Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 49

— Хитрец, — улыбнулся инструктор. — Взяли очищенный орешек.

— Меня интересует не состояние, а профиль завода. Я приборист, — ответил Корнев.

— И то верно, — согласился инструктор. — Однако вам повезло: завод не тяжелый. Главный инженер — тягачок, хотя организатор он слабый.

— А где бывший?

— Скончался.

— Довели?

— Сердечник. Не директор был, а клад. Вы сводки посмотрите.

— Сводки — это сводки, — прощаясь, произнес Корнев.

Вскоре он принял завод. Сегодня ровно три месяца. Тридцатое — удобное число для памяти.

«…Интересно, что все-таки он хочет сказать? — думал Корнев, с трудом вслушиваясь в стрекотание главного технолога. — Оратор третьей категории…»

Сотрудников Корнев делил на три категории. К первой относились те, кто говорил так, как думал. С ними хорошо работать. Ко второй те, кто думал лучше, чем говорил. С ними интересно работать. К третьей — кто говорил лучше, чем думал. С ними все что угодно, только не работать.

Наконец он не выдержал и прервал:

— Извините, Анатолий Николаевич. Вы говорите то, что мы отлично знаем. А вы расскажите то, чего мы не знаем. Как технолог.

— Прежде чем перейти к главному, необходим разбег, — попытался отшутиться главный технолог, высокий и осанистый, по фамилии Лузгин.

Вообще-то ему было не до шуток. Все три месяца он ловил на себе не те взгляды директора, какие бы ему хотелось. А вопросы?! Почти из-за каждого приходилось бегать по заводу. С непривычки трудно. То ли дело старый директор! Так некстати помереть, когда Лузгину осталось до пенсии каких-нибудь два года. Это ж надо, а?

— Ах, у вас главное только впереди? А мне показалось, что ваше главное уже позади, товарищ главный технолог, — произнес Корнев и подумал: «Каламбурю. Неважно каламбурю… Но, видно, без этого не обойтись».

Лузгин сел и оглянулся. Главный конструктор Трофимов подавил улыбку. Они были врагами. Главный конструктор — сдержанный, знающий дело Александр Михайлович Трофимов и главный технолог — «болтун-эрудит» Лузгин.

Директор заметил улыбку Трофимова. «Верный признак плохо налаженного производства, — подумал он, — когда главный конструктор и главный технолог — враги!»

— Что такое отдел главного технолога? — через паузу заговорил Корнев. — Это… это добрые люди. Они должны делать все, чтоб облегчить труд рабочего. Конструкторский отдел предлагает задачи — технологи их решают. А что у нас на заводе?! Десятки позиций изготовляют вручную. Отнимают уйму станочного времени. Теряют массу металла на обработке. А почему не используют штампы, литье, пресс-формы?! Потому что технологам лень. А может быть, не умеют, а?

— Позвольте, Роман Александрович, — встрепенулся Лузгин.

— Не позволю. Я три месяца присматривался к вашему отделу.

— Но у меня не хватает людей! — выкрикнул Лузгин.

— Хватает. Даже есть лишние.

— Кто?!

— Вы!

Лузгин выпрямился. Уголки губ у него вздрагивали. Глаза часто моргали. Корнев встал и прошелся.

— К сожалению, это так, Анатолий Николаевич… И не только ваш отдел хромает. Весь завод в тяжелом состоянии.

— Завод выполняет план. Систематически, — проговорил Лузгин.

— Завод напоминает бодрячка с больным сердцем, — вставил Трофимов.

Лузгин обернулся и посмотрел на него: «Ты б уже сидел, проныра». «Ну что? Раскусили?» — ответил взгляд главного конструктора.

— Александр Михайлович прав. А план — заслуга главного инженера. Пока его энергия компенсирует недобросовестное отношение отдельных работников к своим обязанностям — план выполняется. А когда эта недобросовестность перехлестнет энергию главного инженера — завод захлебнется. И надолго. Завод должен иметь перспективу…

Дверь в кабинет приоткрылась. В щель просунулась голова Филиппа. Донесся нервный голос секретарши, Гены Казимировны:

— Нельзя туда, нельзя туда… Там совещание! Какое безобразие!

— Разрешите, Роман Александрович. Я на минутку, — поспешно произнес Филипп, склоняясь головой к дверному косяку. Создавалось впечатление, что его тянут за руку, выуживая из кабинета.

