Бремя секретов

Выпал первый снег. Воскресенье. После обеда я дома одна. Перебирая вещи в комоде, нахожу в одном из ящиков сложенный вчетверо листок бумаги. Номер телефона госпожи Ким. С нашей последней встречи прошло три месяца. Выбрасывая листок в мусорную корзину, вспоминаю лицо госпожи Танаки. И пытаюсь представить себе лицо госпожи Ким. Потом вытаскиваю листок из корзины и набираю номер.

— Алло…

На другом конце провода раздается женский голос, но это не госпожа Ким. Я молчу, голос в трубке повторяет:

— Алло?

— Наверное, я ошиблась номером, — неуверенно говорю я. — Я хотела поговорить с госпожой Ким.

— Она умерла, — отвечает женщина.

«Что?» Не могу поверить собственным ушам.

— Она умерла два месяца назад от сердечного приступа. Я ее соседка, но вы можете передать мне то, что хотели сказать. Завтра приедет дочь госпожи Ким, я ей все сообщу.

От растерянности я не могу вымолвить ни слова.

— Как вас зовут и какой у вас номер телефона? — спрашивает женщина.

— Это ни к чему, ведь я все равно не знакома с ее дочерью, — отвечаю я.

Она вешает трубку. И я понимаю, что это был голос соседки госпожи Ким, которая приносила вареную кукурузу в бамбуковой корзине.

Сажусь на стул возле окна. Сад припорошен снегом. Поднимаю глаза к серому небу. Думаю о госпоже Ким. Ее лицо и лицо госпожи Танаки по-прежнему сливаются друг с другом. Дети называли госпожу Танака Обасан. Однажды, поджаривая хамагури, она сказала мне: «Марико, ты встретишь человека, который принесет тебе счастье».

А вот священник моет в саду дайкон.Деревянным ведром он набирает из колодца воду. Госпожа Танака выходит из церкви, с ней маленький мальчик. Он бежит и пускает в воздух бумажный самолетик. Священник берет мальчика на руки. Выглядывая из окна, я зову: «Господин Цубаме!» Он улыбается. Мальчик поворачивает ко мне голову. Это Юкио. Он машет мне рукой: «Мама! Мама!»

ВАСУРЕНАГУСА

Первое воскресенье мая, утро.

Сижу в бамбуковом кресле, что между окном и комнатой с татами, где я сплю. Лицо обдувает ветер. Динь… динь… динь… Над головой тихо звенит медный фурин. Поднимаю взгляд и на мгновенье задерживаю его на колокольчике.

В одной руке книга, в другой закладка. Труд по фармацевтике, написанный моим коллегой господином Хорибе. Важный для моих исследований. Пытаюсь сосредоточиться, но читать не удается. Взгляд в который раз пробегает по одним и тем же строчкам. Смысл ускользает. Что со мной происходит?

Рассеянно разглядываю закладку из засушенных цветов. Краски вылиняли. Внизу надпись на катакана: «Незабудка».Не знаю, что означает это русское слово, но, наверное, так называется цветок. Закладку прислала недавно Соно: она сейчас в Харбине, в Маньчжурии. Когда я смотрю на эту закладку, сразу вспоминаю о ней. Соно я знал еще в детстве: когда мне было четыре года, она была моей няней. Теперь ей около шестидесяти.

Еще до того как она приехала к моим родителям, я часто плакал по ночам. Это продолжалось несколько недель, и под конец мама заболела. У нее начались боли в желудке, она недосыпала. Отец решил отправить ее в Камакуру, чтобы мама там отдохнула, и начал искать, кто бы мог присмотреть за мной в ее отсутствие. Через настоятеля храма С., давнего знакомого моих родителей, он нашел женщину по имени Соно. Тот храм тоже находился в Камакуре; мы же жили в Токио.

Помню день, когда к нам пришла Соно вместе с настоятелем храма С. На ней было кимоно с фиолетовыми узорами. Она была гораздо старше мамы, но очень веселая и живая. Каждый день мы гуляли, она водила меня на речку, в горы, к холму. Утром она складывала в корзину еду для пикника, и домой мы возвращались только под вечер. Была весна. Я ловил головастиков, жуков, рыб и приносил их домой.

