Бандиты и бабы

— Повторяю вопрос: кто моё погоняло слил?

— А чего только про себя? Чего про Коржика не спрашиваешь?

Коржик выпучил глаза насколько мог. Ну, точно пародийный персонаж. Сколько же этих людей-пародий бродит нынче среди сошедшего с ума человечества?! И они особенно опасны! Они чувствуют, что пародийны, а потому пытаются доказать, что настоящие и убивают. по-настоящему.

Хлястику очень хотелось выглядеть настоящим бандитом. Я бы даже сказал гангстером. Но погоняло его выдавало. Скорее всего, оно к нему прилепилось, потому что он всегда у кого-то был хлястиком, за кем-то волочился. Он явно не был идейным вдохновителем на родине, зато попытался им стать на прародине.

Далее всё оказалось уже не так комично.

К кафе неожиданно подъехал джип, из него вышли три человека: два быка-телохранителя и, естественно, их хозяин. Зашли в кафе и сразу направились к нам. Такого поворота события я не ожидал. Внешне хозяин быков был похож на кавказца. Чёрные волосы, недобритый подбородок, типа только что с гор, где учат истинному беспределу, — даже некогда побриться. Глаза холодные, ничего не выражающие. Такие глаза бывают у человека перед обмороком. Видимо, он так жил, постоянно чувствуя себя перед очередным кошмаром или обмороком. Ему было не до человеческих чувств. Быки встали чуть поодаль от нашего столика. Кавказец подошёл, братанулся с Хлястиком — обнялись, на мгновение прикоснувшись друг к другу щеками, что означало «Мы кореша!». Хлястик не стал его представлять, сказал только:

— Он будет на нашей стороне. Чтоб никого не потянуло в дурку сыграть! Вон у него и «власть» на боку. Понял, да? — Хлястик указал на кобуру, висящую на ремне под рубашкой.

Слава богу, в кафе никого не было. Ни одного посетителя.

Барменша Ната подала кавказцу, как он просил, стакан крепкого чая. Вот это гангстер настоящий! И глаза бессмысленные, и подбородок недобритый, и «власть» на боку, пьёт только чай.

С кухни вышел повар — Машин босс, одетый во всё белое с колпаком на голове. В кафе, неподалёку от мусорной свалки, повар весь в белом и в колпаке смотрелся, как зуб мудрости в носу.

Поинтересовался, не хотим ли мы отведать его фирменного блюда рыбы святого Петра, приготовленной в винном соусе с добавкой осетровой икры и одной супертравки, которая никому не известна, но настроение улучшает. Повар говорил на иврите, Маша перевела.

— Скажи ему на своей ивритке, чтобы шёл на кухню и не высовывался! — тявкнул Хлястик.

Бедняга! Он жил в ощущении комплекса своей кликухи. Каждым движением, каждым словом, каждым взглядом пытался доказать, что он вовсе и не Хлястик. Маша что-то сказала повару, тот спокойно, словно другого ответа и не ожидал, удалился на кухню, к своей любимой рыбе святого Петра. Я понимал, зачем он вышел, и был ему благодарен. Таким образом Машин шеф подал нам знак, что, несмотря на неожиданно изменившуюся с приходом кавказца и его быков ситуацию, мы должны оставаться спокойными — контроль за поляной не только продолжается, но и ужесточается.

Как полезно бывает сыграть много ролей! Я вспомнил свою роль, в которой пытался обаятельно изобразить одесского авторитета. Ещё Станиславский учил артистов: «Играя злого, найди в нём что-нибудь доброе. Не ори, не кричи, и твой злодей будет наводить на зрителей истинный ужас». Мой одесский авторитет говорил почти полушёпотом и всегда ласково. Его феня была нежной, а потому особенно устрашающей. Именно поэтому голливудские страшилки зачастую выглядят скорее забавно, чем страшно. Все эти монстры, которые рычат, пугают, встают из могил с нечёсаными волосами, с кожей в струпьях и козявками в носу, страшат только тинейджеров в период первого полового созревания. В общем, я всей этой честной компании тихо и спокойно сказал следующее:

— Пацаны, завтра у меня заканчиваются гастроли. Если ваша шестёрка Паша — этот гнойный пидарас. — я поглядел на Пашу: мол, видишь, не выдаю твою тайну! Даже, наоборот, рекламирую тебя: — этот недообрезанный нехристь, не выплатит мне до двенадцати утра двадцать две с половиной тонны, если эти ваши два малолетних вертухая, которые меня больше смешат, чем сторожат, от меня не отлепятся, если вы сейчас же не извинитесь передо мной за всё, что замутили, вас всех в Союзе будут ожидать проблемы. Хлястик, Коржик, неужели не догоняете, что раз я узнал ваши погоняла, то заодно выяснил и адреса, и ваших хозяев, и чем вы там занимаетесь. Ну а тебе, Хлястик, я скажу, то, что тебе, по-моему, ещё никто не говорил: «Как ты был Хлястиком, так на всю жизнь им и останешься! Всегда будешь за кем-то волочиться. И в шестёрках у тебя будут только те, у кого мозг размером с коржик!» Вот такой, значит, расклад получается!

