Брусилов

Сложность переговоров с Рузским заключалась в том, что командующий 3-й армией, несомненно, стремился к единоличному овладению Львовом: взятие этого города, одного из крупнейших и древнейших в Восточной Европе, произвело бы огромное впечатление. Главнокомандующий фронта генерал Иванов требовал от Рузского, в свою очередь, направления большей части его войск на север от Львова, чтобы помочь оказавшейся на севере в сложном положении 5-й армии.

Как выяснилось в разговоре, генерал Рузский ожидал у Львова серьезного сопротивления противника, но австро-венгерское командование поняло, что удержать Львов невозможно. На следующий день Брусилов доносил в штаб фронта: «Сегодня, 21 августа, в 11 часов утра разъезды 12-й кавалерийской дивизии вошли в оставленный неприятелем город Львов; встречены жителями очень приветливо». В тот же день в город вошли главные силы 3-й армии.

Можно представить удивление и досаду Брусилова, когда в официальном сообщении он прочел, что Львов взят «доблестными войсками генерала Рузского», да еще после многодневных боев, а об участии 8-й армии в достижении этого успеха ничего не говорилось. Везде и всегда, во все времена, военачальники ревниво следят за соблюдением справедливости в подобных случаях, но Брусилов не стал протестовать. «Я молчал, — вспоминал он, — считая это мелочью и думая только о конечном результате для России. Да я и не мог, по условиям дисциплины, ставить таких точек над i. Но в моих войсках разговоров и недовольства было много…»

Это был первый случай откровенно неприязненного отношения к успехам Брусилова со стороны лиц власть имущих. В дальнейшем ему пришлось столкнуться с подобным неоднократно, и Брусилов занял единственно возможную и достойную позицию: стараться быть выше происходящего. «Ты намекаешь в своих письмах про разные интриги против меня, которые порождаются завистью, — писал Брусилов жене несколько дней спустя, 6 сентября 1914 года. — Я стараюсь всеми силами души их не замечать, ибо интриги и зависть — очень низменные вещи, унижающие человека, я просто борюсь и отгоняю от себя, с божиею помощью, эту пакость… История разберет вскоре после войны, как действительно было дело, а теперь главное — победить. Охотно уступаю лавры Рузскому, но обидно за войска армии». История действительно разобралась, и в военно-исторических исследованиях по первой мировой войне воздается должное как Рузскому, так и Брусилову [11].

К тому же на следующий день после взятия Львова войска 8-й армии достигли немалого и уже несомненно принадлежащего им успеха: 22 августа (4 сентября) войска 24-го корпуса овладели Галичем. Командир корпуса А. А. Цуриков доносил, что противник бежит, что взято до 40 орудий, что сильные форты оставлены без выстрела… В ночь с 23 на 24 августа почти без потерь был взят Миколаев. Так блестяще завершилась Галич-Львовская операция русских войск, ставшая значительным этапом в Галицийской битве. Получил награду и Брусилов — 23 августа его наградили орденом святого Георгия 4-й степени [12].

Заслуги Брусилова в первом же сражении очевидны, но для объективности отметим: впоследствии при разборе действий 8-й армии высказывались и критические суждения. Так, А. Коленковский, дав весьма резкую характеристику действиям генерала Рузского, писал о Брусилове, что он «был слишком чувствителен к мнимой опасности, которая якобы могла угрожать его левому флангу из-за Днестра. Имея многочисленную конницу и будучи сам по роду службы кавалеристом, Брусилов не сумел организовать должную разведку для обеспечения своего левого фланга». Не ставя под сомнение справедливость этого упрека, все же напомним, что вообще использование кавалерии в первый, маневренный период войны, когда еще не было сплошного фронта, оставляло желать лучшего, и не только в русской армии. Многочисленная и хорошо обученная русская кавалерия не сыграла видной роли в сражениях 1914 года, и в основном потому, что не оказалось умелых и решительных кавалерийских генералов. Только спустя несколько лет, уже в гражданской войне, казачий вахмистр Семен Буденный преподаст русским генералам наглядные и сокрушительные уроки того, как надо использовать кавалерийские массы…

По взятии Львова командование фронта предписало 3-й армии, усиленной 12-м корпусом из армии Брусилова, двигаться на Раву-Русскую, а остальным корпусам 8-й армии, оставшись возле Львова, маневрировать по обстановке. Брусилов не согласился с таким решением, резонно предполагая, что имеются лишь две возможности: либо австрийцы не станут наступать на участке его армии, и тогда она простоит без дела, либо они, собрав силы, атакуют 8-ю армию и попробуют отбить Львов. 24 августа (6 сентября) Брусилов сообщал в штаб фронта: «С овладением Галичем и Миколаевом правобережная полоса перешла в наши руки, что дало возможность выдвинуть разведку к горным проходам и тем обезопасить наш тыл со стороны Днестра. Последующей задачей для армии мне представляется овладение Гродекской позицией, что необходимо и для более надежного обеспечения фланга 3-й армии».

