Кто твой враг

— Повторяю, — сказала мисс Морган, — Канада — провинция. И мой отъезд из Канады этого не изменит.

— Пусть провинция, — сказал мистер Лоусон, — но в этой провинции жизнь бьет ключом. У нас в Торонто происходят потрясающие события. Взять, к примеру, хотя бы Стратфордский фестиваль… [150]

— Уж не собираетесь ли вы объявить Шекспира канадским писателем? А?

— Ха-ха-ха, — раскатился мистер Хейл.

— Вы прервали…

— Вы назвали лондонский театр упадочническим. Вам, как я понимаю, не удалось поставить ни одну из ваших пьес в…

— Послушайте, вот вы сказали, что канадцы не читают стихи, но вся штука в том, что они не читают ваши…

Динь-динь-динь, зазвенел, предваряя мистера Хейла, звонок. Зазвучала музыка.

— Дамы и господа, — сказал Томас Хейл, — вы смотрели…

— Выключите, — сказал Эрнст.

Хайман Гордон нажал кнопку.

— Как вы? — спросила Труди.

На лбу Эрнста выступила испарина.

— Ну же, герой. Попрошу улыбочку.

— Мне хотелось бы немного поспать, — сказал Эрнст.

— Разумеется. — Труди Гринберг выжидательно посмотрела на Хаймана Гордона.

— После вас, мисс Гринберг.

Труди нагнала Хаймана Гордона у двери.

— Минутку, — сказал Эрнст. — Когда их ожидают?

— Примерно через полчаса, — сказала Труди. — Я вас разбужу заранее.

У студии Чарли поджидала Джои в «бьюике». Он нежно поцеловал ее. Джои показала ему газетные вырезки — они были вложены в письмо Карпа из Израиля.

— Бог ты мой, бедная девочка. — Чарли рассматривал скверную газетную фотографию Салли. — Бедная дурочка.

Некоторое время они ехали молча, потом он спросил:

— Как Дэвид?

— Спит, как сурок.

— Бедная девочка. — Чарли закурил две сигареты, одну передал Джои. — Что пишет Карп?

— Он оказался там не ко двору. Ему приходится нелегко. К нему относятся с подозрением, оттого что он выжил.

— Бедный Карп.

Чарли задумался, и все мысли его были о друзьях — одних он потерял, другие умерли, третьи стали врагами, и, хотя все они, и он в том числе, изо всех сил тщились этого избежать, кончили они тем, что только сильнее ранили друг друга. Думал он и о том, что вот наконец-то он в Канаде с женой и ребенком и даже что-то вроде знаменитости, и тем не менее в глубине души, на самом ее дне, скверность, ощущение такое, точно его надули. И накатывал страх, что его уличат — и не так в каком-нибудь проступке, как в установках. Думал он и о Нормане, задавался вопросом: лучше ли ему. Ну это вряд ли, к такому заключению пришел Чарли.

— Почта была? — спросил Чарли.

— Экберги зовут на ужин в субботу вечером. Тебя пригласили выступить в Карлтонском колледже двадцать пятого.

— Двадцать пятого, говоришь?

— И еще ЮИМА [151]просит тебя быть судьей на их конкурсе драматургов.

— Бедная, бедная дурочка.

— Сеймур приглашает нас завтра — пропустить стаканчик-другой. Я… что ты сказал?

— Ничего.

— Что с тобой?

— Хочется надеяться, — сказал Чарльз, — что из Дэвида что-то выйдет. Художник, может быть.

В Монреальскую еврейскую больницу Эрнст — через Мюнхен, Париж и Лондон — попал долгим и кружным путем. Пробраться на судно в Ливерпуле не составило труда, и, очутившись в Монреале, Эрнст ел в тех же кафешках, где обычно перекусывала Салли, ходил по тем же улицам, где ходила она. Посещал занятные, по ее мнению, бары, отыскивал в телефонном справочнике имена людей, о которых она упоминала, стоял около их домов, ждал, пока они выйдут. По меньшей мере раз в день проходил мимо ее дома в ПБМ [152]. Во второй раз встретил отца Салли — он узнал его по фотографии, которую она ему показала. Мистер Макферсон, худощавый, седоватый, со спокойными голубыми глазами, трубку он держал, оберегая от дождя, чашечкой вниз, оказался именно таким, каким и должен быть шотландский директор школы. Эрнст с тоской и сокрушением вгляделся в отца Салли, когда тот прошел мимо, затем несколько кварталов шел за ним по пятам, точно влюбленный ученик.

