Страница 10 из 16
В почтовом ящике была записка: «Я помню о тебе, в халате белоснежном, интерном трудно быть, но ты вернешься нежным… С любовью, Бэрри». [27]Раздеваясь, я думал о Бэрри. Я думал о Молли, о Потсе и его члене, полном голубой крови, но мой член был неподвижен этой ночью, так как они укатали меня, и я покончил с чувствами на этот день, не исключая возбуждение, не исключая любовь. Я лежал на прохладных простынях, которые казались мягче детской пятки, мягкими, как кожа младенца, и я думал об этом странном Толстяке и о том, что, несмотря на лето, смерть ведет свой вечный отсчет всегда, всегда.
4
Войдя утром в южное крыло отделения шесть (ожидание слегка притупляет страх), я увидел нечто странное: Потса, сидящего на сестринском посту и выглядевшего так, будто им выстрелили из пушки. Его халат выглядел омерзительно, его прямые светлые волосы растрепаны, кровь под ногтями и рвота на ботинках, а глаза розовые, как у больного кролика. Рядом с ним — привязанная к креслу и все еще со шлемом Баранов на голове, сидела Ина. Потс что-то писал в ее истории. Ина высвободилась и прокричала: УХАДИ УХАДИ УХАДИ, и попробовала достать его хуком слева. Взбешенный Потс, интеллигент, цитирующий Мольера, из Потсов с улицы Легаре, закричал: «Черт побери, Ина, заткнись наконец и успокойся!» — и толкнул ее обратно в кресло. Я не мог в это поверить. Одно дежурство и джентльмен с юга превратился в садиста.
— Здорово, Потс, как оно прошло ночью?
Подняв голову, со слезами на глазах, он сказал:
— Как прошло? Ужасно! Толстяк сказал мне не волноваться, Частники знают о том, что сегодня начинают новые терны и не отправят никого, кроме экстренных. И что? Я получил пять с половиной экстренных.
— Как это «с половиной»?»
— Перевод от другой команды в наше отделение. Я спросил Толстяка, что делать, и он сказал: «Так как это перевод, ты можешь осмотреть только половину пациента».
— Какую половину?
— Ты можешь выбирать. С этими пациентами, Рой, я бы выбрал верхнюю. [28]
Ина снова попыталась подняться, и, как раз тогда, когда Потс привязывал ее обратно, вошли Чак и Толстяк. Толстяк спокойно заметил:
— Я так понимаю, что ты меня не послушался и дал Ине физраствор?
— Так точно, сэр, — виновато пробормотал Потс. — Я дал ей жидкости и, как ты сказал, она вышла из-под контроля. У нее начался психоз, и я дал ей нейролептик, торазин.
— Что ты ей дал? — переспросил Толстсяк.
— Торазин.
Толстяк заржал. Звучный утробный смех прокатился от его глаз по щекам и всем подбородкам вниз к животу, и он сказал:
— Торазин! Так вот, почему она ведет себя, как шимпанзе. У нее давление не выше шестидесяти! Принеси тонометр. Потс, ты — чудо. Первый день интернатуры и ты уже попытался убить гомера торазином. Я слышал о воинственности южан, но всему есть предел.
— Я не пытался ее убить!
— Систолическое давление пятьдесят пять, — сказал Леви, студент.
— Положите ее головой вниз, — приказал Толстяк. — Пусть туда прильет немного крови!
Пока Леви с медсестрами переносили Ину обратно в палату, Толстяк поучал нас, что у гомеров торазин снижает давление до такой степени, что оставшиеся высшие отделы мозга не получают кровоснабжения.
— Инна пыталась вырваться, чтобы лечь. Ты чуть ее не угробил.
— Сумерки, [29]— сказал Толстяк. — Постоянно происходит с гомерами. У них и так нарушено восприятие, а когда заходит солнце и становится темно, они совсем съезжают с катушек. Ну, собрались, вернемся к карточкам. Торазин? С ума сойти!
Толстяк прошел по карточкам, начав с пяти с половиной новых поступлений, превративших Потса в садиста. Опять же, как и вчера, все, что я выучил в институте, было либо неправильным, либо ненужным. Например, обезвоживание Ины, которое ухудшилось от вливания. Депрессию лечили клизмой с барием, а лечением третьего поступления Потса, мужика с болью в животе, который знал, что «все вы, доктора, нацисты, но я еще не решил, который из вас Гиммлер», было не обследование ЖКТ, а то, что толстяк назвал «СПИХИВАЕМ В ПСИХИАТРИЮ». [30]
— Что значит СПИХИВАЕМ? — не понял Потс.
— СПИХНУТЬ — значит перевести пациента из твоего отделения или вообще из Дома. Ключевая концепция. Основа современной терапии. Позвони психиатрам, расскажи им про нацистов, опусти боль в животе, и, бах, СПИХНУЛИ В ПСИХИАТРИЮ.
Разорвав карточку с именем охотника за нацистами, Толстяк бросил обрывки через плечо и объявил: «Спихнули, отлично. Продолжим? Кто следующий?»
