Бремя секретов

— Я горжусь Марико, — говорит он. — Она умеет преодолевать трудности. К тому же вкусно готовит. Она рассказывала, что ее мать преподавала домоводство в коллеже для девочек. Когда погибли ее мать и дядя, Марико было всего двенадцать лет, но уже тогда она умела вести хозяйство.

— А чем занимался ее дядя? — спрашиваю я.

— Писатель и журналист, — отвечает священник.

— Значит, Марико воспитывалась в образованной семье.

— Пожалуй, да. Однако никто не знает ни о ее семье, ни о ее прошлом. Сама Марико не рассказывает ничего, особенно о землетрясении. Помните, тогда погибло и пропало без вести больше ста сорока тысяч человек?

— Да, помню. Мне тогда было двадцать лет. Самым ужасным мне показалось массовое истребление корейцев, когда японцы воспользовались общим беспорядком и паникой.

Закрыв лицо ладонями, священник некоторое время молчит.

— Это было действительно ужасно, — говорит он. — Марико не коснулись эти события, но она достаточно выстрадала, потеряв во время землетрясения всех своих близких. Слишком большое горе для девочки.

Скрестив руки, он опустил голову на грудь. Мы долго молчим. Потом я говорю:

— Я понимаю ситуацию, в которой оказалась Марико. Но вы можете, по крайней мере, дать мне шанс? Я хочу пригласить их с Юкио куда-нибудь.

Он долго не сводит с меня внимательного взгляда. Но отвечает не сразу. Он думает. Я молча жду.

— Только с одним условием, — говорит наконец священник, словно Марико его дочь.

— С каким?

— Если вы понравитесь Марико и решите сделать ей предложение, вы должны сдержать слово, что бы ни случилось. Если вы не можете принять это условие, оставьте ее в покое прямо сейчас. Я не хочу, чтобы она снова страдала.

Смотрю в небо, затянутое облаками. Думаю о Соно, которая должна вернуться из Маньчжурии до наступления сезона дождей. Надеюсь, что в первую же нашу встречу сообщу ей радостную весть. Уже представляю Соно и Марико рядом, как на фотографии.

Соно — единственный человек, которому я могу рассказать о всех своих трудностях: об ответственности быть единственным наследником, о невозможности иметь детей, о встрече с женщиной, которая потеряла всех близких и родила внебрачного сына, об отсутствии взаимопонимания с родителями. Мне не хватает Соно.

Однако в моей жизни уже был период, когда я отдалился от нее. Тогда я учился в университете. И меня раздражала ее необразованность. Я даже не познакомил Соно со своей первой женой — ведь Соно зарабатывала на жизнь тем, что обучала гейш игре на сямисэне. Только после развода я понял, что она имела в виду, когда рассуждала о моей жизни. На самом деле Соно мудрая женщина. И теперь мне стыдно за свое поведение.

После разговора со священником прошло три дня. Все мысли только о Марико. В конце концов, речь идет о моей жизни, и не важно, что скажут родители. Я должен сам принять решение.

Сажусь на стул. На письменном столе — закладка из засушенных цветов, которую прислала Соно. Разглядывая крохотные лепестки, вспоминаю название цветка, которое на днях узнал от Марико: васуренагуса. Пишу его рядом со словом «незабудка».

— Марико! — зовет священник из окна церкви. Я стою позади него. Марико подметает в саду дорожки. Ее сынишка играет один возле калитки. Рисует палкой на земле. Потом украдкой смотрит на нас со священником. Марико идет к церкви и входит через дверь, что рядом с окном. Все внутри у меня напряжено. Священник говорит ей:

— Господин Такагаши хочет поговорить с тобой, Марико, как я объяснил тебе вчера.

И добавляет:

— Ступайте ко мне в кабинет. Там вам никто не помешает.

Он улыбнулся и вышел в сад. Юкио не видно. Мы поднимаемся на второй этаж. Дверь кабинета открыта. Марико садится в старое кресло, я устраиваюсь на стуле священника. Теперь мы друг напротив друга. Помолчав с минуту, я говорю:

— Когда я увидел вас, то сразу влюбился. И с тех пор думаю только о вас. Похоже на ребячество, но это действительно так.

