Страница 76 из 116
Ранним утром мы добрались до дома и скинули рюкзаки. Я в темпе побежал вытащить оставшееся на кухне и основательно протухшее помойное ведро, а когда вернулся… Ленка с невероятной скоростью и деловитостью бегала по квартире, собирая свои вещи. Не отвечая ни на один вопрос. Ни разу не посмотрев в мою сторону. Убедить её выпить чаю и поговорить было очень сложно. Но — удалось. Минут десять уговаривал попить чаю, и потом ещё минут через десять — удалось вытащить на разговор.
Полчаса она сыпала упрёками. Перемежая их некоторыми заявлениями иного характера, но высшей степени странности. Она говорила, что всё лето её раздирали напополам желание немедленно от меня уйти и столь же немедленно оформить отношения и родить ребёнка. Что я её не понимал, не понимаю и не пойму. Что я должен больше заботиться о своём здоровье, а то её не устраивает перспектива получить со временем мужа-инвалида. Что она стерва. Что она кроме меня в эти полгода встречалась и с другими. Чтобы я не особо волновался, так как это было не всерьёз, а любила и любит она только меня. Что на Тимане, когда начало расти отчуждение, я зря сжимался в комок и пытался найти подходы. Надо было ломать. Да, она знает, что сломанная она мне не нужна, но тем хуже. Что если я хочу, чтобы она осталась, — разве я не понимаю, что должен изменить всё вокруг, вообще всё? И в смысле в квартире, и в смысле окружения. Что нас вообще никто не понимает и ей это надоело. И так далее, и тому подобное. Последним и ключевым — был вопль: «Ты даже не удосужился познакомиться с моей матерью!»
Я отбивался как лев. Находил в себе силы не сорваться на ответный ор и мирно, но честно, твердо и без дипломатии отвечать на каждый «аргумент». Не дать уйти вообще — было невозможно. Так как она торопилась не только сбежать от меня. Она торопилась на операцию. Так что в итоге не только пришлось отпустить, но и проводить до метро, донеся рюкзак. От дальнейших проводов отказалась категорически. Уходя — не оглянулась. Но перед уходом сменила интерпретацию происходящего. На то, что в наших отношениях имеется серьёзный кризис. Что надо подумать. Что на раздумья нужен месяц. По истечении которого, точно первого октября, она либо вернётся насовсем, либо не вернётся вообще. Никогда. В течение этого месяца я не должен звонить. А если попытаюсь — к телефону её звать не будут.
Что поделать? Постановка более или менее честная, решение вроде бы принято, голос твёрдый. Валяться в ногах и упрашивать? Наши отношения подобного не допускали, у нас был союз уважающих друг друга людей… Удерживать силой? То же самое плюс необходимость операции… В общем, отпустил.
Месяц спустя: «Я тогда ехала домой как в тумане. Несчётное количество раз, на каждой станции, я рвалась выскочить из вагона и ехать обратно к тебе. Нет, если бы ты со мной поехал — ты бы меня не вернул. Я твёрдо знала, что должна уйти».
Ещё месяц спустя: «Те упрёки? Не вспоминай их. Это был бред. Я приняла решение, и мне нужно было сказать хоть что-то. Оправдаться и отмазаться. А что я при этом говорила, я уже сама не помню. Забудь. Это неправда».
Два года спустя: «Ушла я от тебя по весьма банальной и смешной причине — достал. Кстати говоря, эта причина не раз портила мне жизнь, ну нет большего эгоиста на свете, чем я, не могу я мудро перетерпеть какие-то ситуации, а могу просто уйти от человека из-за всякого пустяка, и осуществляла это не раз. О чём потом и жалела. Тоже не раз. Так случилось и тогда, только не на того напала. Уже по дороге домой поняла, что в этот раз вернусь, не тот это случай, чтобы уйти навсегда как обычно, сжигая за собой все мосты, причём вернусь, не дождавшись первого октября. Но вот же, блин, идиотский характер, решила помучаться сама и тебя помучать ожиданием длиной в месяц».
