Страница 6 из 16
— Мне кажется это слишком жестко, — сказал Потс. — Не все мы так относимся к старикам.
— Ты что, думаешь, что у меня нет бабушки? — спросил Толстяк с достоинством. — Есть, и она самая прекрасная дражайшая замечательная старушка. Ее тефтельки из мацы плавают в бульоне и их надо пронзить острогой, чтобы съесть. От их силы суп левитирует. Мы едим, сидя на лестнице, вытирая суп с потолка. Я люблю… — Толстяк вынужден был прерваться и смахнуть слезы, а затем продолжил вкрадчивым голосом. — Я очень ее люблю.
Я подумал о деде, которого тоже любил.
— Но гомеры это не просто милые старички, — сказал Толстяк. — Гомеры — человеческие существа, которые потеряли нечто, делающее нас людьми. Они хотят умереть, но мы им не даем. Мы проявляем жестокость, спасая их, и они жестоки к нам, цепляясь когтями и зубами, и пытаясь не дать нам их спасти. Они заставляют страдать нас, а мы их.
— Я не понимаю, — сказал Потс.
— После Ины поймешь. Но, слушайте, хотя я и сказал, что я не осматриваю пациентов без необходимости, когда я нужен вам — я здесь. Если вы умны, то вы научитесь мной пользоваться. Как используют самолеты, перевозящие гомеров в Майами. Я — Толстяк, летайте на мне. А теперь, перейдем к картотеке.
Эффективность планеты Толстяка основывалась на концепции карточек три на пять дюймов. Провозгласив: «Нет такого человека, медицинские показатели которого нельзя уместить на карточке три на пять», — он выложил две больших стопки. Правая была его, левую он разделил на три части и протянул треть каждому из новых тернов. На каждой карточке был пациент, наши пациенты, мои пациенты. Толстяк объяснил, что во время обхода, он будет переворачивать карточки и ждать, пока интерн доложит о прогрессе пациента. Не то, что он верил в достижимость прогресса, но ему нужно было иметь данные, чтобы позже, во время обхода с Рыбой и Легго, он мог доложить им «ту или иную лабуду». Первой карточкой дня будет новое поступление интерна, дежурившего прошлой ночью. Толстяк дал понять, что ему плевать на модные интерпретации современных научных теорий развития болезни. Не то, что он был против науки. Наоборот, он был единственным резидентом с целой библиотекой ссылок на любые болезни, размещенной на карточки три на пять. Ему нравились ссылки на карточках три на пять. Ему нравилось абсолютно все на карточках три на пять. Но у Толстяка был список приоритетов, и на его вершине была еда. До тех пор, пока это великолепное вместилище разума не получит пищу, у Толстяка был очень низкий порог терпения к медицине, академической или любой другой, да и ко всему остальному.
Покончив с обходом, Толстяк отправился завтракать, а мы пошли по палатам знакомиться с пациентами с наших карточек. Позеленевший Потс сказал: «Рой, я нервничаю, как блядь в церкви». Мой студент, Леви, хотел осматривать пациентов вместе со мной, но я отфутболил его в библиотеку, где студенты все равно обожали проводить время. Чак, Потс и я стояли у поста медсестер, и волосаторукая медсестра проинформировала Потса, что тетка на каталке и есть его первое поступление, по имени Инна Губер. Инна представляла собой массив плоти, валяющийся на каталке, одетый, как в военную форму, в робу с надписью «Богадельня — Новая Масада». Злобно глядя на нас, Ина прижала к груди сумочку. Она продолжала верещать «УХАДИ УХАДИ УХАДИ».
Потс сделал все по учебнику: представился, сказав: «Здравствуйте, миссис Губер, меня зовут доктор Потс и я буду вас лечить».
Повысив громкость, Инна ответила: УХАДИ УХАДИ УХАДИ…
После этого Потс попытался улучшить взаимоотношения еще одним способом из учебников, а именно, взяв ее за руку. Быстрее молнии, Ина нанесла ему удар сумочкой, от которого он отскочил к стойке. Злобная жестокость этого удара поразила нас. Потс, потирая голову, спросил у Максин, медсестры, есть ли у Ины лечащий врач, который мог бы помочь со сбором анамнеза.
— Да, — сказала Максин, — доктор Крейнберг. Малыш Отто Крейнберг. Он там, пишет назначения для Ины.
— Частные доктора не могут делать назначения. Только резиденты и интерны. Таковы правила!
— Малыш Отто так не считает. Он не хочет, чтобы ты делал назначения его пациентам.
— Я сейчас же с ним поговорю!
— Не выйдет. Малыш Отто не будет с тобой разговаривать. Он тебя ненавидит.
— Ненавидит меня?