Потс доложил своего последнего пациента, мужчину нашего возраста, который, играя в бейсбол со своим сынишкой и отбив сложную подачу, свалился без сознания у первой базы.
— Как ты думаешь, что с ним произошло?
— Внутричерепное кровотечение, — ответил Потс. — Его состояние крайне тяжелое.
— Он умрет, — сказал Толстяк. — Ты хочешь дать ему шанс посредством хирургического вмешательства?
— Я уже все организовал.
— Отлично, — сказал Толстяк, разрывая карточку молодого пациента. — Отличная работа, Потс. СПИХ В НЕЙРОХИРУРГИЮ. Два СПИХА на три пациента.
Мы переглянулись. Было ужасно осознавать, что кто-то, только недавно игравший прекрасным летним вечером с шестилетним сынишкой, сейчас превратился в овощ с головой, наполненной кровью, которую вот-вот трепанируют хирурги.
— Конечно, это ужасно, — сказал Толстяк, — Но тут мы не можем ничего сделать. Люди нашего возраста умирают. Точка. Болезни, которые мы подцепляем, не подвластны лечению никакой медико-хирургической болтологией. Следующий?
— Следующий еще хуже, — севшим голосом сказал Потс.
— Кто же это?»
— Чех, Желтый Человек, Лазлоу. В районе десяти вечера у него начались судороги, и я не мог их остановить, несмотря на все усилия. Я сделал все, что мог. Уровень печеночных ферментов прошлой ночью зашкалил. Он… — Потс посмотрел на нас с Чаком, а потом, смущенный, посмотрел на свои ноги и сказал: — У него развился быстротекущий некротизирующий гепатит. Я перевел его в интенсивную терапию. Он теперь не наш пациент.
Толстяк мягким голосом спросил, назначил ли Потс стероиды. Потс ответил, что думал об этом, но решил подождать.
— Почему ты не доложил мне о лабораторных данных? Почему не попросил помочь?
— Хм, я… я думал, что справлюсь и приму правильное решение.
Печаль тихо накрыла нас, тишина боли и горя. Толстяк обнял Потса за плечи и сказал: «Я знаю, как тебе сейчас хреново. На свете нет ничего хуже. Если ты хотя бы раз не ощутишь это, ты не станешь хорошим врачом. Ничего страшного. Стероиды все равно не помогают. [31]То есть он в отделении шесть в северном крыле, а? Вот, что я вам скажу: так как мы спихнули столько пациентов, после завтрака я вам покажу электрическую койку для гомера.
По дороге к этой койке, чем бы она ни была, потерянный Потс сказал Чаку:
— Ты был прав, я должен был дать ему роидов. Теперь он точно умрет.
— Ни черта бы это не помогло, — ответил Чак. — Он уже был безнадежен.
— Мне так плохо! Я хочу Отиса.
— Кто такой Отис?
— Мой пес. Я хочу к своему псу.
Толстяк собрал нас вокруг электрокойки для гомера, в которой лежал мой пациент, Мистер Рокитанский. Толстяк объяснил, что основной задачей интерна является снижение числа своих пациентов до минимума. Это было прямо противоположно тому, что хотели Частники, Слерперы и Администрация Дома. Поскольку первый закон гласит, что ГОМЕРЫ НЕ УМИРАЮТ, они не покинут интерна естественным путем и единственный для терна способ избавится от гомера — СПИХ. Здесь работала концепция вращающихся дверей. Проблемой СПИХа был риск возвращения. Например, гомер, СПИХНУТЫЙ В УРОЛОГИЮ по причине увеличенной простаты и задержки мочи, может вернуться в терапию после того, как терн из урологии с помощью различных щупов и проб, умудрится устроить септический шок, требующий лечения в терапии. Секретом идеального СПИХа без риска возвращения, по словам Толстяка, было ЛАТАНИЕ.
27
Перевод мой. Оригинал, на мой взгляд, не менее тошнотворен.
28
Реальный диалог, обусловленный системой подсчета новых поступлений и переводов. Перевод оценивается как поступление полегче, так как переводящая команда пишет выписку и назначения. Полная ерунда. Назначения в 90 % случаев приходится переписывать, а выписка обычно звучит так: «Пациент с такой-то проблемой поступил, улучшился, а дальше — разбирайтесь».
29
Sundowning — делирий, развивающийся у пожилых пациентов при наступлении темноты и смене освещения на искусственное.
30
Лучшего перевода глагола TURF я не придумал, а между тем, это емкое понятие, представляющее суть современной медицины. Используется и как существительное. Дальше не очень реалистичный диалог. Чтобы психиатры взяли пациента, обычно, приходится сделать кучу ненужных тестов, после чего могут сказать, что пациенту нужна амбулатория и переводить не имеет смысла.
31
Истинная правда. Немногие исследования про роль стероидов при остром алкогольном гепатите не очень убедительны. Печень удивительна способностью к регенерации, но, если летит, то сделать обычно ничего нельзя, кроме трансплантации.