Прага

— Ооо, мистер Габор, не считайте меня сентиментальнос-тью. Вы правы. Что-то должно окупать нашу миссию. Когда мы вернемся на свое законное место, это будет то же, что сейчас, только на венгерском: популярные книги и журналы, спортивная газета, финансовая газета; «Наш форинт» восстановит семейную традицию.

Не сводя глаз с американца, Хорват неопределенно машет в сторону другого помощника, и тот, благодарный за открывшуюся возможность, с тем же огнем в глазах, что пылал у Кристины и Балажа, обращает внимание Чарлза на эклектичный каталог, включающий, среди других странностей, переведенную на немецкий серию фетишистских, но широко популярных американских детективов о Майке Стиле («Убийца в ванной»; «Долгий горячий душ со смертью»; «Пена, кровавая пена»; «Намыленный дня убийства» и еще несколько), книгу рецептов венской выпечки, мемуары немецких политиков и резидентов, инвестиционные путеводители, диеты, популярную психологию, вдохновенные опусы по умеренной религии, футбольную газету и журнал головоломок; все вместе они обеспечили 85 процентов дохода компании за последние несколько лет, когда и классика расходилась стабильно.

— Мы большие поклонники вашего Майка Стила, — говорит Хорват, иронически поднимая бровь по поводу американского частного детектива, чьи гигиенически-зацикленные переведенные на немецкий подвиги спонсировали англоязычные издания Больдижара Киша и франкоязычные издания пьес Эндре Хорна. Чарлз знает, что в этом замечании ему положено услышать, как Европа смеется над Штатами, над их мещанскими вкусами и над умной европейской способностью заставить эти вкусы оплачивать более возвышенные начинания. Чарлз понимает, что его приглашают посмеяться с ними и тем самым заявить себя европейцем, одним из них по их собственным критериям. Он улыбается и даже слегка склоняет голову в подтверждение их культурного триумфа над плоской Америкой.

Вся компетенция сосредоточена в трех менеджерах, решает Чарлз; женщина Тольди — на побегушках, а значение старика чисто символическое, хотя, напоминает себе Чарлз, оно тоже не бесполезно для инвестиций и пропаганды, все равно, каким бы непривлекательным типом ни казался ему Хорват Именно это слово Чарлз и использовал в «Гербо» в следующий понедельник:

— Самый распространенный тип. Точно как жирный теленаркоман, который все никак не заткнется про свои спортивные успехи в старших классах. Как можно жить, оставаясь оболочкой своего прежнего я?

Помощник перечисляет бывшие активы Хорвата, которые Государственное приватизационное агентство выставляет на торги, и уточняет вероятный сценарий предложения цены, пока Имре не добавляет:

— Нынешнее венгерское правительство, мистер Габор, — бывшие лагерники, диссиденты, которые стали министрами, поэты и мыслители: многие из них тоже есть в нашем каталоге. Мы печатали их и других неизвестных венгров, забытых после 1956-го. Это, разумеется, предполагало свои трудности с доставкой рукописей, но все возможно с австрийским паспортом и при желании, ооо, изо всех сил постараться.

Заведомо убыточный каталог самиздатавключает в себя в основном дневники и эссе: страшные рассказы о коммунистических временах, философские трактаты о честной жизни среди бесчестья и предательства, безнадежно фантастические и нереальные, притом в ретроспекции удивительные и пророческие видения устройства и духа будущей демократической Венгрии. Все это добывали и вывозили из Венгрии с громадным риском. Имре не останавливается на подробностях, лишь качает свою курильницу загадок, пока аромат тайн не проникает в комнату и не щекочет американцу ноздри.

— Абсолютно никакой коммерческой ценности. Но хорошая реклама, надо отдать должное старому вруну, — говорит Чарлз, когда подают пирожные. — Ты, наверное, мне понадобишься, Джонни, чтобы довести это дело до конца. Ты когда-нибудь лоббировал? Хотя бы просто для разнообразия загрузим твою маленькую пишмашинку кое-чем полезным, и, может, это принесет тебе какие-то деньги.

Джон Прайс озадаченно отрывается от расковыривания глазури на поверхности «Добоша». [56]

— Да, мой маленький еврейский друг, — говорит Чарлз. — Деньги.

