Страница 6 из 52
Не сделайся я полицейским под влиянием некоей силы, о чем я не сожалею, мне бы не вынести всех ее тягот.
И самым ужасным, хуже денежных дел, долгих смен, идиотской несправедливости законов, которые тебе следует охранять, самым ужасным была постоянная необходимость химичить. У тебя никогда нет возможности выполнить работу по всем правилам. И ты напрягаешься изо всех сил, выжимая максимум из переутомленных сотрудников, устаревшего оборудования, стараясь расшевелить ко всему безразличную публику. Ты льстишь одним, потворствуешь другим, споришь до драки с третьим, зная, что самое большее, чего ты добиваешься, — это кое-как выполненное дело. Крыша течет в пяти местах, а у тебя лишь три таза…
Я познакомился с Маргарет Макейрэн в дни, когда ездил в патрульной машине, получив задание следить за движением, причем работенки все прибавлялось, и вот как-то днем пошел дождь, который, достигнув земли, образовывал ледяную корку, отчего авторемонтные мастерские обогащались, должно быть, на недели вперед. Я работал в паре с человеком старше меня по имени Лу Брисс, и мы получили сообщение, что без четверти три дня у школы в Холл Палмер кому-то причинили увечья. Это, как оказалось, был случай скорее неуклюжего, нежели опасного вождения. Постовой на перекрестке так дунул в свой свисток, что старикашка за рулем с перепугу изо всех сил нажал на тормоз, да так, что даже на скорости в пятнадцать миль его занесло, крутануло, и машина задним крылом ударила маленькую девочку, сломав ей руку и запястье, к тому же, упав на обледеневший асфальт, та поранила голову.
Единственными свидетелями были постовой на перекрестке, старик-водитель и мисс Маргарет Макейрэн, учительница младших классов. Она находилась там вовсе не по обязанности, просто в эту паршивую погоду, таящую в себе опасность, она хотела помочь детишкам собраться у перехода и проводить их в школу на последние в этот день уроки.
Когда мы подъехали, скорая как раз забирала ребенка, и от постового мы узнали, что учительница, видевшая все это, находится в здании школы, пытаясь дозвониться матери той маленькой девочки; вследствие этого мы разделили с Бриссом обязанности, однако если бы он воочию увидел эту учительницу, а не представлял бы ее умозрительно, наши обязанности были бы поделены по-иному. Я направился в школу, внутренне собравшись, весь нацеленный на то, чтобы извлечь из бьющейся в истерике старой девы мало-мальски связную информацию. Она находилась в канцелярии, разговаривала с другими преподавателями. Они-то мне на нее и указали. В тусклом свете, проникавшем сквозь окна и излучаемом несколькими лампами на столах, она, казалось, сама была источником света, как если бы обладала даром фокусировать на себе свет, а затем отражать его. Может, это ощущение рождалось из-за гривы волос цвета потемневшей меди; напоминавшие металл волосы так и тянуло погладить, почувствовать их мягкость. Казалось, они неприбраны, растрепаны, но, вглядевшись, я понял, что они были уложены самым тщательным образом. Кожа у нее была бледная, но как бы лучилась здоровьем. Зеленый цвет ее глаз ошеломлял, поскольку был ярким и прозрачным до неестественности. Это была крупная девушка, ее движения были воплощением чувства собственного достоинства, но в то же время были покровительственными, что порой присуще крупным девушкам, но она явно таила в себе и скрытую грациозность. Черты ее лица мне показались чуть тяжеловатыми, что не делало ее красавицей в классическом смысле, но должен сказать, что когда она вопросительно взглянула на меня, я ощутил удар, у меня пересохло во рту, и я, в своем мундире, почувствовал себя глупым малолеткой, наряженным для костюмированного бала. Позднее я узнал, что ей тогда одного дня недоставало до двадцати одного года.
Мы перешли в небольшую комнату, я сел за стол, раскрыв перед собой блокнот, а она устроилась по другую сторону стола на стуле. У нее был низкий и чуть хриплый голос, интонации и манера проглатывать гласные на конце слов обнаруживали ее происхождение с нагорья, хотя все это и пряталось за благоприобретенной образованностью.
Да, она видела все с начала и до конца. Поняла, что дежурный постовой ошибся в оценке ситуации. В условиях гололеда ему следовало бы дать возможность этой машине проехать перекресток, а остановить те, что двигались за ней в некотором отдалении. Она увидела, как машину стало заносить, и бросилась собирать детей в кучку и отталкивать их назад, возможно, ей удалось бы оттащить и малышку Ширли, не упади она и не порань колено. Если бы этой женщины не было там, вполне вероятно, что машина задним крылом сбила бы полдюжины ребятишек. Управлял машиной водитель скверно, буквально окаменел за рулем, вдавив тормоза, когда его стало заносить.
