Страница 13 из 19
— Ну что вы говорите!!
— Да! Учитывая прежде всего непоследовательность человека, который приобретает бритву от Эндикотта и тем не менее надевает прискорбного вида ботинки, и на трупе найдена шляпа серийного производства. Вспомните, — добавил Уимси. — Вот вам и вопрос цены. Туфли, сделанные на заказ, доказывают, что танцор заботится о своих ногах. Но МОГ ли мужчина, возможно, брившийся у Эндикотта, умышленно ЗАКАЗАТЬ ботинки такого фасона и цвета?
— Боюсь, что мне никогда не удастся научиться всем утонченным правилам и предписаниям относительно мужской одежды, — предположила Гарриэт. — Поэтому я и сделала моего Роберта Темплтона одним из тех неопрятно одевающихся людей.
— Костюмы Роберта Темплтона всегда вызывали у меня скорбь, — признался Уимси. — Единственное пятно в ваших с другой стороны очаровательных романах. Но оставим эту огорчительную тему и вернемся к бритве. Видно, что с этой бритвой бережно обходились, и что она в хорошей сохранности. Множество раз ее затачивали заново, что вы сможете заметить, глядя на ее лезвие. Кстати, на самом деле такая первоклассная бритва, как эта, мало нуждается в шлифовке и правке при условии, если ей аккуратно пользовались, продолжая при этом править. Следовательно, человек, пользовавшийся ею, или очень грубо и небрежно правил ее или его борода была неестественно густой, или же возможно и то и другое одновременно. Я отчетливо его представляю — он один из тех мужчин, которые очень неловко обращаются с инструментами: мне известны люди такого сорта. Их авторучки всегда оставляют кляксы, у их часов всегда перекручен завод. Они пренебрегают тем, чтобы как следует наточить свою бритву и ждут до тех пор, пока ремень для правки бритв становится жестким и сухим, поэтому правят они бритву ужасно, оставляя зазубрины на конце лезвия. Тогда они выходят из себя, проклинают бритву и отсылают ее, чтобы привести в порядок. Новое острие у них выдерживает всего несколько недель, и потом они отсылают бритву снова, сопровождая ее грубой запиской.
— Понятно. Ну, я не знала обо всем этом. Но почему вы сказали, что это — человек средних лет?
— Это скорее предположение. Но думаю, что молодой человек, у которого возникает так много трудностей с бритвой, весьма вероятно сменил бы ее на безопасную и пользовался бы каждые несколько дней новым лезвием. Однако человек средних лет, вероятно, не стал бы изменять своей привычке. В любом случае я уверен, что он пользовался ею больше чем три года. И если погибшему сейчас всего двадцать два и у него густая борода, то я не понимаю, как он мог износить свою бритву до такой степени, если учесть, что он несколько раз правил и приводил ее в порядок. Нам надо выяснить у хозяина здешней гостиницы, был ли погибший уже с бородой, когда он прибыл сюда год назад. Это бы еще больше сократило время. Но первым делом надо найти старого Эндикотта и выяснить у него, возможно ли, что одна из его бритв была продана после 1925 года?
— Почему 1925?
— Потому что это дата, когда старый Эндикотт продал свое дело и удалился на покой с небольшим состоянием и варикозными венами.
— А кто остался в деле?
— Никто. Заведение сейчас находится в том самом месте, где вы покупаете самые изысканные сорта ветчины и мясных консервов. Сыновей, чтобы продолжить дело, у Эндикотта не оказалось — единственный его сын был убит в бою, бедняга. Старый Эндикотт говорил, что продал бы кому-нибудь свою марку. Но так или иначе, Эндикотт без Эндикотта не может быть Эндикоттом. Так-то вот.
— Но он мог продавать инвентарь?
— Вот это я и собираюсь выяснить. Сейчас мне надо идти. Постараюсь к ночи вернуться, так что не волнуйтесь.
— Я и не волнуюсь, — негодующе отпарировала Гарриэт. — Я абсолютно счастлива.
— Превосходно! О! Пока я буду этим заниматься, не узнать ли мне о получении разрешения на брак?
— Можете не беспокоиться, благодарю вас.
— Отлично, я ведь только хотел спросить. Послушайте, когда я уеду, не проведете ли вы здесь кое-какую работу с остальными профессиональными танцорами? Вы могли бы немного поболтать с ними о Поле Алексисе.
