Страница 49 из 51
— Это что?
Монах почувствовал себя виноватым. Он заглянул в укромный уголок личной жизни дяди и пожалел об этом.
— Ничего, просто стихотворение.
Взяв в руки следующий пергамент, ризничий замер. Хартия, датированная Рождеством 1327 года. Десять лет назад. Речь шла о пятистах акрах возле Линна в Норфолке. Владелец на тот момент недавно умер. Бесхозные владения передавались Кингсбриджскому аббатству и оговаривался ежегодный оброк — зерном, руном, телятами, цыплятами. Выплачивать его аббатству должны были вилланы и свободные крестьяне. Указывалось имя крестьянина, назначаемого старостой и отвечавшего за ежегодные поставки в монастырь. Документ предусматривал также денежные выплаты вместо продуктов — доминирующая ныне практика, особенно когда земли далеко от местожительства владельца.
Обычная хартия. Каждый год после сбора урожая представители десятков таких деревень появлялись в аббатстве, привозя монахам добро. Из ближних селений приезжали ранней осенью, остальные — в разные сроки до Рождества. В документе указывалось, что дар пожертвован в благодарность за то, что монастырь принял сэра Томаса Лэнгли в монахи. Ничего особенного. Но подпись на документе привлекала внимание. Хартию подписала королева Изабелла.
Вот это уже интересно. Неверная супруга Эдуарда II подняла мятеж против короля, посадив на престол своего четырнадцатилетнего сына. Вскоре свергнутый король умер, и аббат Антоний ездил на погребение в Глостер. Томас появился в монастыре примерно в это же время.
Несколько лет в Англии хозяйничали королева и ее фаворит Роджер Мортимер, но недавно, несмотря на молодость, их оттеснил от власти Эдуард III. Новому королю было двадцать четыре года, однако правил он крепкой рукой. Мортимер умер, а Изабелла в свои сорок два года поселилась в роскошном, но уединенном замке Райзинг в Норфолке, недалеко от Линна.
— Вот оно! — Годвин повернулся к Филемону. — Лэнгли стал монахом благодаря королеве Изабелле.
Филемон нахмурился.
— Но почему?
Служка хоть и неучен, но сообразителен.
— А в самом деле, почему? — задумался монах. — Может, она хотела вознаградить его или заставить замолчать, а может, и то и другое. Ведь это случилось в год свержения короля.
— Должно быть, Томас оказал ей какую-то услугу.
Годвин кивнул.
— Например, доставил какую-нибудь записку, или открыл ворота замка, или выдал планы короля, или заручился для нее поддержкой важного барона. Но почему это тайна?
— Это не может быть тайной, — покачал головой Филемон. — Казначей должен знать. И в Линне все должны знать. Староста ведь говорит с кем-то, когда приезжает сюда.
— Но если никто не видел этой хартии, то как можно знать, что за всем этим стоит Лэнгли?
— Так вот она, тайна: королева Изабелла внесла пожертвование за Томаса.
— Воистину так.
Аккуратно переложив листы пергамента льняными тряпочками, Годвин засунул их обратно в баул, а баул в сундук. Филемон спросил:
— Но почему это нужно хранить в тайне? В таком пожертвовании нет ничего бесчестного или позорного. Обычное дело.
— Не знаю почему, да нам это и не нужно. Вполне достаточно того, что кто-то пытается сохранить секрет. Пойдем.
Честолюбец ликовал. У Лэнгли есть тайна, и он, Годвин, об этом знает. Это власть. Теперь он может выдвинуть на должность аббата кандидатуру брата Томаса. Но в глубине души снедала тревога: однорукий вовсе не дурак.
Заговорщики вернулись в собор. Литургия скоро закончилась, и ризничий начал готовиться к поминальной службе. По его указанию шестеро монахов поставили гроб с телом Антония на возвышение перед алтарем, а вокруг разместили свечи. Уже собирались люди. Годвин кивнул двоюродной сестре Керис, которая повязала черный шелковый платок, и заметил Томаса. Тот вместе с послушником нес большое красивое кресло — епископский престол, или кафедру, которая и давала собору статус кафедрального. Годвин тронул его за руку.
— Пусть это сделает Филемон.
Монах ощерился, решив, что собрат предлагает помощь калеке:
— Я справлюсь.
