Страница 68 из 73
Она сказала:
— У меня есть и другие предложения.
— Тебе рано еще так говорить, — ответил он, — года через два-три ты смогла бы говорить о других предложениях и вступать в переговоры с другими продюсерами и другими кинокомпаниями. Но пока что ты сделала только первые шаги. А в Америке и того еще не успела. Ты могла бы продвинуться и со временем, может быть, и продвинешься, но...
Он сбивал ей цену, будто торговался на рынке.
— Отчего ты так уверен, что эти слухи обязательно распространятся? — выпалила она скороговоркой, расстегивая и затягивая потуже пояс на платье.
Не отвечая на ее вопрос, он сказал:
— Твой муж был помешанный. Тихий помешанный. Он ревновал тебя ко мне?
— Вовсе нет, — ответила она. — С какой стати?
Луиджи улыбнулся и сказал:
— Ты выше подозрений.
— Откуда мне знать, ревновал или нет? — сказала Аннабел. — Может, и ревновал. Да ведь зря.
— Ну полно, — произнес Луиджи, — ты так кипятишься оттого, что тебе кажется, будто я (в какой-то мере) распоряжаюсь твоей карьерой. По-моему, он к карьере-то тебя и ревновал.
— Он ревновал к ребенку, — сказала Аннабел.
— Ну нет. К карьере, только к ней. Он завидовал и злился.
— Нет, он сперва огорчался, потом привык. А ревновал к ребенку.
— Но почему?
— Не знаю. Спроси его. Никто не поверит, правда?
Луиджи задумался и на мгновение забыл, что он принадлежит к миру кино.
Аннабел сказала:
— В пять часов пойду в больницу навестить эту девушку. Как ее? Сандра... забыла фамилию.
— Данайя Лайтенс. Ее родители сегодня прилетают из Соединенных Штатов.
— А где они живут в Штатах?
— Не знаю. Не все ли тебе равно, где они там живут?
Но она уже думала о другом.
— Мне нужно заказать цветы, которые я понесу в больницу. Я пойду к ней вся в черном. Почему она говорит, что была на оргии?
— Наверно, она так считает.
— Я думаю, это Фредерик ей сказал, что он с ней встретится на оргии, на ОРГИИ! Конечно, он. Ему ничего не стоило как бы невзначай вбить ей в голову это слово.
— Ну, ты уже принялась сочинять целый сценарий. Твой муж был нездоров. Ты должна его простить. Будь умницей, скажи себе, что ты его прощаешь.
— Это мое дело, прощать или нет, — сказала Аннабел. — Даже когда живого человека прощаешь, ему нельзя прямо в глаза сказать: «Я тебя прощаю». Получается как бы назло: мол, знай, что я выше тебя. А тем более об умершем: Фредерик такое выкинул, а я вдруг брякну: «Я его прощаю!», ведь это будет значить, что на самом деле я его никогда не прощу. Самое лучшее — ничего не говорить и вести себя как обычно, это и будет настоящее прощение. Идти своей дорогой как ни в чем не бывало.
— Когда я был ребенком, нас учили говорить: «Я прощаю тебя» тем, кто нас обидел. И каждый был доволен, услышав, что его простили. Нам еще и так велели говорить: «Я помолюсь богу, чтобы он простил твои грехи».
— А у нас совсем иначе. У нас слова «Я тебя прощаю» звучат оскорбительно. И не так-то уж это приглядно — молиться богу, чтобы он кого-то там простил, да еще сообщать тому человеку, что ты за него помолишься. Это лицемерие.
Луиджи сказал:
— Мать заставляла нас просить прощения даже у братишек и сестренок. Мы так и делали.
— Я знаю у нас в Англии одну девушку, которую так воспитывали, — сказала Аннабел. — Ей достались по наследству деньги, и она их вложила в концерн, выпускающий производственную одежду. Через месяц с небольшим она осталась на мели. И вся ее родня разорилась, кто раньше, кто позже. Не знаю, как это вышло, но только они были сперва ужас как богаты, а под конец сидели без гроша.
— Потому что в детстве говорили: «Я тебя прощаю»? Но ведь это вздор, — сказал Луиджи, очень довольный, что Аннабел так разговорилась.