— В этом что-то есть. Но мне придется достать подходящее платье, если, конечно, в Уилверкомбе имеются подобные вещи.
— В таком случае достаньте цвета темно-красного вина. Я всегда мечтал увидеть вас в темно-красном. Он очень идет людям с кожей медового цвета. (Что за отвратительное слово — «кожа»!). «Вон там, согрет огнем любви, тепла и света, Растет медовый сочный плод…» [18]— я часто цитирую — это сохраняет оригинальность мышления.
— Невыносимый человек! — прошептала Гарриэт, внезапно оставшись одна в сине-плюшевом холле. Затем она резко сбежала по ступенькам и запрыгнула на подножку «Даймлера».
— Портвейн или шерри? — спросила она.
— Что? — переспросил Уимси, подавая машину назад.
— Платье — цвета портвейна или шерри?
— Кларет, — ответил Уимси, — «Шато-Марго 1893» или примерно около этого. Для меня год или два не играют роли.
Он поднял шляпу и плавно нажал на сцепление. Когда Гарриэт направилась назад, слабый знакомый голос обратился к ней:
— Мисс… э… мисс Вэйн. Могу я минутку поговорить с вами? Это была «хищная ведьма», которую Гарриэт видела предыдущим вечером в танцевальном холле «Респлендента».
Глава 5
Свидетельствует невеста
Пятница, 19 июня
Гарриэт почти забыла о существовании этой женщины, но сейчас этот маленький эпизод снова возник в ее памяти, и она удивилась, как могла та быть столь нелепой. Нервозное ожидание, рассеянный, какой-то восторженный взгляд, постепенно сменяющийся капризным нетерпением; вопрос о мистере Алексисе, а затем разочарование и поспешный уход. Сейчас, бросив взгляд на ее лицо, Гарриэт увидела, что оно настолько старое, настолько опустошенное и разрушенное горем и страхом, что некоего рода неумелая деликатность заставила Гарриэт отвести глаза и довольно резко ответить:
— Да, разумеется. Пойдемте в мою комнату.
— Это так любезно с вашей стороны, — проговорила женщина. Она на мгновение замолчала, затем, когда они подходили к лифту, добавила: — Меня зовут Велдон, миссис Велдон. Я на некоторое время остановилась здесь. Мистер Грили — хозяин — знает меня очень хорошо.
— Это прекрасно, — сказала Гарриэт. Она понимала, что миссис Велдон пыталась объяснить, что она не мошенница, не гостиничная аферистка и не агент по продаже белого живого товара, и Гарриэт дала понять, что она и не предполагает, что миссис Велдон является кем-нибудь из подобных штучек. Гарриэт почувствовала нерешительность, и поэтому говорила несколько грубовато. Она уже видела «сцену», неясно вырисовывающуюся впереди, а она не была той женщиной, которая получает удовольствие от «сцен». Гарриэт в мрачном молчании держала путь к двадцать третьему номеру, и, пригласив свою гостью, предложила ей сесть.
— Это по поводу… — сказала миссис Велдон, опускаясь в кресло и обнимая свою драгоценную сумочку, — …это по поводу мистера Алексиса. Горничная рассказала мне ужасную историю… я отправилась к хозяину… он ничего мне не сообщил… и я увидела вас с полицейскими… и говорила со всеми этими репортерами… они указали на вас… о, мисс Вэйн, ПОЖАЛУЙСТА расскажите мне, что случилось.
Гарриэт прочистила горло и машинально начала искать в кармане сигареты.
— Мне чрезвычайно жаль, — начала она. — Боюсь, что произошедшее слишком ужасно. Видите ли, я случайно оказалась вчера после полудня внизу на берегу и там обнаружила мертвого мужчину. И, судя по тому, что они говорят, боюсь, это мистер Алексис.
Нет смысла ходить вокруг да около. Это измученное создание с крашеными волосами и размалеванным лицом должно узнать правду. Гарриэт чиркнула спичкой и следила за огнем.
— Это я слышала. Как вы думаете, это был сердечный приступ?
— Боюсь, что нет. Они… похоже, они думают, что он… (как найти слова помягче?)… сделал это сам. (Во всяком случае, ей удалось избежать слова «самоубийство».)
18
А. Геннисон «Вкушающие лотос» (пер. К. Бальмонта).