— Знаю, что справишься. Мне нужно поговорить с тобой.
Лэнгли был старше Годвина на три года, но в монастырской иерархии ризничий стоял выше. Тем не менее он всегда робел перед Томасом. Помощник неизменно почтительно относился к нему, но тому казалось, что ровно настолько, насколько требуется, не больше. Обмануть его будет непросто, а именно это Годвин и намеревался сделать.
Лэнгли передал Филемону престол и отошел следом за ризничим в боковой придел.
— Говорят, что ты можешь стать аббатом.
— То же самое говорят о тебе, — ответил Томас.
— Я не буду выдвигать свою кандидатуру.
Бывший рыцарь поднял брови:
— Ты удивляешь меня, брат.
— По двум причинам. Во-первых, мне кажется, ты лучше справишься с этой работой.
Томас удивился еще больше. Видимо, он не предполагал в Годвине подобной скромности. И был прав: ризничий лгал.
— Во-вторых, у тебя больше шансов. — Вот теперь честолюбец говорил правду. — Молодые предпочитают меня, ноты нравишься всем.
Лэнгли сощурил красивые глаза. Он искал ловушку.
— Я хочу тебе помочь, — продолжал между тем ризничий. — Убежден, следует выбрать аббата, который реформирует монастырь и приведет в порядок хозяйство.
— Думаю, мне это по силам. Но чего ты хочешь за поддержку?
Годвин понимал, что ничего не просить нельзя. Томас все равно не поверит. Он заготовил правдоподобную ложь:
— Я хочу стать твоим помощником.
Однорукий монах кивнул, но согласился не сразу.
— И как ты собираешься мне помогать?
— Прежде всего обеспечу тебе поддержку города.
— Считаешь, для этого достаточно иметь в дядьях Эдмунда Суконщика?
— Не так все просто. Городу нужен мост. Карл ничего не обещает. Город не хочет видеть его аббатом. Если я скажу олдермену, что ты начнешь строить мост сразу после избрания, за тебя встанут все.
— Но тогда многие монахи за меня не проголосуют.
— Я не был бы так категоричен. Не забудь, выбор братьев должен одобрить епископ. Епископы, как правило, достаточно осторожны и оглядываются на мнение мирян. Ричард не станет нарываться на неприятности. Поддержка города очень важна.
Годвин видел, что Томас ему не верит. Лэнгли пристально смотрел на него, и ризничий взмок, изо всех сил стараясь ничем себя не выдать. Однако Томас согласился с его доводами:
— Разумеется, нам нужен новый мост. Какая глупость со стороны Карла уходить от решения этого вопроса.
— Пообещаешь построить мост?
— Ты весьма настойчив.
Интриган прикрылся руками:
— Я вовсе не хотел. Конечно, следует делать то, что считаешь Божьей волей.
Томас вновь прищурился. Он не верил в бескорыстие собрата, но все же ответил:
— Я буду молиться.
Ризничий понял, что большей ясности сегодня от Лэнгли не добиться, а давить сильнее боялся.
— Я тоже. — Он отошел.
Томас действительно будет молиться. Для себя ему почти ничего не нужно. Если решит, что на то воля Божья, выставит свою кандидатуру, нет — нет. В данный момент Годвин больше ничего не мог сделать.
Гроб с телом Антония стоял в кругу свечного пламени. Собор заполнился горожанами и крестьянами из окрестных деревень. Претендент на дом аббата поискал глазами Керис. Сестра стояла в южном рукаве трансепта и осматривала леса Мерфина в приделе. Годвин любил вспоминать те времена, когда Керис была маленькой, а он — всезнающим старшим братом. Монах обратил внимание, что после крушения моста дочь дяди Эдмунда ходила мрачной, но сегодня повеселела, и Годвин обрадовался: он любил ее.
— У тебя, кажется, все хорошо, — ризничий коснулся ее руки.
— Да, — улыбнулась та. — Любовный узел развязался. Но тебе этого не понять.
— Да куда уж.
«Ты и понятия не имеешь, — подумал Годвин, — сколько любовных узлов среди монахов. Но зачем мирянам знать о монашеских грехах?»
— Хорошо бы твой отец поговорил с епископом Ричардом по поводу постройки нового моста.