангедок именно в этом наряде — он был настолько приметен, что, сменив его, можно было легко уйти от наблюдения.

Женщина нанесла на лицо косметику, расчесала волосы, и они мягкими локонами легли на плечи, побросала в сумку все, что с себя сняла. Затем надела огромные солнцезащитные очки и вытащила из сумки небольшую косметичку из черной ткани с бледно-лиловыми полосами. В нее она сложила косметику, деньги, поддельное удостоверение личности, пистолет системы «вальтер» и конверт, полученный от клоуна.

Выйдя из кабинки, женщина бросила пять франков в тарелочку смотрительницы. Потом она заперла хозяйственную сумку в одной из ячеек камеры хранения, завершив тем самым свое перевоплощение.

Через полчаса молодая прекрасная француженка в огромных темных очках оказалась в районе респектабельных небоскребов неподалеку от вокзала Монпарнас на левом берегу Сены. Даже на улице было слышно жужжание мощных кондиционеров, сражавшихся с августовской жарой. Высокая и длинноногая, она шла по испещренной длинными полуденными тенями улице, не обращая внимания на восхищенные взгляды мужчин.

Войдя в Тур-Лангедок, где располагались приемные дорогих врачей, офисы архитекторов, юристов и аудиторских фирм, она прошла мимо полированных стальных дверей нескольких лифтов и остановилась около последнего, у него не было кнопки вызова. Ключом она открыла небольшую дверцу в стене и набрала известный ей код. Несколько видеокамер с дистанционным управлением направили на нее свои объективы, чтобы установить, соответствует ли введенный код личности посетителя.

Наконец двери лифта открылись. Женщина поднялась на самый последний этаж, не обозначенный даже на чертежах плана здания, хранящихся в городских архивах. Зеркальные стекла Тур-Лангедок делали невозможной попытку определить количество этажей снаружи. Очень немногие люди знали о существовании этажа, на который поднялась женщина в черном платье с вырезом на спине. Впрочем, так и должно было быть.

Мало кому было известно и то, что на самом деле зданием владело ЦРУ, а на последнем этаже располагалась парижская штаб-квартира агентства.

Процедура была всегда одинаковой. Сначала девушка отдавала сотрудникам агентства конверт с последней информацией от Хищника. Затем ее приглашали присесть в одно из плетеных кресел, расставленных вокруг современного стеклянного кофейного столика. Сотрудники предложили ей выпить кофе или чего-нибудь еще на ее вкус. Она отказывалась — одному Богу известно, чего они могли подмешать ей в пищу или напиток. Она никогда не выпускала из рук косметичку: «жучок» могли подсунуть куда угодно — в ручку, в губную помаду, даже в кредитную карточку. Она была уверена, что все, что происходит в этой комнате, фиксируется магнитофонами и видеокамерами и по спутниковой связи передается руководству Лэнгли.