В конце концов мне уже нечего стало записывать. У меня уже было ее имя, адрес, номер телефона, я уже записал все сведения, которые от нее получил. И мне оставалось лишь глядеть на нее. Она была совсем близко. Я ощутил некую смятенность, когда тебя так и подмывает уставиться на огонь электросварки. Поблагодари я ее — все было бы кончено.
Я глядел на нее. Величайшее спокойствие исходило от этой женщины.
— Что касается адреса, мисс Макейрэн… Вы… живете с родными?
— Какое это имеет отношение к несчастному случаю?
У меня пронеслась мысль изобрести какую-нибудь ерунду насчет того, на чье имя записан телефон, или что-то в этом роде. Я отбросил эту затею. Я глядел в эти бутылочного цвета глаза.
— Абсолютно никакого.
Это был вызов, и я видел, что он оценен и принят. Есть здесь одна грань, которую не понять, если ты не родом из краев, где есть нагорья и долины, и люди и там, и там живут долгие годы. Несходство между ними теперь не такое огромное, но оно все же сохраняется и, должно быть, сохранится всегда. Люди с возвышенности считают себя более упорными, более проницательными, более деловыми и более склонными к бунтарству, нежели мягкотелые конформисты из долины. Они составляют твердость договоренностей, основанную на честном слове, с казуистикой законников из долины. У них глубоко укоренилась неприязнь ко всем символам власти. Мне говорили, что так происходит везде, где имеются горы, давно обжитые людьми.
Мы в упор глядели друг на друга поверх барьера, воздвигнутого между нами нашим воспитанием и происхождением.
— Дом двадцать шесть по Краун-стрит, — сказала она, — частный. Миссис Дьюк сдает комнаты школьным учителям. Нас там трое. Она превратила свой дом в небольшую гостиницу. Я живу здесь с тех пор, как в сентябре начались занятия. Это мой первый год работы в школе. Что еще вам необходимо знать?
На ней была темно-серая юбка, подходящий по цвету пиджак, туфли с пряжками. Серый плащ лежал у нее на коленях. Видно было, что он дешевый, поношенный и явно недостаточно теплый. На ней не было ни колец, ни часов, вообще никаких драгоценностей. Руки ее неподвижно лежали на матерчатом плаще. Кожа на суставах была потрескавшейся. Гораздо позже я узнал, что ее заботил размер ее рук и ступней.
Должно быть, именно так должен допрашивать офицер оккупационной армии девушку из местных. Ощущаешь вызов, настороженность и некое презрение, за которое не притянешь к ответу.
Я произнес:
— Парень из этих мест по имени Дуайт Макейрэн играет за…
— Это мой сводный брат.
— У вас есть машина?
— Нет.
— Мой коллега уехал с офицером дорожной полиции и оставил мне служебный автомобиль. Я собираюсь в больницу, посмотреть, что с ребенком. Не хотите поехать со мной?
— Благодарю вас, нет. Она не сильно пострадала.
— Могу я вас подвезти домой?
— Спасибо, не надо. У меня еще здесь работа.
— Может быть, как-нибудь вечером мы могли бы…
Она поднялась.
— Спасибо. Я редко выбираюсь из дому.
Я не мог выбросить ее из головы. Вместо того, чтобы угасать, воспоминание о ней делалось все ярче. Я начал ей названивать. Она была холодно приветлива, вежливо отклоняя каждое приглашение. Я разыскивал людей, которые могли бы мне хоть что-то о ней рассказать. Это было непросто. Я складывал картину из массы кусочков. Она родилась в сорока милях отсюда, в крохотном поселке Кипсейф, расположенном на взгорье, единственная дочь Реда Макейрэна, здоровенного мужика, отличавшегося буйным нравом, но не задержавшегося на этом свете достаточно, чтобы произвести еще дочерей. Мать Мег умерла от менингита, когда дочери было три месяца. Трагедия сделала его еще более буйным и непредсказуемым. Он вновь женился после своих наездов в Брук-сити на уик-энды, когда, набравшись, охмурял очередную шлюху с Дивижн-стрит, женившись в итоге на молоденькой простушке и увезя ее к себе на холмы к тяжкой и опрощенной жизни. Когда Мег исполнилось два года, вторая жена родила Дуайта. Спустя шесть месяцев Ред Макейрэн застукал свою новую супругу на зерноскладе с соседом, суровым мужиком средних лет, и принял обиду столь близко к сердцу, что был тут же убит ударом ножа. Человек, заколовший его, отец девятерых, был приговорен к двадцати годам, а через три дня вторая миссис Макейрэн, оставив двоих маленьких детей на ферме у дяди Реда, исчезла навсегда, Для компании прихватив старшего сына человека, убившего ее мужа. Дядя был угрюмый, страдающий артритом человек, впавший в бедность, не заведший детей, но имеющий глухонемую жену.