Страница 5 из 52
— Быстрый обход первого блока, где их встречают улыбками, взгляд на одну палату в больнице, краткое сообщение прирученного психолога, а затем виски хоть залейся в кабинете начальника тюрьмы. Большое ты, зятек, делаешь дело для закона и порядка, когда арестовываешь таких, как я, закоренелых преступников и отправляешь на исправление в Харперсберг.
— Не я решаю, что…
— Но ты миришься с этим, дорогуша, ты ведь часть этой вонючей системы, на замке свой рот держишь, потому как если вздумаешь его открыть, с тебя сорвут твой золотой значок, и старина Бу Хадсон не раскроет тебе своих объятий.
— Ну тогда отлови какого-нибудь репортера, близкого к властям штата, накачай его сведениями, чтобы он понял, что значит быть там. Шрамы ему свои покажи.
Макейрэн расхохотался вроде бы от радости.
— Да боже мой, Хиллиер, не желаю я ничего реформировать. Плевать мне, даже если они на куски разрежут получивших пожизненное и станут их подавать на обед. Просто стараюсь помочь тебе сохранить гордость за свою работу. Хочется, приятель, чтобы и Мег тобой гордилась. И чтобы твои ребята боготворили своего чистого, порядочного, преданного делу отца. А? Неплохо?
— Говори Мег все, что тебе вздумается. Но детей оставь в покое.
— Иначе? Успокойся, лейтенант. Все утрясется.
К тому времени, когда я обогнул Уэст-хилл, дождь затих, и Дуайт впервые за пять лет увидел мрачные беспорядочные строения в шести милях от нас на равнине, образующие Брук-сити. Мы проехали большой отрезок дороги под уклон и влились в густой автомобильный поток на шоссе номер 60, по которому и въехали в город, миновав свалки, коробки предприятий и забегаловки.
— Прокатимся по городу, — сказал он, — Проедем через Сентр-стрит и вернемся на Фрэнклин-авеню.
Я подчинился. Пятнадцать кварталов туда, пятнадцать обратно. Впервые обнаружив какой-то интерес к происходящему вокруг, он подался вперед, поворачивая голову то вправо, то влево. Когда мы возвращались назад, он, откинувшись, произнес:
— Просто-таки цветущий сад, а? Вот уж не думал, что такое может произойти, но все стало еще паршивее, чем прежде.
— Безработица сегодня достигла почти двадцати процентов. Большинство из этих людей уже потеряли право на пособие. В прошлом году закрылась мебельная фабрика. Четыре десятка складов в деловой части города пустуют. За четыре года не построили ни единого нового здания. В большинстве случаев автопоезда даже не притормаживают здесь. Все, кто имел возможность уехать отсюда, сделали это.
Я подъехал к моему дому на Сидар-стрит. Это небольшой оборонный дом, появившийся лет сорок назад, правда, занимающий сдвоенный участок и окруженный красивыми деревьями. Треть домов на Сидар-стрит стоят пустыми, в зарослях сорной травы, окна забиты досками, краска облупливается. Было около часу, когда я подъезжал к дому. Хотя улица была пуста, я понимал, что соседи не сводят с нас глаз. Все это было Достаточно драматично, чтобы оторвать их от дневных телевизионных передач. Полицейский и убийца.
Я остановил машину около гаража. Повизгивая и выражая радость от встречи, к нам прыжками бросилась Лулу. Это весьма солидных размеров белая собака, с редкими пятнами и настолько эмоционально не защищенная, что по шесть раз на дню она решает, что все ее ненавидят, и, охваченная форменной истерикой, требует проявления к себе любви. Я увернулся от испачканных в грязи ее передних лап. Она обежала вокруг и, переполненная страстным желанием проявить гостеприимство, бросилась к Макейрэну. Резким ударом колена ей в грудь он послал ее на шесть футов в сторону, причем сделал это столь быстро, что она распласталась на земле. Она поднялась и на какой-то момент застыла, прижавшись животом к земле, прижав уши и поджав хвост. Затем, издав пронзительный визг отчаяния старой девы, бросилась наутек через лужайку и скрылась за углом гаража.
