Дьявольский вальс

– Так-то оно так, но я все же сомневаюсь... Стефани?

– Не стоит из-за этого зарабатывать язву – все это только предположения. Я могу набросать их сколько угодно налево и направо.

– Хоть мне будет слишком тошно это делать, но я начну наблюдать за ней повнимательнее. Наверное, необходимо осторожнее разговаривать с ней и перестать думать, что мы одна команда.

– А разве так не было всегда? Одинокий бродяга, и все такое...

– Да-а... Кстати, раз мы раскручиваем всякие теории, что ты думаешь о следующем: мы не продвигаемся вперед потому, что думаем только об одном преступнике. А что, если существует какой-то заговор?

– Кого?

– Синди и Чипа, например, – заявил я. – Они – явные кандидатуры. Типичный муж женщины-Мюнхгаузена характеризуется как пассивный и слабовольный. Что совсем не подходит Чипу. Он далеко не глуп, оригинален, самоуверен. И если его жена мучает Кэсси, как он не замечает этого? А может быть, это Синди и Вики?..

– Что? Между ними какое-нибудь романтическое чувство?

– Или просто извращенные отношения матери и дочери. Синди видит в Вики свою покойную тетку – еще одну суровую дипломированную медсестру, а Вики, пережив потерю собственного ребенка, созрела для того, чтобы взамен ему найти дочь. Возможно, их патология перемешалась каким-то причудливым образом. Черт возьми, может быть, у Синди какие-то отношения со Стефани. И, возможно, как ты говоришь, романтического характера. Я ничего не знаю о личной жизни Стефани. Раньше у нее ее практически не было.

– Раз уж мы заговорили об этом, то как насчет папочки и Стефани?

– Конечно, – подхватил я. – Папа и доктор, папа и медсестра – Вики явно подлизывается к Чипу. Сестра и доктор, и тому подобное. Ad nauseum[32]. Может быть, все они, Майло. Команда Мюнхгаузенов – «Восточный экспресс»[33], превратившийся в педиатрическую больницу. А может, половина этого проклятого мира стала психопатами.

– Слишком скромный подсчет, – возразил Майло.

– Возможно.

– Вам нужен отпуск, доктор.

– А это невозможно, – ответил я. – Так много психопатологии и так мало времени. Благодарю за напоминание.

Он засмеялся:

– Рад скрасить твой день. Хочешь, чтобы я проверил Стеф по картотеке?

– Конечно. И пока ты играешь на клавишах, почему бы не проверить Эшмора? Мертвые не могут подать в суд.

– Сделаю. Еще кого-нибудь? Воспользуйся моим хорошим настроением и лос-анджелесским полицейским компьютером.

– Как насчет меня?

– Уже сделано, – ответил Майло. – Давным-давно, когда я думал, что мы можем стать друзьями.

Я направился в Калвер-Сити, надеясь, что Дон Херберт в субботу по утрам бывала дома. Я проезжал мимо участка на Оверленд, застроенного паршивыми домишками, разделенными на квартиры, где я обитал, будучи студентом-интерном. Магазинчик автозапчастей все еще стоял на прежнем месте, но здание, где я жил, было снесено, и на его месте устроили пункт по продаже подержанных автомобилей.

От бульвара Вашингтона я направился на запад в сторону Сепульведы, затем повернул на юг и проехал один квартал за Калвер. Повернул налево около магазина тропических рыбок, где на витринах был нарисован коралловый риф, и медленно поехал вдоль квартала, разыскивая дом, указанный в справке Майло.

Линдблейд-стрит была утыкана маленькими коробками одноэтажных бунгало с крышами из синтетического материала и газонами, настолько большими, что на них можно было играть только в классики. Краски не жалели: в этом месяце был моден цвет сливочного масла. Китайские вязы росли вдоль улицы, давая тень. Большинство домиков содержались в хорошем состоянии, хотя планировка участков была совершенно необдуманна и сводилась к старым райским птицам, тукам и высоким розовым кустам.

Жилище Дон Херберт представляло собой бледно-голубую коробку, предпоследнюю от угла. Старый коричневый фургон-"фольксваген" стоял на подъездной дороге. На заднем стекле, внизу, было наклеено множество переводных картинок с видами различных мест. Коричневая краска фургона казалась тусклой, как порошок какао.

