Потрясающий мужчина

— Да, — обрадовалась я. Именно этого я и хотела.

— Меня зовут Руфус.

Харальд встал:

— Мне пора возвращаться в мастерскую. С тех пор, как я поссорился с подружкой, быт заедает меня. Будет не худо, если я немного расслаблюсь здесь. — Он снова посмотрел на потолок. — Это будет необычный опыт. Сегодняшней ночью я поизучаю небо и сделаю наброски.

Мы помогли Харальду отнести картины в машину. Руфус ни слова не сказал о шикарном автомобиле.

Отъезжая, Харальд помахал рукой, и я махнула ему в ответ.

— Странный тип, — отозвался Руфус, — похоже, для него не существует никаких границ.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня сложилось впечатление, что он просто делает то, что ему заблагорассудится.

— А ты не находишь, что это здорово? — спросила я. — Мне он показался обалденным! А как он рисует!

— Может, я просто завидую ему, — произнес Руфус.

Я предоставила Руфусу анализировать свой характер и занялась помостами. До конца рабочего дня маляры успели смастерить один помост, длиной четыре метра, на котором Харальд мог бы двигаться, и второй, размером два на два метра, — для работы лежа. Один из электриков ростом не меньше метра восьмидесяти — примерно как и Харальд — испробовал за художника все оптимальные позиции. Сама я множество раз взбиралась на стремянку, чтобы закрыть стены синтетической пленкой от брызг краски. Когда рабочие ушли, я еще не закончила работу. Руфус сказал, что это терпит до завтра, и все сделают рабочие. Но я возразила: если Харальд бесплатно расписывает потолок, то и я хочу поработать для такого грандиозного проекта в свое нерабочее время.

Было девять вечера, когда я, наконец, все тщательно закрыла. На улице уже стемнело. Смертельно уставшая, я приползла в свою комнату. Может, Харальд делает сейчас эскизы ночного неба? Я в темноте постояла у окна. Ночь была тихая, ни малейшего дуновения. Безлунная ночь, новолуние. На небе ни облачка. Лишь бы Харальд пришел завтра опять, подумала я, засыпая.

91

«Лишь бы Харальд пришел сегодня снова!» — с этой мыслью я проснулась. Потом заметила, что впервые за все последнее время моя первая утренняя мысль была не о Бенедикте и не о том, что Анжела может умереть при родах вместе с младенцем. Я рассмеялась, сама не зная чему.

Потом спустилась на кухню и, как обычно, позавтракала вместе с Руфусом. Он даже не заметил, что вчера вечером небо было абсолютно безоблачным. Скорее всего, он вообще ничего не видел, кроме своего компьютера. Я попыталась внушить Руфусу, что потолок в облаках — самый важный элемент в оформлении и что госпожа Шнаппензип будет чувствовать себя, как во дворце эпохи Возрождения. Но Руфус толком и не слушал меня, хотя вынужден был все же признать, что тоже в восторге от картин Харальда.

Харальд просил не звонить ему до одиннадцати. Поэтому сначала я отправилась за проспектами светильников. Хотя я прекрасно изучила ассортимент, но Харальд должен был высказать свое мнение. По пути я, не раздумывая, купила себе белые джинсы и две майки, черную и малиновую, с глубоким V-образным вырезом. Из-за этого они все время соскальзывали с одного плеча — что выглядело обалденно. Малиновую майку и белые брюки я тут же надела.

Когда Руфус увидел меня, его бровь сначала радостно задралась вверх, но борода тут же уныло повисла вниз.

— Ты это для Харальда купила? — сразу догадался он.

— Нет, для себя, — засмеялась я. — С чего ты взял?

В пять минут двенадцатого я позвонила Харальду. Все готово, есть ли у него желание прийти? Да. В начале первого он был уже здесь. Похвалил помосты за устойчивость и подходящую высоту. Притащил из машины целый воз белых пластиковых ведер и прозрачных пакетов с сухой краской. Потом высыпал белый, синий, красный, желтый и черный порошок в ведра и объявил:

— Теперь мне понадобятся кофе и вода.

