Летчики

— Трудновато, товарищ командир, но приказ выполним, — приподнялся Скоробогатов.

— Иного ответа от вас и не ожидал. — Мочалов серьезно посмотрел на Андронникова и Арамашвили. — Что скажут товарищи комэски? Хватит ли им этого времени?

— Хватит, — пылко ответил Арамашвили, — если я объявлю летчикам, какая им выпала честь, у них силы утроятся.

— Подготовимся, — присоединился и Андронников.

— Меня ваш оптимизм радует, — заключил Мочалов. — Значит, за дело. — Сергей Степанович посмотрел на Цыганкова, лицо которого одновременно отражало и радость и огорчение. — Замполита мне жаль. Улетит, а жена в родильном доме. Может, поговорить с командованием, чтобы вас оставили по семейным обстоятельствам, а?

— Ни в коем случае, — решительно возразил Григорий, — мое место в боевом порядке полка, товарищ командир. С женой я до отъезда повидаюсь. Любыми правдами и неправдами прорвусь на сынишку взглянуть. А на торжественный ужин по случаю рождения сына позову, товарищи офицеры, как только с парада прилетим.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Подмосковный аэродром, на который прилетел полк реактивных истребителей Сергея Мочалова, с трех сторон был окружен лесом. Лес был редким. Пролетая над ним, можно было увидеть десятки просек и тропок. У опушки лепились легкие коричневые дощатые домики под железными крышами, во дворах пестрело развешанное белье, расхаживали гуси и куры, собаки и кошки грелись на июльском солнце. С четвертой, северной стороны за аэродромом пролегало широкое московское шоссе, всегда заполненное автомашинами. На расстоянии километра от аэродрома начинался дачный поселок, постепенно переходивший в небольшой городок. На окраине городка, в гарнизонной гостинице, разместился личный состав полка.

Дни стояли ясные, солнечные. Готовясь к параду, Мочалов ежедневно проводил полеты. На время были забыты и воздушные бои, и перехваты «противника», и стрельбы по конусу. Один вид подготовки сделался для летчиков наиболее важным, вытеснив все остальные, — групповая слетанность. Под руководством Цыганкова Сеничкин и Железкин изготовили большой плакат и установили его на линейке. Огромными красными буквами на белой материи было написано:

«Отличная групповая слетанность — основа успеха в боевой подготовке».

Цыганков сам провел с молодыми летчиками подробную беседу об особенностях полета в составе большой группы, проверил, как командиры звеньев проводят тренажи, сам проконтролировал подготовку ранее отстававших лейтенантов Москалева и Ларина и вечером, запыленный, обрадованный, доложил командиру полка:

— Все летчики хорошо подготовлены.

— Полеты покажут, — осторожно ответил Мочалов.

Но он и сам вскоре убедился в правоте замполита. Готовиться к параду Мочалов начал по старому методическому правилу — хочешь научиться сложному, начинай с простого. Сначала он заставил всех летчиков совершить несколько полетов, в составе звена, потом начал поднимать эскадрильи и, наконец, поднял весь полк. Все шло гладко. И взлеты, и посадки, и перестроения в воздухе летчики выполняли безошибочно.

Однажды на аэродром приехал генерал-полковник авиации Седов. Небольшого роста, сухой и моложавый, он быстро взбежал на вышку стартового командного пункта, принял от Мочалова рапорт и строго спросил:

— Кто у вас в воздухе, подполковник?

— Эскадрилья майора Арамашвили.

Как раз в эту минуту три четверки реактивных истребителей на небольшой высоте промчались над аэродромом.

— Строй ничего, — ответил Седов, наблюдая за удаляющимися машинами. Мягкие рыжеватые волосы генерала трепал ветер, в каждом жесте чувствовалась энергия.

— В эскадрилье есть молодые летчики?

— Да, товарищ генерал, в третьем звене замыкающим идет лейтенант Ларин.

— Вы уверены, что он подготовлен для участия в параде?

— Уверен.

— Прикажите лейтенанту Ларину взять на себя командование эскадрильей в воздухе, а майору Арамашвили стать на его место. Пусть Ларин проведет группу над аэродромом, распустит ее и выполнит посадку. — Седов зелеными спокойными глазами посмотрел на Мочалова и, не увидев на его лице тревоги, прибавил: — Это и для вас зачет.

