Рама для картины

Кажется, им просто нужно время, но зачем? Усилить охрану и замести следы? А если проверить, существует ли связь между картинами и грабежами? Пустое…

Расследование упрется в неприступную стену респектабельности. Когда узнают, что остался жив, все равно решат — на ближайшее время вырубился. Значит, действовать. Правильно.

Голову было убедить нетрудно. Но вот ниже шеи — совсем другая история.

Джик с Сарой появились только в 11 часов.

— Боже мой, — сказала она. — Ты выглядишь хуже, чем вчера.

— Как ты добра.

— Мы, наверное, никогда не доберемся до Мельбурна. Прощай, Кубок.

— Вас здесь никто не держит.

— Думаешь, мы развернемся и уедем? И оставим тебя здесь… в таком состоянии?

— А почему бы и нет?

— Что ты мелешь?

Джик вальяжно развалился в кресле:

— Мы не несем за него абсолютно никакой ответственности. Он докатился до того, что его сбрасывают с галереи…

— Как ты можешь такое говорить? — взвилась Сара.

— Мы не хотим иметь к этому никакого отношения.

Я не мог сдержать улыбки. Сара расслышала язвительный отзвук собственных речей трехдневной давности. Всплеснула руками, поняв, наконец, что к чему.

— Ах ты гад, — сказала она.

Джик улыбнулся, как кот, наевшийся сметаны.

— Мы прошлись до галереи, — сказал он. — Все еще закрыта. Разузнали, как пройти на задний двор, заглянули внутрь через стеклянную дверь. Догадываешься, что увидели?

— Ничего.

— Совершенно верно. Никакого мольберта с копией Милле. Все подозрительное заботливо убрали подальше. Остальное имеет нормальный вид.

Переменил положение, пытаясь облегчить боль с одной стороны; вызвал тем самым бурный протест других пораненных мест.

— Даже если бы удалось проникнуть туда, не нашли бы ничего подозрительного. Ясно, что все улики исчезли еще вчера днем.

— Наверняка, — согласился Джик.

— Мы поинтересовались у дежурной, не спрашивал ли нас кто-нибудь.

— Ну и как, спрашивали?

Сара кивнула:

— Позвонил мужчина. Кажется, примерно в начале одиннадцатого. Спросил, не остановился ли тут мистер Чарльз Тодд с друзьями, и, когда она ответила «да», попросил назвать номер комнаты. Объяснил, что должен тебе кое-что доставить.

— Господи! Ничего себе доставочка! Прямо экспресс. Сверху вниз.

— Дежурная сообщила номер комнаты и сказала: если тот оставит передачу в приемной, она позаботится, чтобы ты ее получил.

— Наверняка рассмеялся в ответ.

— У него не столь развитое чувство юмора.

— В начале одиннадцатого… — в задумчивости повторил я.

— Когда нас не было, — сказала Сара, кивая головой. — Это, вероятно, было чуть позже нашего ухода из галереи… Когда покупали купальные костюмы.

— Почему же девушка не сообщила, что нас спрашивали?

— Ушла пить кофе, не видела, когда мы вернулись. А потом просто забыла. Не придала разговору никакого значения.

— В Алис-Спрингсе мало мотелей, — сказал Джик. — Поиски были недолгие, раз они знали, что мы в городе. Дружки Ренбо позвонили ему из Мельбурна, и бомба замедленного действия начала отсчет времени.

— Их, наверно, хватил удар, когда он сказал о покупке картины.

— Надо было ее спрятать, — сказал я, тотчас вспомнив о Мейзи, спрятавшей свою картину и оставшейся на пепелище.

Сара вздохнула:

— Ну, что будем делать дальше?

— У нас последний шанс вернуться домой.

— Ты едешь? — требовательно спросила она.

Прислушался к жалобным мольбам своей бренной оболочки. Потом подумал о Дональде в его холодном доме. И оставил ее вопрос без ответа.

Она подождала, опять спросила:

— В самом деле, что нам делать дальше?

— Ну… Сообщите дежурной мотеля, что я совсем плох, пробуду в больнице еще, по крайней мере, неделю.

— И это не преувеличение, — пробормотал Джик.

— Скажите ей, что эту информацию можно передать, если кто-то поинтересуется. Сообщите: вы уезжаете в Мельбурн. Оплатите все счета, сделайте подтверждение на свой вылет дневным рейсом, мой билет сдайте. И — в аэропорт.

— А как же ты? — спросила Сара. — Когда сможешь уехать?