Вода была нужна, чтобы разводить краски. Туда же он влил акриловое вяжущее вещество, чтобы краска достигла консистенции пахты. Было уже около двух часов дня, когда Харальд спросил:

— Ну, где начнем?

— В середине, — предложила я.

— Нет, на менее заметном месте, там, — он показал в сторону кухни. — Центральную часть я сделаю только тогда, когда окончательно освоюсь, а края — в конце, когда уже слишком освоюсь. — Он показал на старый, закрашенный белой краской крюк для люстры в центре холла: — Итак, это солнце, значит, за ним небесная лазурь имеет уже не желтоватый, а красноватый оттенок. — Он взял новое ведро, влил туда синюю краску, немного белой и чуточку красной, перемешал, мазнул краской по блокноту, который принес с собой, подумал, добавил еще белой краски и отправился на помост для работы стоя.

Поднявшись наверх, он потребовал доску, чтобы положить ее поперек страхующих поручней и поставить на нее краски, чтобы не приходилось непрестанно наклоняться. Я раздобыла доску и восхищенно уставилась в потолок. Наконец он приступил. С легкостью водя большой кистью, словно выписывал одни восьмерки, он закрасил поверхность полтора на два метра нежным голубым цветом. Красноватого оттенка в нем не чувствовалось. Потом крикнул мне вниз:

— Выйди-ка на улицу: нет ли там облаков? Я вчера ни одного не нашел.

На небе, действительно, были небольшие облачка. Харальд спустился и вышел на улицу, когда я ему об этом отрапортовала.

— Начать с облаков, которые сегодня проплывают над этим домом? — спросил он.

— Да, — с энтузиазмом согласилась я.

— Нет, они чересчур массивные. Мне надо полностью их распустить. — Он притащил на помост все краски и нарисовал белым цветом, с легким оттенком серого, нежное полупрозрачное облачко на голубом фоне. С одной стороны он смазал контуры облака, а с другой усилил их одной белой краской — появилось очаровательное пушистое облачко.

— Блеск! — крикнула я снизу.

Он спустился вниз и посмотрел на облако.

— Можно так оставить. Ну и дерьмовая работа эта грунтовка.

— Я могу тебе помочь?

— А ты умеешь? — спросил Харальд. Но не свысока, а просто желая удостовериться, действительно ли я умею это делать профессионально.

— Ясное дело, — сказала я, — я уже много красила.

— Тогда попробуй. — Он смешал в новом ведре нежный голубой тон, как и до того, но чуточку темнее. — Иди на другой помост, лежа проще. Во всяком случае, не одеревенеет затылок.

Со смехом я улеглась на помост, Харальд дал мне ведро и кисть. Как и он, я аккуратно выжала большую кисть о край ведра, и мне удалось, не сажая клякс, нанести четыре широких штриха точно рядом друг с другом.

— Вроде получается, — одобрил Харальд. — Когда красишь, попробуй размахивать кистью, словно ты рисуешь голубые облака. Если между ними останется белый зазор, не страшно. Главное, чтобы структура небесной голубизны не имела прямых направлений. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Да, — отозвалась я и помахала кистью, как Харальд, будто рисуя цепи восьмерок.

И тут это произошло: холодные капли просочились через мою новую майку. Они попали мне на грудь, на живот, на бедра. Я взглянула на себя: на малиновой майке пятна были темные, а на белых брюках они имели оригинальный голубой цвет. Я знала, если тут же не застирать пятна, они останутся навсегда. Когда краска засохнет, будет поздно. Я осталась лежать. Единственное, что было сейчас важно, — это лежать на помосте, в непосредственной близости от Харальда. Помост был словно кровать.

Я предавалась своим грезам. Плевать, что это конец моих красивых обновок. А вдруг это начало чудесного будущего! Если захочу, могу завтра купить себе новые белые джинсы и майку. По слухам, все женщины постоянно покупают себе на деньги мужа новые тряпки, которые надевают не больше одного раза. Стало быть, я тоже могла позволить себе тряпки на один день на собственные, заработанные деньги. К тому же я могла оставить джинсы и майку как рабочую одежду. Кто сказал, что для грязных работ можно использовать только старую одежду?