Бремя секретов

Шинпу-сама достает что-то из ящика стола. Потертая тряпичная сумка. Он кладет ее на стол. Мгновенье мама смотрит на сумку, не отрываясь. А потом говорит удивленно:

— Это же сумка моей мамы!

— Именно так.

— Что в ней?

— Дневник.

— Мамин дневник? Вы его читали?

— Нет, — отвечает Шинпу-сама. — Я не знаю того языка, на котором она писала.

Мама вытаскивает дневник из сумки. Перевернув несколько страниц, она принимается читать, склонив набок голову. Шинпу-сама подходит ко мне и берет меня на руки. Я дотрагиваюсь до его бороды.

— Юкио, ты очень послушный и терпеливый, — говорит он. — Всегда заботься о своей маме, как теперь.

— Да, я никогда не стану обижать женщин.

Он улыбнулся и крепко прижал меня к себе. Моя щека коснулась чего-то влажного. Я поднял голову: сверху на мое лицо капали слезы.

— Почему вы плачете? — спросил я, вытирая его слезы рукой. — Потому что мы скоро уезжаем?

Он покачал головой:

— Нет. Потому что я горжусь тобой. Ты вырастешь настоящим человеком.

Он снова прижал меня к себе.

— Юкио, подожди меня в передней, — просит мама. — Мне нужно поговорить с Шинпу-сама.

Шинпу-сама опускает меня на пол, и я выхожу из кабинета. Ищу свои ботинки, их нет ни в прихожей, ни в мусорном баке, ни за деревом, ни под перевернутым ведром. Босиком обхожу вокруг церкви.

— Юкио!

Я оборачиваюсь. Женщина, которая готовит еду, машет мне рукой из окна. Она показывает наши с мамой башмаки и говорит:

— Я высушила их возле огня, они были насквозь мокрые.

Я беру свои ботинки, они еще теплые.

— Спасибо!

— Пойдем со мной, — улыбается она.

Мы стоим у статуи Марии. Женщина опускается на колени.

— Помни, что я всегда буду молиться за вас с мамой.

Закрыв глаза, она читает молитву. Я слушаю, рассматривая младенца на руках у Марии. Наконец она говорит:

— Помню, как ты родился. Ты сразу был таким красивым. Скоро тебе исполнится пять лет. Я рада, что теперь у тебя есть папа. Господин Такагаши очень тебя любит.

Вышли мама и Шинпу-сама. Мама несет под мышкой сумку. Опустив голову, она благодарит Шинпу-саму и эту женщину:

— Спасибо большое. Никогда не забуду вашу помощь и вашу доброту.

У женщины на глазах слезы:

— Счастья вам.

— Не забывайте, что вы можете вернуться сюда когда угодно, — говорит Шинпу-сама.

Мы выходим из церкви. Они провожают нас до калитки. Потом я много раз оборачиваюсь, чтобы помахать им на прощанье. Они все дальше и дальше.

На следующее утро за нами заходит господин Такагаши. Небо ясное. Светит солнце. Начинается лето. На вокзале в Токио мы садимся в поезд со всеми нашими чемоданами. Из знакомых на вокзале никого. Нет ни ее,ни Одзисана, ни родителей господина Такагаши. Раздается свисток паровоза, поезд трогается. Я сижу у окна. Постепенно вокзал исчезает из виду.

Снова думаю о ней.Достав из сумки ракушку, долго трясу ее, прислушиваясь к стуку камешка.

В поезде мама говорит:

— Юкио, теперь господин Такагаши — твой папа. Называй его папой, хорошо?

— Юкио, — говорит господин Такагаши, гладя меня по голове. — Я давно хотел сына, похожего на тебя. И я счастлив. До Нагасаки ехать больше недели. По пути мы будем останавливаться в больших городах и ночевать там. Ты привыкнешь называть меня папой еще до того, как мы окажемся в Нагасаки, я уверен.

— Теперь твое имя — Юкио Такагаши, — говорит мама. — Так тебя будут звать всегда.

— А как твое, мама? — спрашиваю я.

— Марико Такагаши.

Папа начал работать сразу по приезде в Нагасаки. Каждый день он занят в лаборатории. На выходных мы ездим за город, на речку или на море и берем с собой обэнто, приготовленное мамой. Мы ловим рыбу, плаваем, гуляем вместе, поднимаемся на гору, которая неподалеку от нашего дома. С вершины видны дома, храмы, школы, река… Папа говорит: «Место, где мы живем, называется долиной Урагами. Здесь красиво, правда?»

