Потрясающий мужчина

— Хорошо он выглядит, — сказал Харальд. — Джейн Фонда как-то заметила, что хорошая прическа так же важна, как хорошая грудь, — это было написано у парикмахера на настенной тарелке. Джейн Фонда — умная женщина.

— Ты выглядишь просто обалденно! — воскликнула я. Там, где сегодня утром была идиотская челка, теперь у Руфуса был лоб! Вместо волосатой балки над глазами — две брови! Вместо жалких длинных прядей — короткие, свободно лежащие вьющиеся пряди. На месте усов и бороды — гладкая, безукоризненная кожа. — Где вы были?

— У Клиффа, нашего парикмахерского светила. Собственно, его зовут Ричард, — пояснил Харальд и дурашливо завращал руками и бедрами. — Он столь же глуп, сколь ночь черна, но стрижет артистически. Даже я допускаю его до своих волос.

Я не в силах была оторвать взгляда от Руфуса. Он выглядел так здорово, что я больше не осмеливалась притронуться к нему. И какие красивые у него оказались зубы! Подбородок тоже присутствовал. Я уж думала, у него вообще нет подбородка, и поэтому…

— Харальд вел себя совершенно невозможно, — рассказывал Руфус. — Он потащил меня в салон Клиффа, но там сказали, что могут записать меня на стрижку только через две недели. Тогда Харальд закатил скандал.

Харальд продолжал дурачиться:

— Я им сказал: я к вам пришел и требую — создайте мне нового человека! А вы бюрократы и отсылаете его прочь! Разве вы не слышите вопль отчаявшегося?

— Кроме того, Харальд кричал, что это акция по спасению жизни, и если Ричард не пострижет меня — значит, он отказывается помочь человеку, — продолжил повествование Руфус. — Самым удачным оказалось решение все время называть Клиффа Ричардом. Это тому совсем не нравилось.

— Этот Ричард — идиот, — сказал Харальд. — Он ошивается на всех вернисажах и изображает из себя мецената. Думает, тут одного шутовства достаточно. При этом за все время он лишь раз купил картину художника, который переспал с ним. Его художественное чутье не идет дальше постели.

— После выступления Харальда нас сразу же провели к Клиффу. Его ассистенты усадили меня в кресло, будто я манекен, на котором испытывают, как он перенесет наезд автомобиля. Никто не спросил меня, чего я хочу. По меньшей мере половина моих бровей была выщипана специалисткой по этому делу, остальные она миллиметр за миллиметром подрезала. В качестве наркоза они давали мне шампанское, и Харальд все время кричал: «Сестра, еще шампанского, наркоз не действует!»

— Как же я страдал, когда она выдавливала у тебя угорь на носу! Ты бы видел ее лицо! — заливался хохотом Харальд.

— Четыре часа они возились со мной. А через шесть недель я должен прийти снова. Клифф объяснил: если постоянно выщипывать брови, они перестают расти, а если постоянно выдавливать угри…

— Я не могу больше, — застонал Харальд, — мне требуется свежий наркоз!

Руфус пошел на кухню. Я провожала его взглядом, все еще не в состоянии осмыслить, что из звонаря Собора Парижской Богоматери получился такой мужчина, как… да, как Руфус. Он вдруг стал красивее, чем большинство актеров, претендующих на «Оскара»!

Руфус принес средство для наркоза — фирменное шампанское.

— А откуда смокинг? Взял у Харальда?

— Нет, мы его купили, — объявил Харальд. — Я себе тоже купил новый. Вальтрауд сказала недавно, что я не Пикассо и мог бы иногда носить что-нибудь иное, кроме малярных лохмотьев. Я решил сделать ей приятное и рисовать в смокинге.

— У нас в машине есть еще кое-что! — воскликнул Руфус. — Сейчас будет гроза, уже сверкнула молния.

— Но где-то очень далеко. — Прежде чем выйти, Харальд допил свой бокал.

Он вернулся с картонной коробкой — достаточно большой, чтобы перевезти в ней толстого покойника, — и поставил к моим ногам.

— Что это? — обомлела я.

— Это должен объяснить ты, — сказал Харальд Руфусу.

— Это платье, — пояснил Руфус.