— Ненавидит всех. Понимаешь, он изобрел что-то для сердца лет тридцать назад и надеялся получить Нобелевскую премию, но не получил, и теперь он расстроен. Он ненавидит всех, но интернов особенно.
— Что ж, старик, — сказал Чак. — Это, несомненно, интересный случай. Увидимся.
Я был напуган до того, что у меня начался понос, и я сидел в сортире, раскрыв пособие «Как это делается», когда мой пейджер взорвался: «ДОКТОР БАШ, ПОЗВОНИТЕ В ШЕСТОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ЮЖНОЕ КРЫЛО НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО..»..
Это сообщение нанесло прямой удар по моему анальному сфинктеру. Выбора не было. Я не мог и дальше убегать. Я вернулся в отделение и попытался осмотреть пациентов. В халате и с черным докторским саквояжем я входил в палаты. Я выходил из палат. Всюду был хаос. Это были люди, а все, что я знал, было в учебниках и библиотеках. Я пытался читать истории. Слова расплывались, а мой разум скакал от лечения остановки сердца в пособии «Как это делается» к Бэрри и этому странному Толстяку, от злобной атаки Ины на беднягу Потса к малышу Отто, чье имя так и не прогремело в Стокгольме. Мнемоника расположения ветвей наружной сонной артерии пробегала через мой мозг, как навязчивая мелодия. Пока она Лежала, Выгнувшись, Картофелина Петера Скользнула Внутрь. Все, что я мог вспомнить, это Петера, означавшего позвоночную артерию. [13]И на хрена мне нужно было это знание?
Я запаниковал. Но, к счастью, крики из различных комнат помогли мне прийти в себя. Я вдруг подумал: «Это зоопарк, а эти пациенты — просто больные животные». Одноногий старичок с нелепым кустиком седых волос, стоявший, опираясь на костыль, и издающий взволнованные крики, напоминал мне журавля; огромная полячка крестьянского вида, с руками-молотами и двумя выпирающими изо рта-пещеры зубами, была гиппопотамом. Множество видов обезьян. Но в моем зоопарке не было величественных львов, плюшевых коал, зайчиков или лебедей.
Было и два исключения. Первая, кроткая Софи, которая была направлена ее частным доктором с основной жалобой на депрессию и на редкие головные боли. По какой-то причине, ее Частник, доктор Поцель, [14]назначил полное исследование желудочно-кишечного тракта, включая клизму с барием, рентгенограмму верхних отделов ЖКТ, сигмоидоскопию и ультразвуковое сканирование печени. Я не мог понять, как это увязать с депрессией и головными болями. Я вошел в палату и увидел старушку и лысеющего мужчину, который сидел рядом с ней и с состраданием держал ее за руку. Как чудесно, подумал я, сын пришел ее навестить. Это был не сын, а доктор Боб Поцель, которого Толстяк описал: «сострадатель из пригорода». Я представился и спросил Поцеля о причинах назначения обследования ЖКТ при депрессии, он нервно посмотрел на меня, поправил галстук-бабочку, [15]пробормотал «пучение» и, поцеловав Софи, сбежал. В недоумении, я позвонил Толстяку.
— Что за ерунда с исследованием ЖКТ? Она говорит о депрессии и головной боли!
— Специализация Дома — кишечные бега. ТИБ — Терапевтическое Испытание Барием.
— В бариуме нет ни черта терапевтического! Он инертен.
— Конечно, нет. Но кишечные бега все спишут.
— У нее депрессия! У нее нет никаких проблем с кишечником!
— Конечно, нет. И у нее нет никаких проблем. Ей надоело посещать офис Поцеля, а Поцелю надоело звонить и справляться о ее здоровье, так что они уселись в его белый континенталь и приехали в Дом. Она в порядке, она обычная СБОП. Старушка Без Острых Проблем. [16]Ты что, думаешь, что Поцель этого не знает? Каждый раз, взяв Софи за руку, он получает сорок долларов твоих налогов. Миллионы. Видишь это будущее здание, крыло Зока? Знаешь, для чего оно? Для кишечных бегов богатеев. Ковры, индивидуальные раздевалки в рентгенологии с цветными телевизорами и трехмерным звуком. В дерьме ооочень мннооого денег. Я сам собираюсь на специализацию в гастроэнтерологии.
13
Отсылка к любимой американскими учебниками системе поговорок-мнемоник, используемых для запоминания сложных анатомических образований и многоуровневых физиологических процессов. Имеют ноль смысла и обычно студенту приходится вспоминать, что означает та или иная буква считалки, вместо того, чтобы понять процесс.
14
Putzel, возможно отсылка к поцу. Больница все-таки еврейская.
15
Врачи в бабочках меня всегда нервировали. Возможно, подсознательно.
16
Little Old Lady in No Acute Distress. Реальная категория пациенток в больницах. Дальнейший диалог — грустная реальность, никаких преувеличений.