В Нагасаки многие здания называются церквями. Толпы людей входят туда и выходят. Женщины покрывают головы белыми платками. Как-то раз я спросил маму: «Кто эти люди?» И она ответила: «Католики, как Шинпу-сама в Токио».

Я не играю с соседскими детьми и не понимаю языка, на котором они разговаривают. Папа объяснил, что они используют слова местного диалекта, и сказал, что со временем мы тоже научимся на нем говорить. Поэтому я один. Но мне не скучно. Совсем наоборот, здесь все гораздо лучше, чем в Токио. Никто не кидает в меня камнями, не плюется и не кричит: «Тетенашиго!» или «Сын байшунфу!» Папа пытался познакомить меня с детьми своих коллег по работе, но мне больше не хочется с ними встречаться. Папа не настаивает. Почти все время я провожу дома с мамой. Мне не хватает только ее.

Дома мне не нравится только то, что папа теперь спит с нами — со мной и с мамой. Не понимаю, почему он ложится к нам в кровать. Засыпая, он кладет руку маме на живот. И каждый раз я убираю его руку и говорю:

— Это моя мама. Не трогай ее!

Но он по-прежнему спит с нами.

— Ты хочешь украсть у меня маму! — кричу я. — Ненавижу тебя! Уходи!

И колочу его в грудь. Так каждую ночь. И каждую ночь он обнимает меня и крепко прижимает к себе — пока я, наконец, не успокаиваюсь. Мне так страшно, что мама меня больше не любит, хотя она не перестала мыться вместе со мной и говорить: «Сынок, ты — самое дорогое, что есть у меня в целом мире».

Мне исполнилось шесть. Я больше не бью папу. Я привык, что он спит с нами. К моему дню рождения папа освободил комнату, соседнюю с нашей спальней. Он вынес оттуда все: одежду, книги, мебель. И поставил вместо этого письменный стол, этажерку и деревянную коробку для игрушек.

— Это правда моя комната? — спрашиваю я.

Он улыбается:

— Да. Твоя и ничья больше.

Он толкнул раздвижную дверцу ошира и сказал:

— Можешь класть сюда свой футон, когда решишь спать ночью один.

— Да! Я хочу оставаться один в своей комнате даже ночью.

В апреле я пошел в начальную школу. Утром мы выходим из дома вместе с папой. До школы пятнадцать минут пешком. Папа провожает меня, а потом садится в автобус и едет в лабораторию. В мой первый день в школе папа идет со мной, чтобы познакомиться с директором и с учителем. Домой я возвращаюсь один. Меня ждет мама, а на столе — полдник, который она мне приготовила.

По дороге в школу я прохожу мимо церкви под названием «Урагами — Тэншудо». Это огромное здание. Мне любопытно зайти внутрь, но я не решаюсь.

В школе у меня тоже нет друзей. В свободное от уроков время я сижу у себя в комнате: рисую, читаю, мастерю что-нибудь. Иногда хожу к ручью, который протекает мимо нашего дома. В ручье плавают мелкие рыбки. Я ловлю их руками, а когда собираюсь возвращаться домой, выпускаю обратно в воду.

Кто-то из папиных коллег сказал:

— Бедный Юкио. У него до сих пор нет друзей.

— Наоборот, ему повезло, — ответил папа. — Он интересуется многими вещами. Его преподаватель говорит, что Юкио внимателен к другим ученикам. У него хорошие отметки. Он даже помогает товарищам, когда они не могут справиться с заданием. Я горжусь своим сыном.

В день рождения, когда мне исполнилось семь лет, я гулял в парке. И увидел девочку, игравшую в песочнице, а рядом на скамейке сидел ее отец с книгой в руках. Это напомнило мне Токио: совсем как онас отцом.

Где они теперь? Думаю об этом постоянно. Через несколько дней говорю маме:

— Я часто вспоминаю ту девочку и ее папу в Токио. Ведь Одзисан — мой настоящий папа, правда?

Мама поражена. Лицо ее побледнело. Она молчит. А я все жду, что она ответит. Наконец она говорит, опустив глаза:

— Да, он твой настоящий папа.

Голос ее дрожит. Я спрашиваю: