Потрясающий мужчина

Кресла с простынями из декорации пьесы «Закрыто на ремонт» очутились в контейнере для строительного мусора.

По мере приближения к совершенству становилось все яснее, что без картин в фойе никак не обойтись.

В четверг журнал поступил в киоски, но к нам не пришел ни один художник.

В девять вечера — я как раз собиралась принять душ — в мою комнату позвонил господин Хеддерих. Сначала он похвастался, что уже приступил к лакировке последних стульев. Потом сообщил мне то, что я и так знала: по словам Руфуса, я ответственная за выставку. И наконец, новость: кто-то пришел.

Окрыленная, я помчалась вниз. Я узнала ее сразу, хотя забыла имя: это была мать Лары-Джой вместе с Ларой-Джой. Девочка стояла рядом с матерью, сопли опять текли у нее из носа, но она не пыталась размазывать их по стенке. Воистину милый ребенок.

Мать Лары-Джой сказала:

— Я мать-одиночка, поэтому у меня не было времени прийти раньше.

Очевидно, она меня вообще не узнала, поэтому я тоже сделала вид, что не помню ее.

— Не страшно, — сказала я.

У нее не было папки, а лишь свернутые в трубочку большие листы дорогой бумаги для акварелей, на каждом из которых не было ничего, кроме пестрых отпечатков рук, подобных тем, что висели в ее квартире. Большие и маленькие ладони, явно Лары-Джой и ее мамы.

— Как ты думаешь, сколько можно получить за эти картины? — деловито спросила она.

Она что, всерьез думала, что кто-то захочет платить за это деньги?!

— Трудно сказать. К тому же, вещи нужно вставить в рамки, а у нас их нет.

Она бросила взгляд на мраморные стены. — Картины можно приклеить скотчем на стены, будет очень весело.

— Здесь не приклеивают отпечатки рук на стены.

— А чего ты такая агрессивная? — укоризненно спросила мать Лары-Джой. — Я тебя откуда-то знаю. У тебя нет детей.

— Дети здесь ни при чем.

— Так говорят все, у кого нет детей, — произнесла она оскорбленным тоном и положила руку дочке на голову, будто та нуждалась в защите. — Можем мы здесь хотя бы воспользоваться туалетом?

Я показала ей дорогу.

Вернувшись через четверть часа, она не сказала «до свидания». К счастью.

— Я представлял это себе иначе, — вздохнул Руфус, когда я рассказала ему об отпечатках рук.

— Теперь предложения могут быть только лучше, — сказала я, все еще не теряя оптимизма.

В последнюю пятницу августа рабочие управились с верхними этажами и приступили к столовой. Вся мебель, хранящаяся здесь, была окончательно расставлена по комнатам.

Отлакированные господином Хеддерихом стулья, к каждому из которых мисс Плейер четырьмя красивыми ленточками привязала по зелено-бело-розовой полосатой подушке, были временно снесены в первую комнату. Мой бывший кабинет с хризантемами тоже превратился после ремонта в номер в зеленых, белых и розовых тонах, с двумя удивительно благородными и мягкими после перетяжки креслами.

Зеленый, белый, розовый и чуточку золотого — в этой цветовой гамме будет оформлена столовая, которая вечерами станет комнатой для отдыха. Три стены должны быть окрашены в розовый, слегка дымчатый цвет — так же, как коридор. Стена с окнами во двор будет оклеена обоями в бело-зеленую полоску. Мне потребовалось немало времени, чтобы побороть себя и сделать одну стену по-другому. Но зелень обоев на стене с окнами сольется с зеленью деревьев и растений в кадках, которые в один прекрасный день встанут на террасе под окнами, и это помещение будет казаться намного просторнее и светлее.

