Страница 4 из 16
Я неслышно подошел с подветренной стороны и прислушался. Кажется, этот тип просился в стаю.
— Да надоело, — весело говорил он, — сижу, как гвоздь, на одном месте. Гулять выводят на пять минут. Жрать заставляют всякую дрянь консервированную.
«Ни кота себе дрянь!» — подумал я и сглотнул слюну. Однажды я вылизал банку из-под собачьих консервов. Это было что-то!
— Короче, свободы хочу! — гордо закончил верзила.
— Уходи, — сказал Вожак, — у нас нет свободы. Мы стая.
— Ну… Стая ведь свободная!
— Стая свободная. А каждый пес в ней — нет. Каждый, даже я, подчиняется стае. А ты, кроме всего прочего, будешь подчиняться мне и старшим.
Чужой сел и небрежно стал чесать задней лапой за ухом.
— Тебе — ладно. А на старших еще посмотреть надо.
Это было уже слишком. Я негромко, но выразительно взрыкнул. Чужак попытался вскочить на четыре лапы. Получилось смешно — вскочить-то он вскочил, но левую заднюю из-за уха достать забыл. Так и покатился кубарем. Стая захихикала.
— Не надо смотреть, — назидательно сказал я, — надо нюхать. И сидеть так, чтобы с подветренной стороны к тебе никто не подобрался.
Он наконец распутался, осмотрелся и тоже рассмеялся. «Молодец, — подумал я, — не стал в бутылку лезть».
— Ладно, — сказал он, — убедили. Буду слушаться. А кого слушать? Тебя, тебя… еще кого?
— Сначала — всех, — отрезал Вожак. — Только ведь мы еще не решили, брать тебя или нет.
— А чего ж нет? — удивился чужой.
Вожак не ответил. Я тоже не ответил. Стая промолчала, только подвинулась поближе, огибая пса полукольцом. Он повертел башкой и вдруг ощетинился. Выглядело это внушительно, хотя и неквалифицированно — в один прыжок я мог оказаться на его загривке или вцепиться в горло.
И он не боялся! Это было самое странное. То ли дурак нам попался такой здоровый, то ли действительно настоящий смельчак, но не боялся он сейчас ни стаи, ни Вожака, ни того, что я стоял за его спиной, готовый к прыжку. Пахло от него решимостью, уверенностью в себе, немного обидой — и ни капли страха!
Тогда я сказал:
— Вожак, давай возьмем парня. Только его обучить надо.
Чужой обернулся ко мне и изумленно вытаращился. Это было еще глупее, теперь полстаи могло вцепиться в его незащищенное горло.
— Ты уверен, Нос, — задумчиво спросил Вожак, — что это хорошая идея?
Я помедлил с ответом.
— Стае от него будет польза, — сказал я.
А про себя добавил: «А мне вред».
И тут подал голос Кирпич.
— Но пару уроков ему дать надо. А то катается тут по земле… как кочан капустный.
Все снова рассмеялись. Я понял, что новичка взяли, что придется ему на первых порах несладко и что кличка у него уже есть.
— Ладно, Кочан, — сказал Вожак, — берем. Кирпич, научи его всему!
…Я уже засыпал, лежа на заслуженном месте заплечного, когда вдруг стали приходить странные мысли: «А почему я решил, что он будет полезен? Видно же — кочан кочаном, вместо мозгов кочерыжка…» И тут же другая мысль: «Это ладно. А с чего я решил, что лично мне от него вред намечается?» Я подергал ухом и понял — это все из-за сегодняшней кошки. Каким-то образом мне передалась ее способность видеть всю правду. Вот поэтому я и про Кочана все понял сразу.
Но откуда я узнал, что кошка видит всю правду? Почему я так уверен, что не ошибся в Кочане? И как мне могла передаться такая странная способность?
Этих вопросов я себе задать не успел, потому что уснул. Мне снилось, что мама молодая, веселая. И что она радостно вылизывает сегодняшнюю кошку, а та улыбается и виляет хвостом по-собачьи.
Утро сегодня получилось муторное. Олька проспала и металась по квартире еще быстрее, чем обычно. Я сначала честно пыталась помочь ей собираться.
Но, боги, это было мукой! Я живу с ней уже четыре года, а эта дурочка до сих пор не может понять, что я всегда сажусь на ту вещь, которая ей в следующий момент понадобится. Если она красится перед зеркалом, то в следующий момент будет причесываться, логично? И не нужно метаться по квартире с воплями: «Где моя расческа?» Подо мной твоя расческа, могла б уже и сообразить!