Соображения Брусилова, как показали последующие события, были правильными. Австро-венгерское командование замыслило грандиозное сражение западнее Львова, чтобы разгромить 3-ю и 8-ю армии и возвратить Восточную Галицию. Заранее надо сказать, что намерения противника были несбыточными. Командование Юго-Западного фронта согласилось с предложением Брусилова и приказало 8-й армии взять Городокскую (Гродекскую) позицию австрийцев.

Данные авиаразведки [13]свидетельствовали, что противник занял Гродекскую позицию и лихорадочно укрепляет ее. Следовало спешить.

Тем временем на Брусилова, штаб которого находился теперь во Львове, кроме обычных и весьма разнообразных обязанностей, свалились и политические — по управлению освобожденными территориями и сохранению порядка.

К командующему армией пришла делегация горожан Львова. Брусилов держал краткую речь:

— Для меня в данное время все национальности, религии и политические убеждения каждого обывателя безразличны; это все дела, касающиеся мирного обихода жизни. Теперь война, и я требую от всех жителей одного условия: сидеть спокойно на месте, выполнять все требования военного начальства и жить возможно более мирно и спокойно. Наши войска мирных жителей трогать не будут; за все, что будет браться от жителей в случае необходимости, будет немедленно уплачиваться русскими деньгами по курсу, определенному верховным главнокомандующим. Предваряю, однако, что те, которые будут уличены в сношениях с австрийцами или будут высказывать враждебность к нашим войскам, будут немедленно предаваться военно-полевому суду. Никакой контрибуции на город накладывать не буду, если его жители будут спокойны и послушны…

Депутаты покинули штаб армии удовлетворенными, благодаря генерала за откровенные и доброжелательные высказывания. Положение во Львове и Восточной Галиции в целом оставалось спокойным, хотя уже и тогда имелись причины и зачатки будущих несогласий и раздоров. Основное население края [14]— украинцы (галичане) — встречало русские войска восторженно: они несли им освобождение от многовекового национального угнетения. Поляки относились к русским настороженно. Многозначительные обещания, высказанные в обращении к полякам верховного главнокомандующего Николая Николаевича в начале августа 1914 года, не были соответствующим образом подкреплены словом самого царя, и это вызвало у польского населения обоснованное недоверие. Словом, хлопот у военной администрации хватало, и Брусилов был рад, когда смог передать эти дела вновь организованной гражданской администрации.

Уже в первые дни пребывания во Львове Брусилову пришлось столкнуться с главой униатско-католической церкви А. Шептицким. Поляк по происхождению, иезуит по воспитанию, митрополит был известен как ярый враг России и всего русского. Контрразведка России хорошо знала о давних и теплых связях святого отца с австро-венгерской и германской разведками (позднее Шептицкий поддерживал такие же отношения и с гитлеровскими разведчиками). По вступлении русских войск в Восточную Галицию Шептицкий и не думал скрывать свои намерения: с церковной кафедры он громогласно проклял тех из своих прихожан, кто приветствовал вступление русских войск, и напомнил верующим об их «обязанностях» перед австро-венгерским императором и римским папой.

11

См., к примеру. А. Коленковский.Маневренный период войны 1914 г. М., 1940, с. 250; История первой мировой войны с 1914–1918, т. 1. М., 1975, с. 344–345; И. И. Ростунов.Русский фронт первой мировой войны. М., 1976, с. 144–145.

12

Орден учрежден в России в 1769 году и предназначался первоначально лишь для награждения офицеров. В 1807 году для поощрения храбрости и мужества солдат и унтер-офицеров учредили Знак отличия военного ордена, получивший в обиходе наименование Георгиевского креста. Поскольку орденом святого Георгия награждали исключительно за боевые заслуги, Георгиевские кавалеры пользовались большим уважением. Орден имел четыре степени, награждение производилось в порядке постепенности, начиная с 4-й степени. К началу первой мировой войны в России было всего 9 кавалеров ордена святого Георгия 3-й степени, а кавалеров ордена 2-й степени ни одного.

13

Авиацией Брусилов пользовался для разведки очень активно и сожалел, что развитие авиационного дела в России отставало от нужд войск. К примеру, 30 августа (12 сентября) Брусилов телеграфировал заведующему авиацией и воздухоплаванием в действующей армии: «В настоящее время лишился совершенно воздушной разведки, столь драгоценной для разведок, что ставит дело управления в крайне трудное положение. Почти все аппараты выведены из строя. Имеющиеся совершенно изношены, малопригодны к выполнению серьезных задач…»

14

В Восточной Галиции в ту пору жители православного вероисповедания, то есть украинцы и русские, составляли 61,7 процента населения, римско-католического, то есть в основном поляки, — 25,3 процента, лица иудейского вероисповедания — 12,4 процента.