Богами не рождаются

– Любим? – усмехнулся капитан.– Да мы его боготворим! Каждый моряк, последний завшивленный юнга знают: попроси виконт о помощи – и он не откажет никогда, даже не задумываясь о риске и угрозе для собственного благополучия.

– И отец хочет бросить этих людей на произвол судьбы! – горько прошептал Рей.– Зря! Ведь каждый народ имеет такого правителя, которого заслуживает, и было бы непростительной ошибкой не ценить наших, казалось бы ничем не примечательных…

– Молчи! – мягко приказал Алехандро, опускаясь на колени около друга и закрывая его рот своей твердой ладонью.– Они многого не знают, ничего не подозревают о гнусных замыслах твоего отца, а поэтому не смущай их непорочные умы всякими неведомыми словами и опасными рассуждениями!

Рей схватил друга за загорелое запястье и благодарно, почти благоговейно прижался губами к его пальцам. Алехандро понимающе усмехнулся и нежно погладил обветренное лицо юноши.

– Ты, наверно, сердишься на меня? – жалобно спросил Рей со слезами в голосе.– Я неосмотрительно втянул нас в неприятности, и мы оба чуть не погибли.

– Нет, ты ни в чем не виноват.– Алехандро выпрямился и безразлично дернул плечом, но взор его широко распахнутых глаз неотступно, жадно следил за рельефными очертаниями острова Сатар, медленно тающими в туманной дымке.– И более того, я бесконечно благодарен тебе за эту сумасбродную вылазку. Я многое понял и узнал, а еще – я увидел ее… – Лицо виконта приняло восторженное выражение.

Рей не решился побеспокоить друга и спросить – о ком именно подумал виконт в этот момент, но, кажется, он и так уже обо всем догадывался…

Антонио не бежал, а буквально летел, не чуя под собой ног. Неудобные деревянные сандалии звучно грохотали по булыжникам каменной мостовой. Время от времени изношенная обувка зловредно сползала вбок, так и норовя свалиться окончательно, и тогда послушник ловко подхватывал сабо обеими руками, чтобы не глядя, торопливо сунуть пальцы в веревочные петли, заменяющие нормальные ремешки, но весьма плохо справляющиеся с удержанием грубых, кустарно сработанных сандалий на его грязных, мозолистых ступнях. Антонио торопился – ведь виконт ждать не любит, а его высокопреосвященство – тем более!

Запыхавшись и трижды взопрев под коричневой шерстяной рясой, юноша все же достиг ворот герцогской резиденции – своего конечного пункта назначения. На мраморных ступеньках дворца вынужденно томились два кирасира, совершенно озверевшие от жары и безделья.

– Гляди-ка, Санчо,– обрадовался нежданному развлечению первый,– придурок из монастыря зачем-то прискакал!

Как известно, умный отличается от дурака тем, что в одной и той же ситуации он умело ставит перед собой правильную задачу, а дурак – наживает проблему. По меткому определению Кардинала, особым умом Антонио, в отличие от похвальной набожности, не блистал никогда. Поэтому и сейчас, вместо того чтобы смиренно промолчать, послушник совершил очередную глупость, необдуманно вступая в заведомо проигрышную перепалку, при этом абсолютно забыв знаменитый девиз подчиненных де Ретайю вояк, гласивший: «Встречают по одежке, но бьют-то всегда по мордешке». Правда, храбрый лейтенант ужасно обижался, когда остроумный виконт переиначивал их девиз по-своему: «Мы сильны, да мозгом сиры. Мы на то и кирасиры». Короче говоря, монахи и военные всегда вполне стоили друг друга во всех сферах самореализации – как умственных, так и физических.

– И вовсе я не придурок,– оскорбленно запротестовал Антонио.– Я – посланник его высокопреосвященства к его светлости виконту Алехандро.

– Ишь ты,– усмехнулся второй кирасир,– размечтался попик: виконта ему подавай! А может, сразу самого Герцога? Много вас тут таких ходит!

– Но как же,– растерялся добросовестный послушник.– У меня же письмо! – И он хвастливо продемонстрировал свернутое трубочкой послание, действительно запечатанное внушительной кардинальской печатью.

Караульные заинтересованно переглянулись:

– И правда вроде бы печать верховного прелата,– нерешительно протянул первый.– Может, пропустим?