И крем для обуви подо мной! И конспект по философии! Ты не мечись, ты на меня посмотри!
Честно говоря, я за эти сборы так устала, что потом часа четыре спала просто как убитая. Проснулась, побродила по пустой квартире, загнала подальше клубок от мамулиного вязания, нашла под шкафом папулину отвертку и переложила ее под комод, догрызла цветок, который от меня спрятали на холодильник.
Плохой цветок, даже у меня от него голова болит, а мамуле с ним вообще в одной комнате находиться нельзя, у меня аж шерсть топорщится — я ж чувствую, что ей от него плохо. Так нет, цветок она холит и лелеет, уже третий раз реанимирует, а меня, родную кошку, еще и ругает. Бестолковая. Ладно, если опять пересадит, я его просто с холодильника сброшу, горшок пусть валяется, а огрызочек росточка я в форточку выкину — там уж точно не найдут.
Вспомнив про форточку, я умылась, пригладила усы лапкой и прыгнула туда.
Не то чтоб я была очень падка на лесть. Не то чтоб я совсем не могла жить без восхищения. Но когда живешь с кем-то бок о бок уже целых четыре года, когда тебе тепло, сытно и уютно — это конечно здорово. Но никто ж не скажет с утра: «Кассандра, вы сегодня прекрасно выглядите!»
А ведь это обидно! Красота в мире существует для того, чтоб ей восхищались, а не только кормили и чесали за ушком.
Вот и приходится подбирать, так сказать, крохи внимания.
Я сложила лапки, красиво свесила хвост на улицу, устроилась поудобнее и принялась ждать. Как обычно, не прошло и пяти минут.
— Кс, кс, кс.
Люблю детей, а когда они не могут достать до меня руками, люблю особенно. Они такие… Такие мягкие и чистые… Не снаружи, снаружи могут быть и грязными и поцарапанными. А вот внутри они нежные и милые, а главное удивительно искренние.
— Мама, смотри какая красивая кошка! Мама!
Да, мама, посмотри. Хотите фас? Профиль? А я еще вот так могу лапки сложить.
— Мамочка, она вся-вся беленькая. Какая она красивая!
Ну да, я сегодня ничего выгляжу, спасибо.
— Мама, ой, она ушками шевелит! А носик розовенький! Маааааама!
— Да-да, красивая. У тети Аси такая же, пойдем быстрее, вон наш автобус.
— Неееет, у тети Аси не такааааая…
Ушли. Ну и ладно, мелочь, а приятно. И все-таки удивительно, насколько дети умнее своих родителей! Конечно, у тети Аси не такая! Где ж вы еще такую найдете! Между прочим, от титулованнейших родителей, мама чемпионка породы, папа. Папа тоже чего-то там выигрывал.
Если б Олька с мамусей не были такими ленивыми, мы б с ними все медали на выставках сгребли! А им, видите ли, в лом…
Но в чем-то я их понимаю. Эти выставки та еще тягомотина. С одной стороны, сидишь такая красивая, и тобой все любуются. Час это приятно. Даже два еще ничего. А потом хочется уже и развалиться, и пожрать, да и в туалет сходить, извините. А они все ходят, все любуются! Судьи руками лапают, а цапнуть их нельзя — дисквалифицируют. Вот и мучаешься.
Пару выставок мы с Олькой по молодости отстрадали, а потом решили — все.
Свою медаль как «Лучшая кошка породы турецкая ангора» я получила, теперь можно и отдохнуть.
Что хорошо — котят у нас с руками и лапами отрывают. И это здорово, потому что когда они подрастают, то сильно надоедливыми становятся.
Следующий день получился хлопотным.
С утра приперлась старая стая — вышибать нас с помойки. Ага, разбежались! То есть не разбежались, конечно, а встали мы все рядом и зубы показали, чтобы не было потом вопросов: «Ах, откуда у меня такие раны на боку?! Ах, кто мне ухо откусил?!» Я стоял, рычал и гордился своим Вожаком. Вот умница! Весь вчерашний день мы отдыхали, набирались сил и теперь встречали врага спокойные, решительные и грозные. Только Кочан все время выскакивал из строя и заливался неприличным визгливым лаем. Откуда у него этот фальцет? При его габаритах он вообще лаять не должен… так, изредка гудеть — и все. А этот — чисто шавка! Кирпичу пришлось раза три его чуть не за хвост ловить.