Разрушитель

— Какие вопросы? — Хардинг опустился на скамейку у стола и пригласил гостей сесть на другую.

— Обычные, мистер Хардинг, — ответил Карпентер.

— О чем?

— О вчерашних событиях.

Стивен прижал ладони к векам и потер их, словно пытался избавиться от чертиков.

— Ничего больше не могу добавить к тому, что рассказал вчера другому полицейскому. Да и то большую часть мне рассказали мальчишки. Они считали, что женщина утонула и ее выбросило на берег. Они правы?

— Конечно, это выглядит именно так.

Актер перегнулся через стол:

— Я подумываю подать жалобу на того полицейского. Он был чертовски груб, заставил меня и ребят почувствовать, что мы имеем какое-то отношение к происшествию. Меня это мало трогает, но неприятно из-за детей. Он напугал их. Мало удовольствия обнаружить труп, а затем встретиться с полицейским в ботинках, подбитых гвоздями, который сделал ситуацию еще неприятнее… — Он покачал головой. — На самом деле, я думаю, он приревновал меня. Я болтал с этой птичкой, когда он вернулся. Мне показалось, он дьявольски взбесился из-за этого. Считаю, он сам неравнодушен к ней, но он такой вялый увалень, что ничего не предпринимает.

Поскольку ни Гелбрайт, ни Карпентер не встали на защиту Ингрема, наступила тишина, во время которой оба полицейских с интересом рассматривали салон. При других обстоятельствах освещение можно было бы считать романтическим, но для стражей порядка, старающихся заметить что-нибудь связывающее хозяина лодки с изнасилованием и убийством, нельзя было придумать ничего худшего. Большая часть помещения была затемнена, и даже если существовали доказательства того, что Кейт и Ханна побывали на борту в прошлую субботу, их нельзя было обнаружить.

— Что вы хотите узнать? — спросил наконец Хардинг.

Он наблюдал за Джоном Гелбрайтом, пока задавал вопрос, и полицейскому показалось, что в глазах актера промелькнул… триумф? Радость? Это наводило на мысль, что пауза продумана специально. Он дал им возможность посмотреть, и им следует винить лишь себя в том, что они разочаровались.

— Ты пришвартовал свою посудину к причалу Солтернз в субботу ночью и оставался там большую часть времени воскресенья, так это было? — пошел в атаку Карпентер.

— Да.

— В какое время, мистер Хардинг?

— Не имею понятия. — Он нахмурился. — Довольно поздно. Какое это имеет значение?

— Ты ведешь бортовой журнал?

Хардинг взглянул на стол для морских карт:

— Когда же, нужно вспомнить…

— Можно мне взглянуть?

— Почему нет? — Хардинг наклонился и вытащил потрепанную тетрадку из кучи бумаг, сваленных на столе. — Едва ли это образец литературы. — Передал ее через стол.

Карпентер прочитал шесть последних строк:

09.08.97. 10.09. Отчалил.

09.08.97. 11.32. Обогнул замок Херст.

10.08.97. 02.17. Причалил, причал Солтернз.

10.08.97. 18.50. Отчалил.

10.08.97. 19.28. Покинул порт Пула.

11.08.97. 00.12. Пришвартовался, Лимингтон.

— Определенно, ты не тратишь лишних слов, — пробормотал он, пролистывая назад страницы, чтобы просмотреть остальные записи. — Где-нибудь в твоем журнале указывал скорость ветра или курс?

— Редко.

— Причина?

Молодой человек пожал плечами:

— Я знаю курс к южному берегу по всем направлениям, поэтому мне не нужно записывать его. Любое плавание занимает лишь столько времени, сколько оно занимает. Если относишься к категории людей, которых интересует только прибытие, тогда плавание изводит тебя. В плохую погоду уходят целые часы, чтобы пройти несколько миль.

— Здесь сказано, что ты пришвартовался у причала Солтернз в два часа семнадцать минут в воскресенье, — сказал Карпентер.

— Значит, так оно и есть.

— Здесь также говорится, что ты вышел из Лимингтона в десять ноль девять утром в субботу. — Он быстро подсчитал. — Это значит, потребовалось шестнадцать часов, чтобы пройти приблизительно тридцать миль. Тянет на рекорд, так? Выходит, скорость была два узла в час. Это та высокая скорость, с которой может ходить эта посудина?