Глупо, наверное, так долго задерживаться на столь незначительном событии. Но я мог бы понять ярость или намеренную жестокость. Но Макейрэн не был раздражен, он даже не выказал какого-то интереса. Трудно описать, как именно он это проделал. Если возле вашего лица с жужжанием летает муха, вы просто отмахиваетесь от нее, и вам нет никакого дела, нанесете вы ей повреждение, убьете или всего лишь отгоните в сторону. Конечный результат одинаков: муха перестает вас допекать. Случись вам ее прихлопнуть, к вам со словами осуждения мог бы обратиться некий последователь индуизма, что заставило бы вас взглянуть на него как на умалишенного. Для того, чтобы понять ход ее мыслей, вам бы пришлось глубоко погрузиться в индуистское учение, дабы осознать, почему всякая форма жизни рассматривается как священная.
Я ощутил холод в затылке. Я был индусом, увидевшим чужака, который никогда не проникнется его мировоззрением. Он выглядел человеком и говорил как человек, но мы не могли родиться на одной и той же планете. Я почувствовал себя обессиленным от моей сентиментальности, от того бремени эмоций, которое я таскал в собственной душе, живя в мире, где существовал ничем не обремененный Дуайт Макейрэн. До того момента я испытывал чувство тревоги. Одним небрежным ударом коленом он превратил эту тревогу в примитивное чувство безотчетного страха.
На заднем крыльце появилась Мег, торопливыми шагами она направилась через двор к Дуайту, произнося какие-то слова радости, и на один кошмарный миг у меня возникло видение поднимающегося вновь колена, с силой, предназначенной для более крупного объекта, бросающего ее на грязную землю.
Я видел, как они обнялись. А затем направились вместе к дому, причем Мег задавала вопросы, на которые он не успевал отвечать. Я последовал за ними, пока не оказался окутан исходящими из кухни обеденными ароматами, которые, как надеялась Мег, сотрут память о пятилетней тюремной бурде.
3
Сколько помню себя, я всегда хотел стать полицейским. Большинство мальчишек в конце концов бросают эту мысль. Но не я. Не знаю, почему так со мной произошло. Многие из тех, кто становится полисменом, делают это из-за недостижимости иных мечтаний. Они приходят в службу правопорядка, как бы совершив компромисс с реальной действительностью.
Быть может, здесь скрыта некая закономерность, недоступная нам. В каждой общине кто-то должен строить, кто-то быть руководителем, кто-то заниматься лечением, кто-то служить Богу. И каждая община должна иметь законы и людей, обеспечивающих их исполнение. Подобно тому, как войны загадочно повышают процент рождения мальчиков, возможно, есть некое предназначение в том, как устроены общины, дабы они могли нормально функционировать.
Без нас, без людей призвания, вы бы не чувствовали себя в безопасности по ночам в собственных домах, слишком отчаянное это дело, чтобы доверять его целиком людям, прибившимся к нему волею случая.
Я хороший полицейский. Профессия это сложная, требующая труда, отличающаяся однообразностью и отсутствием романтики. Время моей армейской службы за исключением периода начальной подготовки прошло в рядах военной полиции. Дважды я совершал поездки в школу ФБР. Я штудирую каждый номер таких специальных изданий, как «Джорнел оф криминал ло», «Криминолоджи» и «Полис сайенс». Я много еще читаю по этой тематике, равно как книги по социологии, психологии и по общественному управлению. Я освоил все хитрости руководящей работы. У меня высокие достижения в стрельбе. Я застрелил двух человек — одного в аллее, другого на автобусной остановке. Еще двоих я ранил, и мне очень бы хотелось, чтобы и тех двоих, убитых мной, я бы тоже лишь ранил, и раз за разом воспоминание о них возвращается, так же, как и в том случае, когда на месте тяжелой автокатастрофы я обнаружил изящную женскую туфлю красного цвета — с остатком ступни в ней. Мякоть бедра мне как-то прострелили из пистолета, а однажды сзади стукнули листом от рессоры. Трижды меня отмечали в приказе. За одиннадцать лет я от стажера, миновав две ступеньки в патрульных и три в детективах, дошел уровня, когда мог носить золотую полицейскую бляху. Я работаю в неделю по семьдесят четыре часа, не получая никаких сверхурочных за все, что превышает обычные сорок четыре часа. Раз в две недели получаю чек, после вычетов это сто восемьдесят шесть шестьдесят. Это самые большие деньги, которые я когда-либо в жизни зарабатывал. Если я останусь в этом звании, то смогу уйти на пенсию и получать после тридцатилетней службы сто шестьдесят долларов в месяц.