В садике перед домом возились мужчина и женщина в компании с крупной золотистой охотничьей собакой и небольшой черной дворняжкой с претензиями на спаниеля.

Обоим, мужчине и женщине, было около сорока или чуть больше. Бледная кожа работающих в учреждении служащих. Предплечья, покрытые красными пятнами от свежих солнечных ожогов. Светло-каштановые волосы, свисающие ниже плеч, а на носах – очки без оправы. Оба были в майках, шортах и резиновых сандалиях.

Мужчина стоял у куста гортензии с секатором в руке. Срезанные цветы лежали у его ног подобно розовому руну. Он был худым и жилистым, бакенбарды в виде колбасок шли от ушей к нижней челюсти, шорты поддерживались кожаными подтяжками. Вокруг головы была повязана вышитая бисером лента.

Женщина была без бюстгальтера, и, когда она наклонялась, чтобы выдернуть сорняк, ее груди свисали почти до газона и были видны коричневые соски. Она казалась ничуть не ниже мужчины – пяти футов девяти или десяти дюймов роста, – но, вероятно, по весу превосходила его фунтов на тридцать, большая часть которых приходилась на грудь и бедра. Возможно, это и соответствовало физическим данным, указанным в водительских правах Дон Херберт, но эта дама родилась, по крайней мере, лет на десять раньше 1963 года.

Подъехав ближе, я понял, что пара кажется мне смутно знакомой, но я никак не мог понять почему.

Я поставил машину и выключил двигатель. Мужчина и женщина даже не взглянули в мою сторону.

Дворняжка начала лаять, но мужчина приказал:

– На место, Гомер, – и продолжал обрезку кустов.

Команда послужила сигналом к тому, чтобы лай превратился в подобие ядерного взрыва. Когда дворняжка дошла до предела возможностей своих голосовых связок, охотничья собака с удивлением подняла голову. Женщина прекратила копаться в земле и стала искать источник возмущения.

Обнаружив его, она с недоумением уставилась на мой автомобиль. Я вышел из машины. Дворняжка продолжала надрываться, но лаяла уже с опущенной головой, всей своей позой выражая смирение.

– Привет, псина. – Я нагнулся и похлопал ее.

Мужчина опустил секатор. Теперь все четверо рассматривали меня.

– Доброе утро! – поздоровался я.

Женщина выпрямилась. Слишком высока для Дон Херберт. Ее широкое распаренное лицо больше подошло бы батрачке.

– Чем могу вам помочь? – поинтересовалась она. Мелодичный голос, я был уверен, что слышал его раньше. Но где?

– Я ищу Дон Херберт.

Взгляд, которым они обменялись, заставил меня почувствовать себя полицейским.

– Ах, вот что, – начал мужчина. – Она здесь больше не живет.

– А вы знаете ее нынешний адрес?

Вновь обмен взглядами, в которых больше страха, чем осторожности.

– Не беспокойтесь. Я врач из Западной педиатрической больницы в Голливуде. Дон работала там, и, возможно, она располагает некоторыми важными данными о пациенте. Я знаю только этот ее адрес.

Женщина подошла к мужчине. Это было похоже на жест самозащиты, только было неясно, кто кого защищает.

Мужчина свободной рукой стряхнул лепестки со своих шорт. Его костлявые челюсти были крепко сжаты. Нос тоже поджарился на солнце, и кончик его был обожжен.

– Вы проделали весь этот путь только лишь затем, чтобы получить информацию? – спросил он.

– Это довольно сложно объяснить, – замялся я, выдумывая сравнительно правдоподобную историю. – Перед нами серьезный случай – маленький ребенок подвергается опасности. Дон взяла в больнице его медицинскую карту и не вернула ее. При нормальном стечении обстоятельств я бы обратился к ее начальнику. К доктору по фамилии Эшмор. Но его нет в живых. Пару дней назад на больничной автостоянке на него напали грабители. Возможно, вы об этом слышали.

Новое выражение на их лицах. Страх и недоумение. Эта новость была для них совершенно неожиданной, и они не знали, как повести себя. В конце концов выбрали подозрительность, взялись за руки и враждебно уставились на меня.

32

До отвращения (лат.).

33

См. «Убийство в Восточном экспрессе» А. Кристи.