Перед сном Соно пела мне колыбельные, поглаживая мою спину. Устав за день, я быстро засыпал. Просыпался я рано. Шел в комнату Соно, соседнюю с моей, и ложился рядом с ней на футон.

Соно присматривала и за сыном настоятеля храма. Его звали Кенсаку, он был моим ровесником. Кенсаку приехал в Токио со своей мамой: ее родители жили неподалеку от нас. Вместе с Кенсаку мы облазили весь квартал. Нас принимали за братьев, и мы очень подружились.

Спустя месяц из Камакуры вернулась мама, и Соно уехала. Мама была довольна, что я перестал плакать. Папа сказал ей: «Все это благодаря Соно, она умеет ладить с детьми». Однако мама ответила: «У нее сомнительное происхождение. В нашей семье ей не место». Тогда я был маленьким и не понимал, что мама имела в виду. Тем не менее мне показалось, что слова «сомнительное происхождение» означают что-то плохое. Соно больше не вернулась, даже когда мама искала для меня няню.

Я скучал по Соно. Через год после того как мы расстались, я случайно встретил ее на улице и очень обрадовался. Оказывается, Соно жила совсем неподалеку от нас. Тайком от родителей я стал ходить к ней в гости. Так я впервые услышал, как Соно играет на сямисэне. У этого инструмента удивительный звук. Иногда Соно навещал Кенсаку — если его мать или отец приезжали в Токио. Как и прежде, нам было весело вместе. Соно никогда не расспрашивала меня про родителей.

Я продолжал заходить к ней до тех пор, пока она не переехала в Камакуру. Потом я поступил в университет в Токио. Занятый сначала учебой, затем работой и семьей, я бывал у нее редко. Только после развода — это случилось три года назад — я снова стал навещать ее.

Когда я был у Соно в последний раз, она собиралась ехать в Маньчжурию. В том же году министерство военных дел объявило о возможности выхода Японии из Лиги Наций. По радио передавали правительственный лозунг: «Маньчжурия должна принадлежать нам! В ней — могущество империи!» И я беспокоился за Соно. Но Соно сказала: «Быть может, это мой последний шанс поехать в Маньчжурию. Там живет человек, которого мне очень хочется увидеть».

Соно никогда не была замужем и сейчас по-прежнему живет одна. Она потеряла родителей еще в детстве. У нее нет ни братьев, ни сестер, ей ничего не известно о своих родственниках, даже о самых дальних. Не понимаю, как такое возможно, однако так рассказывала сама Соно. Впрочем, она не похожа на одинокого человека. «Я слишком любознательная. Я не создана для семейной жизни. Мне не хватает терпения сидеть дома». Она зарабатывает на жизнь, давая гейшам уроки игры на сямисэне, и все деньги тратит на путешествия.

И я завидую ей. Она делает то, что хочет делать. А я нет. Я наследник именитой семьи. Мой дед был известным в Токио политиком, отец пошел по его стопам. Я работаю фармацевтом на крупном предприятии. С тех пор как я достиг совершеннолетия, родители то и дело повторяют мне: «Кэндзи, не забывай, что ты наследник семьи Такагаши. Ты должен поддерживать честь нашего рода». Если верить генеалогическому древу, наши предки принадлежали к кругу придворной знати.

Я закрываю книгу, толком не прочитав ее, и засовываю между страниц закладку. Ложусь на татами и разглядываю тонкие прожилки на деревянном потолке. Вздыхаю. На мгновение вспоминается лицо моей первой жены, Сатоко.

Нашу свадьбу устроили родители, и мы с Сатоко прожили вместе только три года и два месяца. У нас не было детей. Это стало главной причиной развода. Родители говорили мне: «Виновата она. Нужно что-нибудь сделать, чтобы наш род не пресекся».

Они хотят, чтобы я как можно скорее женился во второй раз. И без конца рассказывают о девушках, которых они выбрали мне в жены, а точнее, себе в невестки. Мне не хочется провести всю оставшуюся жизнь в одиночестве. Но пока я не могу свыкнуться с мыслью о повторном браке: есть обстоятельство, которое этому мешает. Рано или поздно придется рассказать о нем родителям, и это давит на меня гораздо больше, чем сама проблема.

По правде говоря, сейчас мне хотелось бы уехать, все равно куда, и сбросить с плеч груз обязанностей. Мне бы хотелось быть одиноким, как Соно, как сирота.