Наступила всеобъемлющая пауза.

Пашу хватил столбняк. Коржик выпучил глаза более чем мог. Это были не глаза, а два коржика. Хлястик побледнел: я задел самое сокровенное — его погоняло. Только кавказец остался невозмутимым. В его бессмысленных глазах не отразилось ничего. Такие глаза последний раз я видел много лет назад, когда моего друга призывали в армию. Он перед комиссией военкомата закапал их новокаином. Невропатолог водил перед глазами молоточком, совершал какие-то манипуляции пальцами перед ними, чуть ли не тыкал ими в зрачки, почти угрожая раздробить. Остекленевшие, замороженные новокаином белки ни на что не реагировали. Напоминали кругляшки, вырезанные из студня. В результате его не взяли в армию. Зато упекли в сумасшедший дом! Правда, ненадолго, потому что глаза вскоре разморозились, студёные кругляшки растаяли, но справка, что лежал в сумасшедшем доме, всегда была его оберегом от военкомата. В советскую армию сумасшедших со справками не брали! Не то что теперь, когда генеральскую форму носят те, кому больше подошла бы смирительная рубашка.

С кухни выглянул повар:

— У вас всё в порядке?

— Захлопнись, босяк! — в очередной раз тявкнул Хлястик. Ната что-то перевела на иврит. «Повар» очень удивился такому образу, по-моему, даже слегка обиделся: почему он, и вдруг босяк?

Я вспомнил, что увлёкся собственной ролью и не сказал главного:

— Да, чуть не забыл, сюда я вас заманил конкурсами «Мисс Грудь» и «Мисс Нога», чтобы предупредить: вы же неплохие пацаны. Во всяком случае, пока. Зачем вам неприятности? Короче, жалко мне вас. Хлястик, ты слышишь? Я о тебе забочусь! Ты же в душе пацан добрый. Да-да, не обижайся, может, даже и хороший.

Я понимал, что более обидных слов, чем «добрый» и «хороший», для Хлястика быть не может:

— Коржик, чего выпучился? Скажи, Хлястик добряк по натуре? Он хороший?

Хлястик не выдержал первым:

— Ну всё. Ты сам нарвался, сучара! Уболтарить нас решил, шмаровоз грёбаный? У тебя чего совсем разум на соплях держится? Свалку напротив видел?

Кавказец подал знак телохранителям. Один из них подошёл к двери, закрыл её и встал с явным намерением никого не пускать, хотя никто в это кафе и не ломился. В нём вообще, по-моему, никогда не было посетителей. Может, оно было узкоспециализированным, чтобы отсюда трупы таскать сразу на свалку.

После того как дверь заперли и бычара ещё подпёр её собственным копчиком, кавказец повернулся к Маше и стал смотреть на неё в упор своим, как ему казалось, беспощадным, леденящим душу взглядом. Но он не знал, на кого нарвался. Маша видела много мужских взглядов и достаточно небритых подбородков. Она сделала вид, что ничего не замечает. Коржик вскочил со стула, обошёл вокруг нас и встал у Маши за спиной. Поднялся и Хлястик:

— Я тебя предупреждал, звездун херов! Союз далеко, а мы здесь. Или мы тебя сейчас в фарш замесим и как мусор упакуем, или твою чувырлу забираем в своё гнездо. Ты говорил, она учительница? Вот и посмотрим, чему она может нас научить.

Хлястик по-киношному пошло прикоснулся тыльной стороной ладони к Машиной щеке, а другой рукой погладил её по бедру. Маша не шелохнулась. Только чуть-чуть побледнела — видимо, ей вспомнилось то, о чём она мечтала забыть всю жизнь.

— Вставай, учителка, поедешь с нами. Завтра у твоего звездуна концерт — подождёшь его у нас. Не боись, сам приедет со своими тоннами хрустов, типа с доставкой на дом. — Хлястик обернулся к Паше. — И ты тоже свои прихвати, пидарас гнойный! В какую муть нас втравил! Ещё подобное повторится, мы быстро из тебя сделаем Тарзана в пятнистых труселях.