— Замечательно, однако правда, мистер Габор: коммунисты так и не сменили названия «Хорват Киадо». Это было имя классового врага, этих злодеев Хорватов, угнетателей пролетариата, но еще коммунисты знали, что имя Хорват — думаю, вы их поймете, — было уважаемой маркой. И что они делали под этой маркой с 1949-го по 1989-й? Они говорили под ней вранье. Под моим именем. Сорок лет, мистер Габор, под украденным именем моего рода глупые и гадкие люди выпускали нонсенсы и ложь. Кроме тринадцати дней в 1956-м, когда я снова управлял. Сорок лет лжи, тринадцать дней правды. Плохой счет, по-моему.

Не сводя глаз с Чарлза, Хорват подает знак, берет из рук помощника книгу и похлопывает по корешку: «Хорват Киадо». Похлопывает по обложке: венгерские слова «Террористическая война США против народной Венгрии», Дьюла Хайду. Все еще глядя на Чарлза, Имре открывает книгу на последней странице с характерным колофоном: миниатюрное изображение мускулистого рабочего со стилизованным щитом, на котором, окруженные облаком не то дыма, не то пара, буквы MN.

— A Magyar Népköztársaság, — наконец говорит Имре три слова по-венгерски. — Венгерская народная республика, — шепчет он. — Но МК, — продолжает Имре и гладит корешок новой книги (извлеченной из другого помощника), на котором палит традиционный пистолет. — Оформлен моим великим предком Виктором. МК A Magyar Köztársaság.Венгерская республика. С 1808 года мы печатали для свободной, независимой, демократической Венгрии. Мой предок погиб под Капольной за эту свободу. И теперь такая вещь есть, это наконец-то реальное место, не волшебная сказка и не видение безумца, настоящая венгерская республика, и что я получаю? Мое имя и мое дело, а это в значительной степени одни и те же вещи, украли у меня, чтобы сказать сорок лет лжи. Мистер Габор, я хочу от вас помощи в восстановлении правды. Это, — Имре в упор смотрит на непробиваемого мальчишку, — будет триумфом молодого венгерского героя. Не только финансовым, но и моральным, историческим, философским. Нам нужны, нужны деньги вашей фирмы, мистер Габор. Это ясно. Но, я думаю, мы можем взять их и в другом месте. Еще нам нужны мужчины и женщины с культурой, понимающие важность того, что мы здесь представляем. Нам нужны венгры с характером, готовые вернуть себе свое наследие. Пожалуйста, передайте это вашей фирме.

Хорват поднимается, и четверо остальных в унисон поднимаются мгновением позже.

— К сожалению, мистер Габор, теперь мне нужно быть в другом месте. — Он оглядывает сидящего Габора. — Мне очень любопытно узнать, что вы будете делать в этой ситуации, с которой вы столкнулись, юный Карой. — Он слегка прищуривается на Чарлза и говорит по-английски, низко, медленно и мрачно: — Мы с вами, быть может, расскажем эту историю вместе. Это венгерская история. Ваше возвращение в Венгрию открывает дорогу и нам. Истина, восстановленная двумя венграми, которые захотели вернуться домой, один молодой, один старый. Приготовлены ли вы, Карой, к такому труду для своего народа?

Он возвышается над Чарлзом, сложив руки, спрятав мощные кисти в складках итальянского пиджака, тонкие овальные очки для чтения в тонкой оправе удерживают волну серебряной гривы, голубые глаза под резкими морщинами лба смотрят не мигая: глаза, обращенные вниз, прямо на американца. Голос становится еще медленнее и гуще:

— Ваша венгерская история. Думайте сначала об этом, Карой, а потом про бухгалтерский баланс. Мой добрый вам совет.

Дверь закрывается за ними, и Хорват Имре медленными неверными шагами идет по застланному ковром холлу, за которым — его кабинет. С большим напряжением он шагает по коридору прямо к креслам для посетителей напротив своего стола. Тяжело садится под фотографией на стене: нынешний министр финансов новой демократической Венгрии в возрасте четырех лет сидит верхом на шее у двадцатичетырехлетнего Имре Хорвата — фотография из «Мирного времени». Двое щурятся на солнце на берегу Дуная на Будайской стороне, прямо у разбомбленного и затонувшего Цепного моста, чьи лопнувшие опорные тросы уходят под воду и выныривают, никакой дороги на устоях не осталось. Ребенок, забравшийся высоко на плечи юного мужчины, машет и улыбается; он с другом Имре, который иногда приходит водиться, только что переехали реку на одном из временных паромов. Имре сжимает мягкие болтающиеся лодыжки ребенка и представляет, как будет спать с фотографом, старшей сестрой мальчика.

56

«Добош» — знаменитый венгерский торт, названный по имени кондитера Йожефа Добоша (1847–1924).