– На солнце ты перегрелся, что ли, Педро? – искренне удивился тот, кого звали Санчо.– Забыл приказ командира? Виконт готовится к торжественному богослужению, а посему пускать к нему никого не велено. Но вот если ослушаемся, то получим наряд вне очереди и будем, на потеху нашей роте, зависать весь праздник у этих проклятых ворот, вместо того чтобы пиво с друзьями пить и веселиться.

Сразу стало заметно, что Педро также ничуть не вдохновился этакой неутешительной, зримо открывающейся перед ними перспективой:

– Вали-ка ты отсюда, долгополый,– вежливо посоветовал он Антонио.– А письмо для его светлости мы и сами передадим!

Юноша чуть не расплакался от разочарования.

– Не могу,– жалобно блеял он,– приказано вручить лично в руки!

– Ну, тогда жди,– ехидно заржал Санчо,– может, виконт и выйдет в город… к вечеру…

Расстроенный послушник попробовал подольститься:

– Неужели два таких храбрых воина не пропустят во дворец одного слабого мальчишку? Я ведь тоже в детстве мечтал в гвардию поступить, да вот… – тут Антонио завистливо шмыгнул носом,– не взяли!

– А почему не взяли – слабаком оказался? – с чувством огромного превосходства снисходительно осведомился Педро.

– Ясно дело, слабак! – согласно поддержал напарника Санчо.– Да он даже честь отдавать не умеет!

– А как это – честь отдать? – простодушно вопросил совершенно не искушенный в подобных вещах Антонио.

– Как, как… – совсем зашелся в хохоте Санчо.– Сходи к веселым девочкам – они тебя научат!

Послушник немедленно покраснел как помидор:

– Греха на вас нет, да простит меня святая Ника! Мы же выдерживаем целибат!

– Цел… чего? – грубо подмигнул Педро.

К счастью, по причине собственной наивности Антонио не смог понять намека. Зато сей двусмысленный разговор не ускользнул от бдительного уха лейтенанта де Ретая, проводившего полуденный обход караулов.

– Это что еще такое? – грозно рявкнул командир герцогских кирасир.– Вас тут для чего поставили? Почему задержали кардинальского посланца?

Кирасиры немедленно вытянулись по стойке «смирно». Глядя на них, Антонио тоже невольно приосанился, стараясь придать своей высокой худощавой фигуре более представительный вид.

– Был дан приказ никого не пропускать к его светлости! – четко отрапортовал Педро.

Де Ретай воззрился на нерасторопного подчиненного:

– Идиот! Просителей не пускать, ибо виконт занят важными государственными делами, а срочные депеши – доставлять немедленно. Пусть проходит!

Антонио нерешительно замялся на пороге, страшась вступить в герцогский дворец, в котором до нынешнего дня ему еще ни разу не довелось бывать.

– Да пошел уже ты внутрь, посол! – напутственно подтолкнула его рука в железной перчатке.– Подвел ты нас, парень, под монастырь!

Антонио птичкой перепорхнул через порог, пропахал носом метров десять по красной ковровой дорожке, поднял всклокоченную голову и замер в немом восхищении. Прямо перед ним переливался всеми цветами радуги огромный витраж, украшающий окно лестничной площадки. Разноцветное стекло изображало саму Рыжую Нику, с задумчивым видом сидевшую на скамеечке в парке. Портрет святой разительно отличался от стандартной, с детства привычной трактовки, практикуемой во всех религиозных картинах. Впервые в жизни юноша видел Нику не в образе уверенной в себе победительницы, несущей людям избавление от неминуемой гибели, а в виде обычной земной девушки. И хоть и была святая все в том же странном мужском облачении, которое ей одной и прощалось только, но лицо ее, свободное от обычной ироничной улыбки, хранило явственную печать тоски и легкой меланхолии.

– Чудо! – трепетно шепнул Антонио, не в силах отвести глаз от чудесной картины.

Лучи палящего солнца, проникающие сквозь витраж, удивительным образом оживляли нежные черты вдохновенного девичьего лица, придавая им пугающую реальность. Еще ярче сияли ее волнистые рыжие волосы, еще прекраснее казались изумрудно-зеленые глаза под тонкими бровями вразлет… Над изображением святой красовались строки одной из молитв, создание которой приписывалось самой Нике: