Страница 23 из 29
Еще одна волна набежала, еще... Саманта лежала на холодном песке, тяжело дыша, как раненое морское животное, которое выползло на берег, чтобы умереть. Боль и унижение заливали ее сознание волнами горечи.
10
Карандаш замер в воздухе. Саманта глубоко задумалась. Надо, чтобы вода падала из ручья в бассейн единым потоком, это будет очень эффектно, особенно днем. А может, сделать ряд каскадов? Тоже получится красиво. Она может даже...
Впрочем, какое это все имеет значение? Карандаш выскользнул из пальцев и скатился по чертежу на пол. Она никогда не увидит законченным свое творение, никогда не пройдет по этому декоративному мостику, над эскизом которого так самозабвенно трудилась вчера, никогда не омоет пальцы в этом красивом маленьком фонтане, никогда не будет сидеть в тени деревьев в этой беседке... Кто-нибудь другой однажды будет прогуливаться рука об руку с Раулем по этим извилистым аллеям, мимо бассейна.
Кто-нибудь другой...
Линии чертежа расплывались перед глазами. Глубоко вздохнув, Саманта снова склонилась над доской.
Кто-то взял из ее рук угольник. Подняв глаза, она встретила взгляд Рауля, отчужденный и бесстрастный, как всегда. Внутри у нее все задрожало, но она взяла себя в руки.
— Вы что-нибудь хотите?
От ее холодного безразличного тона он нахмурился.
— Хочу сказать вам в третий раз, что обед уже полчаса как готов.
— О, простите. Пожалуйста, извинитесь за меня перед Лусией, — Саманта старательно демонстрировала хорошие манеры, — но скажите ей, что я не голодна. Мне достаточно одного сандвича — здесь, пожалуйста.
Его хмурый взгляд стал еще более неодобрительным.
— Вы не обедаете уже третий день. Лусия начинает беспокоиться. Она думает, вам не нравится ее стряпня.
— Но вы же знаете, что это...
— А так как ее семья служила моей семье целыми поколениями, не говоря уже о том, что она отличная повариха, то сегодня вы будете обедать.
— Послушайте, но я не голодна.
Он передернул плечами.
— Стакан вина улучшит ваш аппетит.
Быстро отодвинув стул вместе с сидящей на нем девушкой, Рауль поднял ее на ноги. Она приложила ладонь к голове, которая закружилась от многих часов сосредоточенной творческой работы, и инстинктивно сделала движение рукой, чтобы ухватиться за ближайшую опору, — ею оказалась грудь Рауля. Девушка почувствовала биение его сердца. Впервые после того вечера на берегу он прикоснулся к ней — или она к нему — и теперь она опять дрожала. Глаза их встретились, и, казалось, это было нечто большее, чем просто обмен взглядами.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом Рауль сделал шаг назад, странно скривившись. В тот же миг Саманта отдернула руки от его груди, будто их обожгло. Он вышел, ни разу больше не взглянув на нее. Девушка молча глядела ему вслед. Кого обманывают, думала она, поэты, которые воспевают радость любви? Любовь — ужасная вещь. Это непереносимая боль, от которой нельзя избавиться, это мрачная пустота, которую не может заполнить ничто, кроме...
Саманта, вздохнув, пошла следом за Раулем.
— Еще кофе? — спросил он, когда они заканчивали обед.
Она одарила его вежливой улыбкой:
— Нет, спасибо.
— Коньяка тоже не хотите?
Она покачала головой, наблюдая, как мужчина налил себе в фужер янтарную жидкость, покрутил его в пальцах с отсутствующим видом, а потом залпом выпил, запрокинув голову. Она видела линии его горла, легкое движение мышц при глотании. Поставив фужер, он поднял на нее глаза. Их взгляды встретились, и Саманте показалось, что на нее налетела буря и закрутила в своих объятиях. Дыхание ее участилось.
— Сегодня в одной из горных деревень — фиеста, — сказал Рауль. — Ничего особенного, но это настоящее, а не сделанное напоказ представление. Вам понравится.
— Вы так думаете? — Она плотно сжала губы.
— Конечно.
Девушка бросила на него возмущенный взгляд. Это был уже прежний Рауль. Последние три дня он держал себя с ней вежливо-официально, с ледяным безразличием. Но теперь он демонстрировал высокомерную уверенность в том, что она пойдет на фиесту и получит удовольствие.
