Рама для картины

10

Подошли ко мне, один — спереди, другой — сзади; бросились, словно хищники на добычу, вырвали ключ от номера, болтавшийся на пальце.

Схватка, если так можно сказать, продолжалась не больше пяти секунд. Потом, схватив за руки и за ноги, причем один по силе не уступал Джику, преспокойно перебросили меня через перила.

Наверное, надо немного времени, чтобы упасть с третьего этажа. Но его оказалось достаточно, чтобы подумать о том, что мое тело, пока еще целое, скоро разобьется вдребезги. И это несчастье абсолютно неотвратимо. Чувство странное, чрезвычайно скверное.

Упал на одно из молоденьких деревьев. Его ветви согнулись, затрещали, и я полетел сквозь них дальше — на дорогу. Страшный удар вырубил сознание — так выключается от замыкания электроцепь.

Полет в пустоту. Лежал в смутно-бессознательном состоянии, не понимая, жив или мертв.

Было тепло. Это просто чувство — не мысль. Ничего другого не ощущал, не осознавал. Даже не мог вспомнить, что у меня есть руки, которые могут двигаться. Минут через десять увидел Джика — пришел напомнить о лимоне к чинзано, вдруг забуду!

— Господи всемогущий! — услышал у себя над ухом его полный ужаса голос.

Слышал отчетливо. Слова доходили до моего сознания. Жив, подумалось мне. Потом открыл глаза. Свет был слепящим. Там, откуда слышался голос Джика, никого не было. Может, показалось? Нет… Мир быстро возвращался ко мне, отчетливый и ясный.

Все с большей уверенностью осознавал, что не сломал ни шеи, ни позвоночника. Сознание быстро возвращалось, давая о себе знать болью в каждом поврежденном месте. Впрочем, труднее было определить не те места, где болит, а те, где не болит. Вспомнил, как ударился о дерево, вспомнил треск сучьев. Было чувство, что разорвали на кусочки. Веселенькое дело.

Потом вновь услышал голос Джика:

— Он жив, и это пока все.

— С нашей галереи невозможно упасть. Там высокие перила, — это озабоченный голос дежурной.

— Без… паники, — прохрипел я.

— Тодд, — появилась Сара, бледная, склонилась надо мной.

— Погодите немножко… Принесу вам чинзано…

— Вот негодяй, — сказал Джик, стоявший у меня в ногах. — Ты нас совсем перепугал. — У него в руках была сломанная ветка.

— Простите.

— Тогда поднимайся.

— Да… одну минутку.

— Позвонить, чтобы «скорая» не приезжала? — надеждой спросила дежурная.

— Нет, — ответил я. — У меня, кажется, кровотечение.

Больница в Алис-Спрингсе даже в воскресенье работала, как часы. Мне сделали снимки, провели обследование, наложили швы и вручили перечень:

«Одна сломанная лопатка (слева).

Два сломанных ребра (слева).

Обширная контузия левой части головы (кости черепа не повреждены).

Четыре рваные раны на коже туловища, бедра и левой голени (наложены швы).

Несколько мелких порезов.

Царапины и контузии практически на всей левой стороне тела».

— Спасибо, — вздохнул я.

— Скажите спасибо дереву. Если бы не оно, осталось бы мокрое место.

Мне предложили полежать у них до вечера. Многозначительно добавив, что будет лучше, если останусь и на ночь.

— Хорошо. А мои друзья еще тут?

Они были тут. В комнате для посетителей. Спорили о лучшей лошади на Кубке Мельбурна.

— Ньюхаунд занимает…

— Занимает все то же место…

— Господи, — сказал Джик, когда я нетвердой походкой проковылял в комнату. — Он на ногах.

— Да. — Я осторожно присел, чувствуя себя при этом чем-то вроде мумии, обмотанной бинтами от шеи до пояса. Левая рука скрыта повязкой и твердо закреплена под рубашкой.

— Нечего смеяться.

— Оттуда мог свалиться только буйнопомешанный.

— М-да, — согласился я. — Мне помогли.

Рты у них раскрылись.

Рассказал все в деталях.

— Кто же это был?

— Не знаю. Никогда раньше не видел. И они почему-то не представились.

— Надо заявить в полицию, — решительно сказала Сара.

