Страница 38 из 54
— Она не пропала. Ее присвоил Толян.
— Какой Толян?! — Нюма повернулся, чтобы лучше видеть Сеида.
— Вы его не знаете. Один бандюган. Он из тех, кто крышует Сытный рынок. Еще у него несколько точек. Какие-то магазины на Пушкарской. Скупка на Большой Разночинной…
— В подвале? — заволновался Нюма.
— Что в подвале? Скупка? Не знаю. Может быть, — Сеид пожал плечами. — Словом… Ваша собачка забежала на базар, а тут появился Толян, кассу у меня снимать. — Сеид запнулся и догадливо тронул Нюму за плечо. — Ах, черт… Я вспомнил! Толян еще спросил у меня и у Илюши-чайханщика — не поминал ли хозяин собачки скупку на Большой Разночинной?!
Нюма и Сеид стояли молча, словно вникая в сказанное. Каждый по-своему…
— У меня к вам просьба, Наум, — проговорил Сеид. — Не рассказывайте Жене, чем я занимаюсь. Ей будет очень неприятно…
— Ну, что вы, Сеид! Даю вам слово. Такое время, — волновался Нюма. — А вы не знаете, где живет этот Толян?
— Понятия не имею, — развел руками Сеид. — Он приезжает с дружбанами, снимает кассу. И уезжает. Может быть, чайханщик знает, но вряд ли он захочет вмешиваться… Сами понимаете.
— Конечно, конечно, — пробормотал Нюма.
Распрощавшись с Сеидом, он поспешил к Кировскому проспекту…
Несмотря на непозднее время, проспект был по-субботнему пустоват и хмур. Красивые в дневном свете здания, сейчас глухо сливались друг с другом, разлучаясь лишь при встречных улицах, чтобы, минуя их, вновь взяться за руки в немом каменном экстазе. Еще никогда путь домой, на Бармалееву, не казался Нюме таким долгим и нудным. Хотя идти было всего ничего — до Большого, а там налево и несколько еще кварталов… Проспект словно процеживал Нюму своим тупым предзимним равнодушием.
Дойдя наконец до Подковырова, Нюма решил схитрить и по Малому выйти к своему дому. На корявом, в лужах и трещинах, тротуаре он замедлил шаг и крыл себя за глупость — столько лет шастает по этим улицам и забывает, что тут сам черт ногу сломит. Неспроста они названы — Подковырова, Подрезова, да Плуталова, венцом которых слыла его Бармалеева… То-то звучит — Литейный, угол Жуковского, где поселится Фирка, думал Нюма. А вдруг Фирка и поможет, если она такая важная птица, мелькнуло в голове Нюмы. А что?! Власть они или не власть, если сидят в Смольном! С этой мыслью Нюма добрался до своего дома…
Остановился напротив окон комнаты Самвела и, в полупьяном нетерпении, приподнялся на цыпочках. Сосед часто пользовался настольной лампой, свет ее не очень был заметен с улицы. «Видимо, Самвел или спит, или ушел к „маме-бабушке“ шмендрика, — с досадой подумал Нюма. — Всегда, когда он нужен, когда надо посоветоваться по важному вопросу — его нет дома или он спит». Нюма был неправ — Самвел обычно коротал время в своей комнате. А не спал из-за бессонницы. Сейчас Нюма был возбужден и не совсем трезв, поэтому несправедлив…
Нашаривая ключи в карманах плаща, Нюма вошел под арку дома и направился к своему подъезду. Громоздкий мусоровоз со скрежетом закидывал в свое чрево бак с дворовыми отходами. И слышалась какая-то перебранка…
«Не могут это делать днем, — подумал Нюма, — жильцов тревожат». Он было поднялся на крыльцо, как услышал окрик дворника Галины: «Бершадский!»
«Ее еще мне сейчас не хватало», — зло подумал Нюма, оборачиваясь.
— Ну, что еще? — нетерпеливо вопросил Нюма, озадаченный таким официальным к себе обращением. — Мне некогда!
— Слушай, Бершадский! Приезжала «неотложка». Твоего соседа-армяна увезли в больницу! — крикнула Галина из-за ограды подсобки.
Нюма почувствовал, как что-то внутри него потяжелело и сковало дыхание.
— В какую больницу? — пролепетал он, едва раздвигая губы.
— Сказали, по субботам дежурит «Девятка». Я знаю ту больницу. Не больница, а морг. Там мой свекор лежал, — Галина вышла в холодную сутемь двора. — Я встречала мусорку, гляжу, он на ступеньках лежит. А шапка валяется в луже.
— Кто лежит? Свекор? — проговорил Нюма словно «в отключке».