— Зависит от ветра и прилива. В хороший день можно пройти на скорости шесть узлов, но средняя скорость, вероятно, четыре узла. На самом деле вероятнее всего, что я прошел шестьдесят миль в субботу, потому что весь путь я менял курс. — Он зевнул. — Как я уже говорил, в плохой день можно потратить часы на такое плавание, а суббота была плохим днем.

— Почему не воспользовался мотором?

— Не хотел. Я не спешил. — Он вдруг насторожился, выражение лица изменилось: — Какое отношение это имеет к женщине на побережье?

— Возможно, никакого. — Карпентер улыбнулся. — Мы просто стараемся свести концы с концами для отчета.

Он сделал паузу, задумчиво глядя на молодого человека.

— В прошлом я немного сам плавал, — затем произнес он, — и буду честен с тобой, не верю, что тебе потребовалось шестнадцать часов, чтобы дойти до Пула. Если не было чего-то еще, то ветры, дующие с берега ближе к вечеру, увеличивали твою скорость до скорости, значительно превышающей два узла. Думаю, ты плыл в обход острова Пурбек, возможно, с намерением пойти в Уэймут, и обратно повернул на Пул, только когда понял, что становится очень поздно. Я прав?

— Нет. Я задержался недалеко от Кристчерча на несколько часов, чтобы порыбачить и перекусить. Поэтому ушло столько времени.

Карпентер недоверчиво хмыкнул.

— Две минуты тому назад ты объяснил все тем, что менял курс. А сейчас утверждаешь, будто потратил время на рыбалку. Так чему же верить?

— И тому и другому. Менял курс и ловил рыбу.

— Почему это не записано в журнале?

— Это не имело значения.

Карпентер кивнул.

— Кажется, время тебя не волнует, — он поискал подходящее слово, — индивидуальный подход, мистер Хардинг. Например, ты сказал вчера полицейскому офицеру, что планировал пойти пешком в Лулуез-Коув. Но Лулуез находится на расстоянии добрых двадцати пяти миль от причала Солтернз. Итого пятьдесят миль, если ты предполагал вернуться. Слишком грандиозная задача даже для суточного пешего перехода, не так ли, учитывая твои заверения начальнику порта, что будешь на причале Солтернз поздно вечером?

Глаза у Хардинга будто засветились от внезапно нахлынувшего на него веселья.

— Это не выглядит так далеко по морю, — сказал он.

— Ты добрался до Лулуеза?

— Клянусь, я сделал это! — Он чуть не смеялся. — Я совершенно выдохся к тому времени, когда пришел в бухту Чапмена.

— Можно это объяснить тем, что ты путешествовал налегке?

— Не понимаю.

— У тебя был мобильный телефон, мистер Хардинг, и больше ничего. Другими словами, ты отправился в путешествие длиной в пятьдесят миль в один из самых жарких дней года без воды, денег, без всяких средств для защиты от солнечных лучей, без какой-либо дополнительной одежды для защиты от перегрева, без шапки. Ты всегда так пренебрежительно относишься к своему здоровью?

У актера перекосилось лицо.

— Согласен, глупо. Именно поэтому я повернул назад после того, как ваш парень увез ребят. Если вам интересно, на обратный путь потребовалось в два раза больше времени, чем на дорогу оттуда, ведь я чертовски устал.

— Получается приблизительно четыре часа, — задумчиво произнес инспектор Гелбрайт.

— Больше похоже на шесть. Я вышел после их отъезда приблизительно в двенадцать тридцать, пришел на причал в восемнадцать пятнадцать. Выпил почти галлон воды, что-то съел и затем вышел в Лимингтон, возможно, еще через полчаса.

— Итак, пеший переход до бухты Чапмена занял три часа? — спросил Гелбрайт.

— Что-то около того.

— Это значит, вы должны были покинуть причал сразу после семи тридцати, чтобы иметь возможность позвонить в службу спасения в десять сорок три.

— Если вы говорите так, значит, так оно и есть.

— Я совсем так не говорю, Стив. По нашим сведениям, вы расплатились за стоянку в восемь ноль-ноль. Это значит, вы не могли покинуть причал позднее, чем через несколько минут.