Я ошарашенно развернула оберточную бумагу. Под ней оказалась темно-синяя коробка, на которой золотыми буквами было написано «соло донна» и что-то еще по-итальянски или по-французски. Со все возрастающим удивлением я открыла коробку: оно было красное. Красное с голубоватым отливом, не дававшим красному быть ярким и вульгарным. Я вынула его из темно-синей папиросной бумаги — оно было длинным, до пола, с широкой юбкой. И сверху до бедер все отделано розами! На длинных рукавах тоже были розы — шелковые, бархатные, тюлевые, скомбинированные на редкость оригинально. Я чувствовала себя так, словно выиграла большой приз в телевизионной викторине и только могла повторять: «Блеск! Блеск! Блеск!»

— Мы увидели его на манекене в витрине, и Харальд сказал, что это платье для тебя. Поэтому мне захотелось его тебе подарить.

— Ты даришь его мне? Руфус! Оно невообразимо красивое… я только не знаю, когда мне его надевать… у меня никогда в жизни не было такого… я думаю, это бальное платье!

— Это рабочая одежда, — изрек Харальд.

— Рабочая одежда? — Вырез был до талии, на груди лишь узкая полоска, замаскированная шелковыми рюшечками резинка с розой посередине. Я приложила его к себе, вырезом вперед.

— Этого не может быть! — воскликнул Харальд. — Это вырез на спине. Ты что, решила, что мы тебя на панель посылаем?

— Ах вот как! — Спереди оно было значительно более закрытым.

— Харальд хочет, чтобы отель открывался балом, — сказал Руфус.

— Это еще зачем?

— Ради удовольствия, — ответил Харальд. — А теперь я ради удовольствия хочу выпить за счастливый конец.

Это прощальный подарок, подумала я. Прекрасный прощальный подарок. Я прижала к себе чудное бальное платье, а потом прижалась к Руфусу.

— Я так благодарна тебе! — погладила его щеку, его шею, и на мгновение мне показалось, что Руфус поцеловал мою ладонь.

Вдалеке загрохотало.

— Я хочу здесь переждать грозу, — объявил Харальд. — Здесь так уютно сидеть, когда убрали пленку с кресел. И, кажется, я никому не мешаю.

— Я сейчас померю платье, — предложила я.

— Платье я не хочу видеть, — заявил Харальд. — Я знаю, что оно пойдет тебе, пойдет, и хочу увидеть его при соответствующих обстоятельствах. А теперь я желаю видеть молнии и слышать гром. — Он подлил себе шампанского.

— А я бы очень хотел увидеть на тебе платье, — попросил Руфус, — и потом мне обязательно надо поговорить с тобой.

— О чем?

— Скорей всего, о чем-то совершенно неважном, — сказал Харальд и зажег себе новую сигарету.

Руфус взмолился:

— Харальд, я прошу тебя! Ведь у нас есть время, разве нет?

Я поехала вверх на лифте, чтобы не терять времени. Но войдя в свою комнату, я подумала, что невозможно примерять большое бальное платье в маленьком зеленом рабочем кабинете. Тогда я взяла общий ключ и пошла по коридору в девятнадцатую комнату. Ту самую, с розово-красными стенами и красными розами на черном ковре. Ура, у нас к каждому платью есть подходящая комната!

Я с трудом узнала себя, когда увидела свое отражение в зеркале. Букет роз. Платье будто сшито для меня на заказ. Благодаря замаскированной резинке на спине, вшитый лифчик никуда не съезжал. И на бедрах, там, где начиналась широкая юбка, все подходило до сантиметра. Повсюду пенились розы. Я побежала в свою комнату, достала красные туфли, вернулась в розовые апартаменты и надела их. Отлично, теперь подол был чуть выше, и мне не придется подметать юбкой пол.

Я была в восторге от своего отражения. Красный цвет так гармонировал с моими темными волосами. В этом чудесном платье, с таким красивым мужчиной, как Руфус… да, я станцую с ним вальс на открытии, и с Харальдом, конечно, тоже… Тут на меня снова нахлынула грусть. Это будет последний вальс… Потом я приказала себе не думать о завтрашнем дне, а уж тем более о том, что будет через шесть недель, когда я снова вернусь туда, откуда приехала, и все начну с начала. Мне хотелось прогнать грусть. Я посмотрела на себя в зеркале и подумала: надо жить подобными счастливыми моментами, нельзя заглядывать в будущее. Руфус подарил мне это платье, Харальд выбрал его… Это должно быть самое прекрасное расставание в моей жизни.