— Что это за цирк?! — прорычал Корнев. — Вы не видите, черт возьми, я занят?

Мощный голос директора утроил силы секретарши. Голова Филиппа исчезла. Дверь захлопнулась…



— Я непременно обо всем доложу Роману Александровичу… Я ведь передавала телефонограмму! Выполнение плана! Представляете, что вы наделали?!

В приемную вошла полная гражданка в глухом синем платье. Филипп вспомнил: это начальник отдела кадров. У гражданки был довольный и сытый вид хозяйки.

— Что с вами, Гена Казимировна? Вы чем-то расстроены?

— Да вот… Передавала телефонограмму. Ориентировочное выполнение по номенклатуре… А этот молодой человек подходит и нажимает на рычаг. Представляете? Ваши сведения неверные, говорит.

Женщина в глухом синем платье окинула Филиппа гордым взглядом.

— Что это за своеволие, молодой человек! Здесь вам не вуз!

Филипп вытащил из кармана платок и высморкался.

— Я вспоминаю. Я была против его трудоустройства на нашем заводе. За него ходатайствовал директор.

Женщина удалилась за пухлую дверь директорского кабинета. «Откуда столько спеси у этих начальников кадров? Что они по существу? Фиг! Должны же они понять, что дело не в начальниках, а в кадрах».

Из-под стола Гены Казимировны вылезла большая рыжая кошка. Филипп взял ее на руки.

— Это ваша?

Секретарша перелистывала пухлую пачку сводок.

— То, что вы натворили за три минуты, порядочному человеку хватило бы на год.

— Не обижайте техническую интеллигенцию. Мы мозг прогресса!

— Вы не мозг, вы, простите за выражение…

— А кто я?

— Вы… спинной мозг прогресса.

— А вы хороший человек, Гена Казимировна. Мы с вами все равно поладим. Потом. Когда разберемся… И тогда я обязательно узнаю, почему вас зовут Гена Казимировна, а не Генриетта Казимировна…

Секретарша улыбнулась и вздохнула. Вероятно, что-то вспомнила.

— Кстати, спинной мозг — это серая масса. Понимаете, серая. Я — против!

Кошка урчала, податливо выгибая спину под ладонью Филиппа. В канцелярию входили какие-то люди, что-то спрашивали, что-то брали, звонили, узнавали, когда освободится директор, интересовались каким-то Фомичевым, Лузгиным. Секретарша отвечала. Люди уходили, возвращались… Филипп провожал их взглядом, не переставая водить ладонью по мягкой, дрожащей от удовольствия кошачьей спине. Но вот дрожь прекратилась. Розовые фетровые ушки поднялись и развернулись в сторону черной дощечки «Директор». Из кабинета вышел Корнев. Кошка соскочила с колен Филиппа, подбежала к директору и стала описывать «восьмерки», оставляя на брюках рыжую шерсть.

— Вы что здесь самоуправничаете?! — тихо произнес Корнев. Его зеленые глаза вытянулись в узкие щелки.

«Кадровая дама нафискалила», — подумал Филипп и встал.

— Он хотел видеть вас, у вас было совещание…

У Гены Казимировны было доброе сердце.

— Выгораживаете?! — сказал директор. — Значит, Федоровой приснилось?

Гена Казимировна смутилась. Филипп вытащил из кармана тетрадку и шагнул к директору.

— Вот расчеты! Можете убедиться сами, — торопливо проговорил он.

Корнев нехотя взял тетрадку: ему было некогда. На обложке четко выделялась надпись, сделанная красным карандашом: «Ура! Даешь заводской план! Семилетку в девять месяцев! Прочтешь — поймешь!»

— Что это за абракадабра?!

Филипп смутился: «Чертов Стас. Его затея! Заинтересовать директора лозунгом. „Напишем что-нибудь страстное. А то конец месяца, он и разговаривать не станет“. Несерьезно как-то все».

Но директор уже механически перевернул обложку. (Стас оказался психологом.) На первой странице было начертано: «Выводы». Сразу! Без всяких доказательств. На языке телеграмм (тоже идейка Стаса). Доказательства шли потом, каскадом цифр и формул.

Корнев пробежал глазами «Выводы», посмотрел на Филиппа.

— Гена Казимировна, запишите начерно выговор контрольному мастеру ОТК Круглому. Инициалы спросите у него сами. За нарушение трудовой дисциплины. Кстати, вы все же передали телефонограмму?