— Тогда же, когда и вы. Если придумаете способ погрузить забинтованную мумию в самолет так, чтобы этого никто не заметил.

— Господи, — Джик очень обрадовался. — Я это сделаю.

— Позвоните в аэропорт и закажите мне место под другим именем.

— Правильно.

— Купите рубашку и какие-нибудь брюки. Все мое — в мусорном ведре.

— Будет сделано.

— Но помните, что за вами могут следить.

— Надо ходить со скорбными лицами? — спросила Сара.

— Сочту за честь, — улыбнулся я.

— Доберемся мы до Мельбурна, что потом? — сказал Джик.

— Думаю, придется вернуться в «Хилтон». Там остались наши вещи, не говоря уж о моем паспорте и деньгах. Было ли известно Вексфорду и Гриину, что мы остановились там? Может статься, этот вариант окажется надежным на сто процентов. Да и вообще, где еще сможем переночевать в Мельбурне накануне Кубка?

— Если выбросят из окна в «Хилтоне», тут уж не жить. И никогда не сможешь рассказать о своих приключениях, — веселился Джик.

— У них окна широко не открываются. Это невозможно.

— Очень утешительно.

— А завтра? — сказала Сара. — Как насчет завтра?

Довольно сбивчиво, в общих чертах изложил свой план на день знаменитых соревнований. Когда закончил, оба молчали.

— Как? — сказал я. — Хочется вам теперь домой?

Сара встала.

— Мы должны это обсудить, — трезво заметила она. — Мы вернемся и скажем.

Джик тоже поднялся с места, по его вздернутой бороде понял, каким будет результат голосования. Ведь именно он всегда выбирал самый опасный курс в плаваниях. Мой друг был гораздо храбрее меня.

Они вернулись в два часа. Приволокли из овощной лавки громадную корзину, из которой живописно торчали ананасы и бутылка виски.

— Гостинцы для больного друга, — сказал Джик, поставив корзину на пол. — Как себя чувствуешь?

— Каждый нерв болит и стонет.

— Что ты! Ну, а вот Сара говорит, что мы едем.

Испытующе посмотрел на нее. Темные глаза спокойно смотрели, выражая согласие, впрочем, без тени радости. Она шла на это осознанно.

— О'кей, — сказал я.

Джик пошарил в корзине.

— Брюки серого цвета, светло-голубая рубашка…

— Блеск.

— Но всего этого тебе не носить, пока не доберемся до Мельбурна. А для отъезда из Алис-Спрингса присмотрели кое-что получше…

По лицам было видно — их это забавляет.

Я недоверчиво спросил:

— Что там еще?

Выложили все, что купили для моего незаметного отъезда из Алис-Спрингса.

Похоже, приобрел возможность разгуливать у всех на виду по аэропорту. В промежутке между регистрацией и посадкой. На мне будут обрезанные выше колен выцветшие джинсы с бахромой. Никаких носков. На ногах — сандалии-шлепанцы. Одеяние типа пончо — оранжевого, красного и малинового цвета — свободно станет свисать с плеч, скрывая обе руки вместе с повязкой. Под ним — широкая белая майка. Плюс громадные темные очки. Плюс искусственный загар из тюбика по всему телу. И в довершение — огромная соломенная шляпа с широкой, сантиметра в три-четыре, бахромой на полях. В ней хорошо спасаться от мух. Еще на шляпе была яркая лента с надписью: «Покорил Айэрс-Рок».

С попугайской одеждой прекрасно сочеталась сумка трансавстралийской авиакомпании, которую Capa купила по дороге сюда. Там нормальная одежда.

— Никто, — сказал с удовлетворением Джик, раскладывая на кровати мой гардероб, — не догадается, что тебя следует транспортировать на носилках.

— Может, смирительная рубашка подойдет больше?

— Ты не далек от истины, — сухо сказала Сара.

…Когда я приехал в аэропорт, они сидели с хмурым видом в зале ожидания. Бегло взглянув на меня, уставились в пол. Как потом рассказывали, с трудом сдерживали страшные приступы смеха.

С достоинством прошел к стенду с почтовыми открытками. Стоять было гораздо удобней, чем сидеть. На открытках были бесконечные виды распластавшегося в пустыне монолита: Айэрс-Рок на восходе, на закате… Изучая открытки, старался оценить ситуацию. Пассажиров в зале человек пятьдесят. Самая разношерстная публика. Несколько спокойных и неторопливых служащих. Пара аборигенов с темными кругами под глазами, терпеливыми темными лицами. Несмотря на кондиционер, все двигались с той же неторопливостью.