Немного золота присутствует на бордюре обоев, в мотиве с зелеными лавровыми листьями и золотыми птичками. Над бордюром по периметру идет кромка из лепнины, под которой, так же как и в фойе, будут замаскированы источники света. Дополнительно к ним на половине высоты будут повешены бра. Для вечернего общения не нужен яркий свет. Как и лампы в коридорах, их вмонтируют в розетки из лепнины. Бра представляют собой напоминающие цветок плафоны из матового стекла с золотой рифленой кнопкой в центре. Еще капелька золота. Бра первоначально были очень дешевыми ночниками из универмага. В этом качестве они выглядели довольно нелепо, абажур явно не подходил к основанию. А вот один абажур с золотой кнопкой на розетке из лепнины уже выглядит как стилизованная маргаритка. Вечерами повсюду засияют маргаритки. Два электрика убрали проводку под штукатурку, маляр начал красить потолок, два других выщелачивали выцветшие голубые розочки на бежевато-зеленоватом фоне стены. После обеда я поинтересовалась, когда исчезнет отвратительная охряно-желтая складная дверь между столовой и соседней залой, обитая искусственной кожей. Маляр ответил мне, что она никуда не исчезнет. Якобы я сама сказала, что дверь должна остаться. Не может быть! Во всяком случае, перегородку надо убрать. Мне и в голову не могло прийти, что кто-то решится оставить это искусственное чудовище!

— На что вам такое большое помещение? — ворчливо спросил раздосадованный маляр.

— Здесь нужно большое помещение, — ответила я и вышла из столовой, не вдаваясь в дальнейшие дискуссии.

У входа стоял Руфус с мужчиной в скромной рубашке с короткими рукавами.

Руфус сказал:

— Вот идет госпожа Фабер, это она занимается выставкой.

Мужчина сразу подошел ко мне.

— Вам очень повезло, что я наткнулся на ваше объявление, — сказал он. У него с собой была стопка картин на холстах, скреплена вместе переносным ремнем с ручкой. Одним рывком он раскрыл свой ремень и поставил картины к стене, рассказывая при этом: — Я вообще-то не художник, пока еще нет. Это еще впереди. В данное время я служащий одного финансового управления. Моя подруга дважды в неделю ходит заниматься спортом, а я в это время присматриваю за нашей дочкой. Вот я и начал открывать для себя живопись.

Картин было шесть, каждая примерно пятьдесят сантиметров в ширину и семьдесят пять в высоту. На каждой была изображена большая овалообразная роза. На каждом овале две напоминающие размазанный жидкий кисель синие кляксы и темно-розовая линия, изогнутая то вверх, то вниз, а то и прямая. Краска была наложена сантиметровым слоем. Картины маслом, заключенные в широкие сосновые рамки, грубые, как поленья для камина. Нет, спасибо!

Он отступил на два шага, упер руку в бок, прищурил глаз и произнес:

— Повезло вам! Потрясающая цветовая комбинация. Будто создана для ваших стен!

— Что это? — полюбопытствовала я.

— Это сердце. В мотиве «Грусть» я нарисовал его черным. Это у меня спонтанно происходит, я никогда заранее не знаю, какую краску я творчески использую.

— Я вижу одну проблему, — сказала я, — кто это купит?

— Такая живопись вызывает огромный интерес! И мой стиль такой современный, что вы можете поставить мои картины с ног на голову, как это делает этот знаменитый художник — как его там? — и они моментально станут стоить сотни тысяч. — Ловкими движениями он поставил все картины с ног на голову. Потом опять отступил на несколько шагов назад, уперев руку в бок и прищурив глаз. — Вверх ногами они принесут мне вдесятеро больше. И выглядит это тоже неплохо.

Я не могла не согласиться, хуже это не выглядело.

— Я запрошу за картину от восьми до пятнадцати тысяч. Тут не нужно теряться, иначе люди просто не поймут, что это истинное искусство. Рамы стоят отдельно.

Картина под названием «Грусть» соскользнула, упала плашмя на пол. Пока я ее поднимала, засадила себе занозу от плохо обработанной древесины.

— Сколько вы заплатите мне за выставку? — Кажется, он хотел узнать только это.

— Мы вообще ничего не платим. Мы даем художникам возможность выставить свои работы. И если кто-то захочет купить картину, мы продадим ее по цене, названной художником, без комиссионных.

— Как это за выставку вы ничего не платите? — удивился творец детских чувств на холсте.

— Не платим, — подтвердила я.

— Но ведь я предоставляю в ваше распоряжение оригиналы. О'кей, если кто-нибудь купил картину, я могу сделать копию. Это мне быстро, чик-чик, но за выставку я должен получить деньги. Я же не могу работать бесплатно, этим я нарушаю закон.