— Да, — сказал я. — Но… с вашей полицией дел никогда не имел. Не знаю, какие там порядки. Может, объяснить все в больнице, и пусть дело идет своим ходом, без шума?

— Да, конечно, — сказала Сара, — если можно не делать шума, когда людей сбрасывают с галереи.

— Первым делом они отняли у меня ключ от номера, — сказал я. — Проверьте, на месте ли мой бумажник.

Смотрели широко раскрытыми глазами. Не сразу сообразили, насколько все серьезно.

Утвердительно кивнув, добавил:

— И та картина.

Пришли двое полицейских. Выслушали, записали и удалились. Обещаний никаких не давали. Раньше в Алис-Спрингсе ничего подобного не случалось. Никто из местных на такое не способен. Но в городе постоянный поток туристов. Кто-то из них вполне мог оказаться грабителем.

К приходу Джика и Сары меня уже поместили в палату. Забрался в постель и почувствовал себя совсем худо. Знобило. Холод шел откуда-то изнутри. Это была защитная реакция организма на травму, иными словами — шок.

— Они действительно взяли картину, — сказал Джик, — и бумажник тоже.

— А галерея закрыта, — добавила Сара. — Девушка из магазина напротив видела, что Харли закрыл ее рано, правда, она не видела, когда тот уехал. Выезжает обычно с заднего двора, машина у него там.

— Полиция побывала в мотеле, — сказал Джик, — мы им объяснили, что пропала картина, но, по-моему, они не обратят на это внимания, если не рассказать всю историю…

— Надо подумать.

— Что теперь делать? — спросила Сара?

— Знаете… нет смысла здесь оставаться. Завтра возвращаемся в Мельбурн.

— Слава Богу, а то я думала, ты хочешь, чтобы мы пропустили Кубок.

Несмотря на прорву таблеток, ночь у меня была бессонная, тяжелая. Лежать было неудобно в любом положении. Послешоковое состояние вызвало лихорадочный жар. На теле оказалось, наверное, мест пятнадцать, где колотился пульс. Малейшее движение вызывало резкий протест, как у несмазанного мотора. Ничего удивительного, раз медики посоветовали остаться у них на ночь.

До рассвета перебирал в голове все счастливые случайности. Могло быть гораздо хуже.

Больше всего тревожила не кровожадность нападавших, а быстрота, с которой они нас разыскали. С того самого момента, как увидел разбитую голову Регины, было ясно — за всем этим стоит безжалостный ум. В действиях подчиненных всегда ощущаешь натуру шефа.

Не мог отвязаться от мысли, что решение сбросить с галереи вызвано именно жестокостью. Для убийства такой вариант слишком ненадежен. Падение с такой высоты могло и не привести к смертельному исходу — даже не будь там дерева. Те двое, насколько я помнил, не подошли, чтобы добить меня, пока — полуживой — лежал неподвижно.

Значит, всего лишь чудовищный способ убрать с дороги, чтобы беспрепятственно ограбить. Или целью было вывести из строя?

Может, и то и другое вместе.

Но как же они нас разыскали?

Какое-то время ломал над этим голову, но так и не нашел подходящего ответа. Скорее всего, Вексфорд или Гриин, позвонили по телефону из Мельбурна и велели Харли Ренбо быть начеку. Как они запаниковали при известии, что видел Маннингса и свежую копию Милле… Да еще прихватил образчик работы Ренбо… Нет, не смогли бы столь молниеносно переправить двух амбалов из Мельбурна в Алис-Спрингс.

Между покупкой картины и нападением прошло всего четыре часа. Какое-то время ушло на то, чтобы узнать, где мы остановились. Надо было еще улучить момент, когда пойду из бассейна наверх.

Все-таки вели слежку с самого ипподрома Флемингтон. Или нашли по спискам авиапассажиров. Но если так, то они предупредили бы Ренбо о нашем приезде. И он не стал бы ничего показывать.

Я бросил думать об этом. Не уверен, смогу ли узнать нападавших, если снова их встречу. Того, что был сзади, конечно, не смогу — даже не удалось взглянуть на него. Как бы там ни было, прекрасно справились со своей задачей: вывели из строя. Так бы и было, будь здравомыслящим человеком, думающим о своем здоровье.