— Я думала, что у меня будет свободная ночь, — холодно сказала Саманта.
— Нет необходимости как-то особенно одеваться, — продолжал испанец, словно не замечая ее недовольства. — Это будет очень простой деревенский праздник.
— То есть тенниска с лягушками будет в самый раз? — ядовито спросила девушка.
— Не совсем. — Его голос был совершенно спокоен. — Не сомневаюсь, вы подберете что-нибудь подходящее.
С этими словами Рауль вышел.
Оставшись одна, Саманта долго смотрела невидящим взглядом на букет гвоздик в центре стола. Что со мной происходит? — подумала она с отчаянием. Следовало крикнуть: «Я не пойду, и вы ничего не сможете сделать, самодур и тиран!» Именно так поступила бы прежняя Саманта Браун. Но она пойдет, она знала это, пойдет, чтобы быть с ним еще несколько драгоценных часов.
Но если любовь делает тебя такой слабой и ранимой, то чем скорее преодолеешь эту глупость — нет, это безумие, — тем лучше.
Поднявшись в свою комнату, она приняла душ, расслабляя мышцы спины и плеч, уставшие от долгой работы над чертежной доской, и подошла к гардеробу. Поделом будет мавританскому снобу если она наденет тенниску с лягушками. Девушка уже достала эту рубашку, когда глаза ее сами остановились на менее вызывающей одежде, висящей в дальнем углу.
Когда она сошла вниз, Рауль ожидал ее на террасе, сидя за столом и глядя на гвоздики.
Он тоже переоделся: на нем была белая рубашка и темно-серые брюки, а на стуле висела черная кашемировая кофта. К лампе подлетел привлеченный светом мотылек, и он осторожно отогнал его. Мотылек вернулся, и Рауль снова отогнал его, но в третий раз не успел — мотылек влетел в круглый абажур, затрепетал от палящего жара свечи и упал, умирая. Вот так же будет и со мной, подумала Саманта. Внезапно ее охватил страх. Если я не буду бороться, буду уничтожена. Так же как бедный мотылек, сгорю в пламени своей любви.
В эту минуту Гонсалес поднял глаза и увидел ее, стоящую в тени. Девушка заставила себя выйти на свет. Холодные глаза испанца осмотрели шелковую сине-зеленую юбку, покрой которой подчеркивал изящную линию бедер, зеленовато-желтую блузку, облегающую стройное тело.
— Если вы готовы, пойдемте, — сказал он и первым стал спускаться по лестнице.
Саманту охватило разочарование. Ведь она, затаив дыхание, ждала его реакции, ждала, как он оценит ее выбор одежды. Сердце ее трепетало, на щеках выступил румянец.
Деревня располагалась в горах. Большая часть побеленных домов, повернутых фасадами к головокружительному спуску в долину, была скрыта кронами деревьев. Из маленьких окон пробивались видные издалека бледно-оранжевые полоски света.
С момента, как они отъехали от виллы, Рауль не произнес ни слова. Правда, разразился целым потоком испанских ругательств в адрес водителя ехавшей перед ними машины, который сделал какой-то неправильный маневр.
Припарковавшись на краю деревни, Рауль повел Саманту по узкой мощеной булыжником улочке, напоенной ароматом ночных цветов. Впереди слышалась музыка. Улочка вывела их на площадь, заполненную народом. Рядом с каменным фасадом церкви на временно сооруженном помосте расположился оркестр. Часть площади занимали столы, уставленные едой и вином. Меж деревьев, окружавших площадь, тянулись гирлянды огней.
Только что закончился танец, звучали аплодисменты и смех. Рауль взял два стакана с красным вином и повел Саманту к одному из столов.
На помост вышла моложавая женщина в черном, с гитарой. Раздались хриплые крики и аплодисменты.
— Кто она? — шепотом спросила Саманта.
— Санта Педросса, известная местная исполнительница народных песен.
Женщина ударила по струнам и начала петь. У нее был приятный, хрипловатый голос, хорошо гармонирующий со стилем песни, и Саманта, не понимавшая ни слова, вдруг почувствовала, что слезы застилают ей глаза. Чтобы скрыть смущение, она отвернулась и сделала несколько глотков вина.