И куда бы Эрнст ни шел, ему представлялось, что он ждет Салли. Рядом с Монреальской средней школой находилось кафе, где она часто бывала в отрочестве. Эрнст наведывался туда и, хоть и понимал, насколько нелепо и неуместно там выглядит, посидел на каждом стуле, за каждым столиком, пока не удостоверился, что сидел везде, где сидела она. Ему снился сон — а сны ему снились постоянно, — что он возвращается домой в ПБМ, Салли говорит, что к обеду придут ее родители. Мистер Макферсон привязался к Эрнсту. Они вместе курят трубку, и старый добряк рассказывает ему, какой была Салли в детстве. А Эрнст встает и говорит:

— Вам не нужно больше работать. Я получил повышение, мы купим вам дом.

Миссис Макферсон бросается целовать Эрнста.

— Ты нам, как сын, — говорит она.

По воскресеньям они поутру все вместе ходят в церковь, днем совершают автомобильные прогулки. У них трое детей. Мальчик и две девочки. Когда Эрнст получает повышение еще раз, они покупают небольшой домик на Лаврентийской возвышенности.

— Какая счастливая пара, — говорят про них.

Эрнст почти не ел. Исхудал. Вечерами безвылазно сидел у себя в комнате. Неделя шла за неделей, он снова задолжал за комнату, вот и первый снег выпал, и только тут до Эрнста дошло: пора что-то делать. Но от его былой предприимчивости не осталось и следа.

Одну неделю он мыл посуду, другую убирал снег, был официантом, таксистом, распространял подписку на журналы, чистил обувь, доставлял уголь и в конце концов устроился в мебельный магазин на бульваре Святого Лаврентия. Когда в работе случались перерывы, он спал по двое суток кряду или ходил из одного кинотеатра в другой. Сначала он недоедал, потом стал объедаться. Теперь он ел регулярно четыре раза в день. Раздобрел. Но одно дело он все же провернул. Прочитав в «Стар», что немец из «новоиспеченных канадцев» погиб в автодорожной катастрофе, он пошел на похороны, переговорил с вдовой и купил у нее бумаги покойного. Его имя он свел и заменил именем своего погибшего товарища Йозефа Радера.

У хозяина мебельного магазина на бульваре Святого Лаврентия — его звали Штейнберг — когда-то был большой мебельный магазин на Театинерштрассе в Мюнхене. Там он продавал в рассрочку уродливую современную мебель малоимущей, зато арийской клиентуре. В 1936-м, когда малоимущие арийцы разгромили его магазин и сожгли бухгалтерские книги, Штейнберг бежал в Лондон. Там его, как гражданина неприятельского государства, отправили в лагерь, после чего выслали в Канаду, где его тоже посадили в лагерь, но вскоре выпустили. Теперь Штейнберг снова продавал в рассрочку уродливую современную мебель малоимущим арийцам. Кое-кто из старых клиентов даже вернулся к нему. Но теперь Штейнберг хранил бухгалтерские книги в несгораемом сейфе.

Штейнберг цеплялся к Эрнсту. Недоплачивал ему. Издевался над ним: своей неприязни не скрывал.

Кстати сказать, приязни к Эрнсту в округе не испытывал никто. Уверяет, судачили местные, что он австриец, но мы-то знаем, какой он австриец. Никто не понимал, чего ради Эрнсту вздумалось поселиться и работать в еврейском квартале. Хотя Эрнст ежедневно обедал в буфете, который держал в полуподвале магазина «Наряды что надо» Хайман Гордон, никто к нему не подсаживался. Хайман Гордон обслуживал его в последнюю очередь.

Наступила весна. Снег серел, показались проталины, на склонах пробивалась трава, улицу Святой Катерины запрудили хорошенькие девчонки в ситцевых платьишках. По соседству с мебельным магазином Штейнберга рабочие разрушали здание старой фабрики. В обеденный перерыв Эрнст нередко останавливался поглазеть, как идет работа. Останавливались поглазеть Хайман Гордон, да и другие. Но Эрнста все чурались.

150

Стратфордский фестиваль — имеется в виду ежегодный шекспировский фестиваль. С 1953 г. фестиваль стали проводить не только на родине Шекспира в Стратфорд-он-Эйвоне, но и в канадском Стратфорде.

151

ЮИМА — Юконская историческая и музейная ассоциация, находится в городе Уайтхорс (Канада).

152

ПБМ — Преблагая Божья Матерь (Notre Dame de Grâce) (фр.) — так называется жилой район на западе Монреаля.