— Какой свекор? Твой сосед-армян! Видать, он возвращался. Или уходил. Его и прихватило на ступеньках. Мы с водилой мусорки втащили его в подъезд и вызвали «неотложку».
— Что же делать? — пробормотал Нюма.
— Что делать? — Галина развела руки. — Ждать. Иди в дом, а утром позвони по телефону, узнай.
— А где эта «Девятка»?
— Далеко. На Крестовском острове, — Галина пристальнее оглядела Нюму. — Ты что? Выпил?
— Мне надо туда поехать, — пробормотал Нюма.
— Сейчас?! Уже одиннадцатый час ночи… Да и чем ты поможешь?
— Не знаю, — Нюма решительно направился со двора, — такси поймаю.
— На такси вся твоя пенсия уйдет! — крикнула вдогонку Галина.
Нюма молча отмахнулся и вышел на улицу. Тишина ночной Бармалеевой закладывала уши… Может, и действительно дождаться утра? Чем он сейчас поможет? Да и такси сейчас не поймать, только что если выйти на проспект…
В сомнении он уже добрался до угла улицы, когда его догнала Галина.
— Бершадский, подожди! — Галя старалась справиться с дыханием. — Я Витьку упросила. Он подбросит.
Бренча железным горбом, с ними поравнялся мусоровоз. Шофер Витька, перегнувшись с водительского места, распахнул дверь кабины.
— Прыгай, дед! — крикнул Витька и поправил зачуханную подстилку на сиденье.
Цепляясь за холоднющие поручни, Нюма полез в кабину.
— Езжайте! — подсаживая Нюму за талию, проговорила Галина. — А Витьке все равно где болтаться в ночь. Чем людей тревожить, пусть добро сделает.
— Да ладно, ладно! — прокричал шофер Витька. — Две ездки на тебя запишу!
Шофер Витька тронул свою колымагу и сходу принялся рассказывать про какого-то Андреева, что, подлец, работает начальником по уборочной технике Петроградского района. Раньше, говорят, ведал кладбищами и наел такую ряху, что в телевизор не вмещалась, когда давал, сука, интервью в программе «600 секунд». Теперь в депутаты Ленсовета натырился, прохиндей. Вот времечко! Как говорится: «Погляди вокруг себя — не е…ет ли кто тебя!», — ржал Витька…
Нюма морщился. Пытался отогнать голос парня от своих мыслей. И о Самвеле, и о Жене… А главное, о досаде, вызванной состоянием соседа. А так хотелось поскорее обсудить весть, полученную от рыночного менялы. Порой Нюмой овладевала дрема, пропуская сквозь туман сознания грохот мусоровоза вперемежку с голосом водилы Витьки.
— Все! Приехали! Вылезай дед, я возвращаюсь на участок, — Витька перегнулся над коленями своего пассажира и ткнул кулаком в дверцу кабины.
Нюма вылез из машины в мокрую тьму.
Приплясывая на колдобинах Крестовского проспекта, мусоровоз увез трепливого водилу, обиженного невниманием пассажира к проблемам уборочной техники.
Сырая доска на стене каменного сарая оповещала, что именно здесь и находится «9-я городская больница».
Ощущение тревоги возникло резко, как боль. Нюма разлепил веки, приподнялся и сел, свесив ноги с кровати. Ступни пронзил холод линолеума.
Правый бок подпирал какой-то жесткий ком. Нюма вслепую откинул рукой ком и скосил глаза. То был угол матраца… Только сейчас он осознал нелепость, а главное, тревогу своего пребывании в этом помещении.
— Ни хрена, себе, — пробормотал Нюма и огляделся.
Сизый свет раннего воскресного утра падал от окна на скудную утварь больничной палаты. На две кровати и тумбочку между ними. На одной кровати лежал свернутый в рулон матрац. На второй под солдатским суконным одеялом похрапывал человек. На третьей кровати, у стенки, сидел сейчас он, Нюма, и пытался восстановить в памяти события вчерашнего вечера…
«Приемный покой» он определил по двум машинам с крестами. Пожилая тетка, в платке поверх шапочки, с таким же крестиком, сидела за стеклянной перегородкой утлого закутка и базарила с какими-то мужиками в белых халатах. Те в ответ кричали, что сегодня суббота, приемный день «девятки» и пусть тетка не выкобенивается, вызывает дежурного врача. Иначе они свалят труп на дворе и сообщат в милицию. На что тетка сказала, что ей плевать на милицию, если они не смогли сохранить больного до больницы. Морг уже закрыт, а дежурный занят и реанимации, освободится — придет. «Знаем, в какой он реанимации!» — сказали мужики и с матюгами ушли на улицу. А тетка еще долго ворчала в своем закутке.