Этот месяц я провёл, утонув в обычной работе, утонув в сканировании и обработке привезённых с Тимана слайдов, утонув в горечи утраты… Ленка действительно заблокировала все каналы связи, но сама — вела слежение. Дважды я засекал её присутствие в чате нашего виртуального арт-объединения, пытался пойти на контакт — она исчезала. Я знал, что сделать ничего нельзя, можно только ждать. У Ленки упрямства — на стадо из ста ослов хватит. И гордость немереная. Пробовать прошибить — эффект вызовет строго обратный. Плавали, знаем. Если девица переклинивается на собственном упрямстве — туши свет и спускай парус. Пока она не засунет то упрямство в собственную задницу собственноручно, ловить нечего и добра не будет. Потом слежение прекратилось. Единственное, на что я ещё надеялся — ровно на одну из её старых подруг, оставшуюся в видимости. На вторую Лену. Просил её быть с Ленкой в плотном контакте и немедленно мне сообщить, если, по её мнению, будет пора искать примирения. Уповая на то, сколько мы ей добра сделали — и работу ей искали, и мирили с бойфрендом, и массу прочего… Она врала. Врала, что звонит Ленке ежедневно и никак не может дозвониться. Врала, что Ленка известная стерва, у которой люди очень легко остаются в прошлом. Врала, что Ленкина матушка, всегда с ней такая ласковая, теперь на неё при её звонках волчицей смотрит. Таки наоборот оно было. Как выяснилось позже, Ленка её просила приблизительно о том же в мой адрес. Звонила практически ежедневно. А та — и ей врала. Врала, что у неё нет ни минуты на то, чтобы поговорить. Врала, что не может мне дозвониться. Врала, что слышала о том, что я себе новую девушку завёл.
Я начал привыкать к мысли, что Ленка всё же для меня потеряна. Было больно, было горько, но — жизнь на этом не кончается. Опять плавали, опять знаем. Расклад не выходил пока что за грани привычного, много раз пройденного. Да, удар, да, потери неизбежны. Выживу. И вот тут… Вот тут-то и наступило тридцатое сентября, а точнее — ночь на первое октября. И в этот момент — моя жизнь окончательно и полетела под откос.
В девять вечера раздался звонок в дверь, и мне на шею кинулась Ленка, приговаривая, что до невозможности соскучилась! Следующую пару часов — были поцелуи, ужин, фотографии, обсуждение следующих путешествий. Я был до невозможности счастлив. Ленка тоже. Мы не могли друг от друга оторваться. Единственное, что напрягло — слёзы на Ленкиных глазах в тот момент, когда я ей показывал карту ещё более интересного путешествия. И слова, что это было бы воплощённой мечтой, «если ты захочешь ещё раз взять с собой такую стерву, как я»… Уже потом, задним числом, я сообразил, что то дикое возбуждение, в котором она пребывала, равно как и сильно суженные зрачки, — неспроста. Впрочем, не только зрачки. Глаза её опять сверкали и горели огнём, но это был уже другой какой-то огонь, незнакомый мне и пока непонятный.
И музыка… Во времена безоблачного счастья — мы с Ленкой каким-то чудом попали на концерт Кена Хенсли с симфоническим оркестром, который проходил в МДМ, причём на лучшие места. Концерт был потрясением. Новая композиция «The Last Dance» полностью затмевала им же написанную культовую песню моей молодости — «July Morning», также блестяще исполненную на том концерте. Неделю назад я купил новый альбом Кена, в котором эта композиция была и центральной и титульной. Его мы и слушали. Плавные трансформации мелодии, от баллады к року, через фортепианную сонату к тяжёлому року и далее к металлу, непредсказуемые смены ритма, стиля, тембров, интонаций, абсолютно неожиданная финальная часть… Но время — неумолимо шло к полуночи. Музыку пришлось приглушить. Наступало обещанное первое октября.
Вдруг погасшие глаза. Странная улыбка.
– Володь, а у меня к тебе просьба…
– Запросто. Какая?
– Володь, а постели мне, пожалуйста, спать в другой комнате.
– ???
– Да так вот. Просто я пришла сегодня чисто по-дружески. Знаешь, я ведь от тебя всерьёз тогда ушла и начала искать новую жизнь. Никто тебе и в подмётки не годился. По вечерам я кричала при маме, что я не могу без тебя, но я тебя ненавижу. Что ты для меня как наркотик, с тобой плохо, но без тебя — нельзя. И вдруг –две недели назад я нашла себе нового мужчину, и мне с ним хорошо.