Синдром

— Пошел ты! — плюнул Макбрайд и сразу пожалел об этом, так как второй телохранитель с силой хлопнул его по ушам. Опдаал засмеялся: «Ой-ой-ой!» Льюис опять попытался вскочить с кресла и тут же опустился, когда в основание его черепа ткнулся холодный ствол.

Очень скоро вернулся громила со смирительной рубашкой, и при виде его Макбрайд вжался в кресло — когда на тебя направлено дуло «зиг-зауэра», выбирать не приходится. Второй охранник рывком поставил пленника на ноги и натянул ему на руки рубашку. Льюис набрал полную грудь воздуха, когда телохранитель попросил его скрестить руки на груди и щелкнул застежкой на талии. Успешно справившись с этой задачей, здоровяк небрежно толкнул узника в кресло и устремил на босса преданный взгляд, ожидая дальнейших приказаний.

— Ich nehme es von hier[61], — проговорил хирург и, точно смахивая со стола крошки, жестом приказал охране удалиться.

Оставшись с Макбрайдом один на один, он обогнул стол, облокотился на край и скрестил на груди руки:

— Как я тебе однажды уже сказал, ты очень храбрый человек, Джеффри Дюран.

— Дюран мертв! — отрезал Льюис.

Директор улыбнулся.

— Вот и я о том же.

Взяв со стола пачку сигарет «Ротманс», он зажег одну, неторопливо затянулся, пустив пленнику в лицо струйку дыма, и продолжил:

— Ты меня возненавидишь, но я тебе все-таки скажу: я нисколько не сомневался, что ты направишься именно сюда. — Хирург помедлил. — У секретаря в приемной лежит твоя фотография.

Лью ничего не ответил. Только молча поерзал в кресле: как же он ненавидел этого человека!

Опдаал покачал головой, изображая, будто находится в замешательстве.

— О чем ты думал? Рассчитывал застать меня врасплох? Не смеши: я собрал на тебя досье в фут толщиной. В самом прямом смысле слова. Так что вряд ли ты мог меня чем-нибудь удивить — разве что пуститься в пляс. — Он усмехнулся и стряхнул пепел.

Все внутри закипало при виде этого самодовольного индюка — впрочем, пока Макбрайду удавалось сохранять хотя бы внешнее хладнокровие.

Хирург возвел глаза к потолку:

— Итак, что будем делать? — И, переведя взгляд на Льюиса, добавил: — Принимаю предложения.

— Прекрасно. Тогда избавь меня от своего присутствия! — прошипел тот.

Опдаал громко рассмеялся, выражая явное одобрение смелости пленника, и погрозил пальцем:

— Ты весельчак. Только бравада теперь не поможет. Впрочем, тебе уже ничто не поможет, поэтому, ладно уж, повеселись напоследок. — Норвежец замолчал и принялся внимательно рассматривать сидящего перед ним человека. Затем, кивнув в сторону заброшенной в дальний угол кабинета коробки, спросил: — И кого ты изображал? Разносчика?

Макбрайд не ответил, и хирург поджал губы с деланным благоговейным трепетом.

— Какая изобретательность!

По правде говоря, это была не беседа, а издевательство, и Льюис понимал это, как никто другой. Опдаал развлекался, играл с ним — пусть. Чем дольше он будет говорить, тем скорее Эйдриен вступит в игру. Хотя, положа руку на сердце, Лью не особенно рассчитывал на помощь полиции — скорее он надеялся, что ему удастся выбраться из смирительной рубашки.

— Не могу тебя отпустить, и ты сам знаешь почему. Хотя, наверное, с моей стороны это черная неблагодарность. — Хирург ненадолго посерьезнел. — Ты замечательно поработал с де Гроотом — и я представляю всю трудность лечебного процесса: он не такой, как остальные.

— В каком смысле? — поинтересовался Льюис.

Опдаал отмахнулся.

— Клиника — место скрытого размещения резервов, выражаясь по-военному. Какой день ни возьми — к нам поступают от десяти до пятнадцати молодых мужчин и женщин с серьезными нарушениями пищеварительной системы и наркозависимостью на той стадии, когда эти люди уже фактически стали калеками. Из этих несчастных созданий мы выбираем тех, у кого есть склонность создавать о себе неверное представление. Здесь очень помогает благотворительная работа — с нами сотрудничают опекунские службы и интернаты. Видишь ли, мы предпочитаем иметь дело с сиротами: нет лишних проблем с родственниками.