— Ах, да не знаю я. Но в церковь они больше не ходят. Отец умер, а мать и думать забыла о воскресной службе и всяких таких вещах. Завтра утром к Карлу приедет из Англии новая няня. Была бы она здесь сейчас, я бы смогла ей поручить и свои собственные дела: заказать цветы и все такое. Уверена, что она все сделала бы. Да, вот еще: поговори с Франческой. Что это она со мной так сухо держится? Мне кажется, она всегда была на стороне Фредерика.
Передышка кончилась; Аннабел снова заговорила о деле...
Луиджи поднялся, потом опять уселся и сказал:
— Вот что, Аннабел: эта английская няня вчера телеграфировала, что решила не приезжать. Наверное, боится, что ее впутают в скандал.
— Ну и черт с ней. Возьму секретаршу.
— Я поговорю с Франческой. Все, что тебе нужно, будет сделано. Послушай, Аннабел, дочка твоего врача сказала полицейским, что, когда она с родителями была у тебя, она видела в ванной ту девушку. Девочка говорит, что у тебя везде валялось битое стекло, а на полу в ванной, где спала молодая дама, стояло множество бутылок.
— Что же она не сказала вовремя? Мы что-нибудь предприняли бы еще тогда. Дрянь девчонка. Она все врет. Я не впускала к себе в квартиру эту Санайю... Данайю...
— Но вечеринка у тебя была?
— Была. Но я в этом не признаюсь.
— И Данайю ты не видела?
— В том-то и дело, что видела. Но забыла о ней начисто. Я увидела ее во время вечеринки, когда со мной творилось бог знает что. Она лежала на полу и, очевидно, так и пролежала там всю ночь, но у меня все словно ветром выдуло из головы, когда явился доктор со своей супругой и этой кошмарной девчонкой.
— Они сразу тебе рассказали, что случилось с Фредериком?
— Доктор мне рассказал не что случилось, а что Фредерик сделал. Это ведь с ним не случилось. Он сам себя убил.
— Ну, это все равно.
— Нет, не все равно.
Он понял, что, стремясь сохранить ясность мысли, она для каждого понятия подыскивает самые точные и четкие определения. Он сказал:
— Вполне естественно, что, услыхав такие новости о муже, ты забыла о той девушке. Ничего другого нельзя было и ожидать.
— Доктор меня сразу же увез опознать тело, — сказала Аннабел.
— Я знаю, — сказал Луиджи. — Все совершенно ясно. Только отчего ты называешь девочку лгуньей?
— Потому что она старается меня опорочить, — сказала Аннабел. — Эта девчонка — свинья и животное.
— Свинья и есть животное. Ты неправильно строишь фразу. — Он взял ее за руку. — Тебе нужно поскорее отправиться в клинику и побыть там хоть неделю. Если на этом будут настаивать, завтра ты сможешь отлучиться и дать показания. Цель следствия только одна — установить причину смерти.
— Я буду отрицать, что видела в своей квартире эту девушку, — сказала Аннабел. — Это самый простой путь. Все отрицать. Отрицать, что Фредерик оставил письма. Отрицать, что он покончил с собой. У него зарябило в глазах, и он свалился. В глазах же у него рябило оттого, что его замучили своими приставаниями эти женщины. Оргию — отрицать. Да, говоря по правде, это и не была настоящая оргия — просто в квартиру ввалилась пьяная компания и все перебила. Ты узнал что-нибудь о любовнице Фредерика? Ее зовут Марина. Билли знает ее фамилию и адрес.
— Она как будто ничего не затевает.
— До поры до времени.
— Как знать?
— Рано или поздно какой-нибудь журналист предложит ей неслыханную цену за повесть о ее любви. Во всяком случае, я на это надеюсь. Тогда я сразу же прикрою историю с оргией и выдам новую — о том, как моего мужа довели до сумасшествия бабы, которые за ним гонялись и загоняли до того, что он прыгнул с лесов.
— Прикроешь ту историю? Разве можно усмирить морские волны?
— Что-то пронюхали газетчики? Из вечерних газет?
— Да все этот Курт, — сказал Луиджи. — Ты его знаешь, такой длинный. Он всех расспрашивает о Данайе, и в больнице и в полиции. Мне кажется, он своего добился.
— Франческа не должна была этого допустить.
— И мне опять же кажется, — продолжал Луиджи, — что тебе все-таки придется уехать. А когда ты вернешься, — он решился переупрямить ее не мытьем, так катаньем, — состоится твое новое знакомство с публикой...