Мочалов поднес к губам микрофон.

— «Барий-четыре», «Барий-четыре», — слушать приказ. — Я — «Родина»…

В далекой голубой выси, невидимые со стартового командного пункта, самолеты майора Арамашвили и лейтенанта Ларина быстро поменялись местами, и молодой летчик передал:

— «Родина», я — «Семнадцатый». Ваше приказание выполнил. Занял место «Бария-четыре».

— «Семнадцатый», — продолжал Мочалов, — проведите группу над аэродромом и распустите на посадку. — Сергей повторил приказание, опасаясь, что для Ларина оно прозвучало слишком неожиданно.

— Выполняю, — передал Ларин с промедлением, и Мочалову показалось, что произнес он это с тревогой. Командиру полка вдруг представилось курносое, веснушчатое лицо молодого летчика, под шлемом прилипшая ко лбу от пота прядка волос. «Растеряется! — подумал Мочалов и сжал в руке микрофон. — Никогда не водил он эскадрилью, звено не водил».

Мочалов знал, что еще во время войны генерал Седов нередко ставил опытным боевым командирам такие задачи, над которыми приходилось ломать голову. Его метод — метод внезапных вводных — позволял безошибочно отличать офицера волевого, хорошо подготовленного от неуравновешенного, неспособного к находчивости и быстрой реакции.

Мочалов чувствовал на себе нетерпеливый взгляд генерал-полковника и неожиданно под этим взглядом сделался сдержанным и сосредоточенным.

Гул турбин надвигался. Три четверки реактивных истребителей уже приближались к аэродрому. Пересилив себя, Мочалов глянул в зенит и радостно улыбнулся. Словно связанные шли на небольшой высоте, крыло в крыло, парадным строем двенадцать истребителей. Промчавшись над аэродромом, группа сделала разворот, и лейтенант Ларин распустил ее на посадку ничуть не хуже самого майора Арамашвили. Пара за парой снижались боевые машины и, коснувшись колесами бетонированной полосы, завершали свой полет пробегом.

Генерал Седов толкнул Мочалова локтем в бок и засмеялся.

— Что, командир полка, набрался страха? Практиковать надо почаще такое. Доверия к летчикам нужно больше. Пока прощайте, поеду в другие полки.

Сергей проводил его к машине и взял под козырек, когда автомобиль плавно поплыл по аэродрому.

В очередную субботу состоялась первая репетиция воздушного парада. Реактивный полк Мочалова по огромной, в несколько десятков километров, петле прошел в общей колонне самолетов над Москвой и над полем Тушинского аэродрома. Самолеты разных размеров, конструкций и очертаний поднялись в этот день в воздух. И нужно было пилотировать особенно точно и непогрешимо, чтобы не потерять свое место в этой армаде, не сковать маневр соседу, чтобы точно выдержать заданную высоту, скорость и время.

После этого полета Кузьма Ефимков в течение двух часов в просторном учебном классе проводил с летчиками и техниками разбор, придираясь к малейшим неточностям, поднимая с мест, «для внушения», добрый десяток офицеров. Задавая им вопросы, он сверлил каждого своими темными глазами, будто видел в нем бог весть какого нарушителя. А когда окончился разбор и с черной доски были стерты сделанные мелом чертежи, Кузьма одобрительно поглядел на своих слушателей.

— Ну и молодцы же вы, товарищи офицеры. Все как по нотам получилось. Одно слово — на уровне оказались.

И сразу всем стало легко и радостно.

После разбора капитан Цыганков поручил летчику Карпову выпустить специальный номер боевого листка, а всем агитаторам провести беседы на одну и ту же тему: «Отлично подготовиться к воздушному параду — наш долг».

Свободного времени было мало, и эти беседы пришлось проводить в небольшой перерыв, отведенный на отдых перед очередным тренировочным полетом. Решив послушать агитаторов, Цыганков по очереди обошел все эскадрильи. Кое-где он наткнулся на небольшие группки летчиков и техников, сидевших в тени каптерок на еще не успевшей пожухнуть от солнца траве. Несколько человек собралось вокруг Железкина и слушало его. В другом месте беседу проводил Андронников. Он со своими подчиненными разговаривал просто, без конспекта, задавал сам себе вопросы и отвечал на них, лишний раз напоминая слушателям о самом главном, чего ни в коем случае нельзя забыть при подготовке к полету.