Лицо ее заливает краска. Пристально глядя ей в глаза, я продолжаю:

— Я собираюсь сделать вам предложение.

— Вам ведь известно, из какой я семьи, верно? — спрашивает она.

— Да. Я готов объяснить все родителям, они поймут трудность вашего положения и примут вас как мою невесту.

— А если они откажутся?

— Тогда я уйду из дома.

Она удивлена:

— Уйдете из дома? Но это невозможно! Насколько я знаю, вы наследник старинного рода.

— Марико, я не шучу. Я приложу все возможные усилия, чтобы родители дали согласие на наш брак.

— Не понимаю вас. — Она качает головой.

— Что именно вы не понимаете?

— Зачем вы идете на такой риск, выбрав меня? Если вы порвете с родителями, род Такагаши пресечется. Дело серьезное.

Я не отвечаю. Я молчу. Она пристально смотрит на меня. Я говорю нерешительно:

— Я должен сказать вам одну важную вещь.

Широко раскрыв глаза, она повторяет:

— Важную вещь?

— Да. Скорее всего, я бесплоден.

— Бесплодны?

— Да.

Она не знает, что ответить. Мы долго молчим. Наконец я говорю:

— Я хочу усыновить Юкио.

— Усыновить Юкио?

Она растерянно смотрит на меня. Руки у нее дрожат. Я накрываю их своими ладонями и говорю твердым голосом:

— Марико, я повторяю, мне не нужна никакая другая женщина, кроме вас.

— Я все понимаю, — отвечает она, опустив глаза. — Но сегодня вы и так сказали слишком много.

— Вы правы. Я подожду, пока вы решите: да или нет.

Она встает с кресла и выходит из кабинета. Слышу, как она медленно спускается по лестнице и затворяет за собой входную дверь.

Каждый день льет дождь. Сезон дождей. В лабораторию я хожу пешком. Повсюду цветут гортензии. Я останавливаюсь и подолгу смотрю на них, любуясь красотой ярких соцветий. Заметив между листьев улитку, вспоминаю свои детские прогулки с Соно. После школы я всегда заходил к ней. Искал в ее садике улиток и складывал их в бутылку с влажными листьями на дне. Мне нравилось наблюдать за ними.

Интересно, где теперь Соно? От нее нет вестей. Еще в конце лета она должна была вернуться в Камакуру. Если она уехала из Харбина, нет никакой возможности с ней связаться. Остается только ждать. В душе томится смутная тревога.

Сразу после работы иду домой. После разговора с Марико в церковь я не заходил. Мучительное ожидание ответа. Но на сердце гораздо легче и спокойнее, чем прежде.

Сегодня все заканчивают работать раньше, чем обычно. Метеостанция сообщила о приближении бури. Не успел я зайти в дом, как поднялся ветер и дождь пошел сильнее. Рубашка моя промокла. Надеваю юката.

Завариваю чай и сажусь с чашкой у окна в бамбуковое кресло. Разворачиваю свежую газету, которую купил по дороге. Сверкают молнии. Мгновение спустя грохочет гром. Так повторяется несколько раз. Выключаю свет и смотрю на небо.

Размышляю над тем, что сказал начальник на утреннем совещании. Речь шла о филиале нашей компании в Нагасаки, где требовался еще один фармацевт. Коллеги только переглядывались. Нагасаки отделяет от Токио порядка семисот километров. Кажется, ни у кого нет желания туда ехать. Слишком далеко от столицы. Словно отправляют в отставку. Слушая начальника, я вспомнил, что госпожа Танака родом из Нагасаки. Она рассказывала, что город, и особенно квартал Урагами, стал прибежищем католиков, подвергшихся гонениям со стороны феодального правительства.

Любопытно пожить в другом городе. Теперь мне кажется, что было бы неплохо поехать в Нагасаки, пусть даже мои родители сочтут это странным.

К семи часам буря закончилась и все стихло. На западе небо светлеет. Завтра будет солнечная погода.

Слышу стук входной двери.

— Господин Такагаши, — окликает меня женский голос.

Выхожу из комнаты и вижу Марико, она стоит на пороге в полумраке.

— Вот так сюрприз! — говорю я.

— Я попросила ваш адрес у священника, — объясняет она. — Простите за беспокойство.