— А де Гроот? — спросил Льюис.

— А вот он — случай особый. Нам потребовался человек с опытом и знаниями Хенрика, так что пришлось пойти на… — хирург покрутил пальцем в воздухе, подбирая слово, — скажем так, на «принудительную вербовку». Поэтому Хенрик не так хорошо вписывается в общие рамки, как хотелось бы.

— А какие у него опыт и знания? — удивился Макбрайд: де Гроот занимался противопожарными системами.

— С ним пришлось попотеть, чтобы он стал тем обаятельным и свойским парнем, с которым ты общался. И все равно нашу благодарность ты заслужил. — Опдаал замолчал, строго свел брови и склонился к пленнику, рассматривая его с напускным интересом. — Ого, да с тебя пот градом.

Так и было. Макбрайд действительно вспотел, хотя волнение или испуг не имели к этому никакого отношения. Все это время он не оставлял попыток освободиться, совершая еле заметные движения. Такие трюки легко проделывал Гудини, его кумир — тот вылезал из смирительных рубашек регулярно. Еще в детстве, мальчишкой, Лью старался ему во всем подражать и даже пытался уговорить родителей подарить ему на двенадцатилетие смирительную рубашку. (Впрочем, в итоге согласился на скейтборд.) На практике повторить фокус ему не удалось, хотя в теории Льюис хорошо знал, как это делается. Правда, он прекрасно понимал, что знать и сделать — совсем не то же самое.

— Если ты боишься, что я тебя убью, так успокойся — мне это не нужно, — заверил Опдаал, стряхивая на пол очередную порцию пепла. — Кое-что, разумеется, с тобой все-таки придется сделать. — Он усмехнулся: — Мы воссоздадим копию «Х. М.». Ты ведь помнишь тот случай?

Макбрайд помнил. И при мысли о такой перспективе к горлу подкатила тошнота.

— Да ты весь дрожишь! — Хирург снова пристально уставился на сидящего перед ним человека. — И впрямь дрожит! Вы только посмотрите! — И захохотал, пародируя громкий пьяный гогот.

Льюис действительно дрожал. Он терял контроль над моторикой — попытки освободиться из парусиновой рубахи, крепко стянувшей его руки на груди, давались нелегко. Фокус, насколько Лью знал из книги о знаменитом фокуснике, в теории был довольно прост. В момент, когда надевалась смирительная рубашка, трюкач должен максимально расширить тело: набрать полную грудь воздуха, напрячь мускулы и расставить локти как можно дальше от ребер — насколько позволят «тюремщики». И тогда, уже в рубашке, фокусник расслаблялся и начинал протискиваться в освободившееся пространство. Гудини проделывал этот номер, болтаясь на веревке на высоте десятиэтажного здания. Впрочем, на то он и Гудини.

— Несчастный случай на производстве, — напомнил Опдаал. — Хрестоматийный пример! Металлический стержень угодил старику прямо в голову — как в анекдоте про стрелу и яблочко, только по-настоящему. И, думаю, тебе не надо напоминать, что несчастный выжил. Хотя после травмы в его мозгу перестали откладываться долговременные воспоминания. Каждый день жена называла ему свое имя, и каждый день он знакомился с ней заново. То же самое с родителями и друзьями. — Хирург явно забавлялся. — Представляешь, я буду рассказывать тебе изо дня в день один и тот же анекдот, и ты каждый раз будешь над ним смеяться. И тебя это нисколько не будет угнетать. Нисколько! Ты превратишься в простодушного ягненка, потому что каждый день окажется для тебя, — лицо рассказчика просияло, — совершенно новым!

Правая рука Льюиса почти высвободилась, и он спросил:

— Что такое «Иерихон»?

Собеседник поразился:

— Ого! Да ты даром времени не терял, как я погляжу.

— Что это?

Хирург затянулся и выпустил столб дыма. Затем кивнул Макбрайду.

— Пытаешься освободиться? — Не получив ответа, Опдаал состроил презрительную гримасу и сказал: — Что ж, удачи.

Оттолкнувшись от стола, норвежец подошел к окну, посмотрел на падающий снег, а потом задумчиво бросил через плечо: