Страница 78 из 133
— Это твой друг, который выпал из окна.
— Да. Так тебе матушка Мэй сказала?
— Да, и мы читали в газете.
— У вас здесь не бывает газет…
— Дороти прислала нам вырезку — подруга матушки Мэй.
— Так вот. Я нашел его сестру. Она здесь…
— Здесь?
— Да. Она в Железнодорожном коттедже, где живут Сара Плоумейн и ее мать.
— Ты там был?
— Да. Только никому не говори.
— Но ты знаешь этих людей — они ведь ужасны, правда?
— Я когда-то знал Сару. Но слушай, что я тебе скажу. Я собираюсь встретиться с сестрой Марка еще раз завтра утром. Для меня это ужасно важно. Она была добра ко мне, она мне может помочь. Никто другой сделать это не в состоянии…
— А я тебе не могу помочь?
— Ах, Илона, конечно, ты мне помогаешь, но ты должна понять, тут особый случай…
— Я тебе не нужна. Ты идешь к ней.
— Илона, не будь глупенькой…
— Ты нас оставляешь…
Илона закрыла лицо руками и горько зарыдала. Слезы ручьем текли сквозь ее пальцы, скатывались по щекам на шею, на расшитый воротник ночной рубашки и на халат, отчего цвет его становился темнее. Она плакала, издавая какие-то короткие скулящие звуки.
— Илона, не плачь, пожалуйста, не плачь, я этого не вынесу!
Эдвард вскочил и сел рядом с девушкой на кровать, обнял ее за плечи. Он ощутил ее худобу и миниатюрность, хрупкость ее костей. Илона съежилась, подалась в сторону, сбросила с плеча его руку. Он ощущал запах влажной шерсти и теплый аромат ее тела, только пробудившегося ото сна.
— Прекрати, пожалуйста, моя дорогая…
Илона повернулась и принялась искать под подушкой платок, нашла его, вытерла лицо, промокнула шею. Продолжая шмыгать носом и хныкать, она сказала:
— Ты возьмешь меня с собой в Лондон? Можно, я поживу у тебя дома? Совсем недолго. Я найду работу. Пожалуйста, позволь мне поехать с тобой в Лондон. Я не хочу здесь оставаться. Я здесь умру.
Эдвард чувствовал болезненную жалость и любовь к Илоне, в то же время понимая, что все это невозможно. Он не мог взять Илону в Лондон и держать ее в своей комнате, как домашнего зверька. Она бы зачахла там. И какую работу может она найти, для какой работы она вообще годится?
— Но ты должна оставаться с Джессом, — сказал он.
— Они не дают мне видеться с Джессом, не позволяют приближаться к нему. Они ревнуют А сегодня… он меня даже не заметил.
Она поплакала еще, потом принялась выжимать платок, глядя, как влага капает на коврик перед кроватью.
— Так или иначе, но я тоже должен оставаться с Джессом, — произнес Эдвард с инстинктивной горячностью, хотя и безрадостно. — И с чего ты взяла, что я уезжаю?
— Ты уезжаешь. Тебе придется уехать. Ты не сможешь этого вынести. Они перестанут пускать тебя к нему. Ты будешь вынужден уехать, ты поедешь за ней. Ты забудешь меня. Я никому не нужна.
Слезы хлынули снова, словно ливень, льющийся из бесконечного источника. Эдвард никогда не видел, чтобы девушки так плакали. Он никогда не видел столько слез. Потом он вообразил, будто в младенчестве видел, как плачет его мать. Столько женских слез!
— Илона, не надо. Ты моя сестра, я люблю тебя. Я тебе говорил об этом, не забывай.
— Тогда ты возьмешь меня в Лондон?
— Понимаешь, это довольно трудно…
Он задумался. «Не могу себе этого представить — она умрет, если покинет Сигард, и потом…»
Илона резко перестала плакать, поднялась на ноги, бросила мокрый платок в угол, открыла ящик и вытащила большой квадратный белый носовой платок, аккуратно развернула его, вытерла руки и сунула в карман халата. После чего спокойным ровным голосом, не глядя на Эдварда, сказала:
— Все понятно, я тебе не нужна. Это была глупая надежда. Мне не остается ничего другого — только утопиться.
— Илона, не говори таких глупостей! Я тебе сказал, я никуда не уезжаю! А если и уеду, то обязательно буду приезжать к тебе. А потом, когда дела в Лондоне немного образуются, не вижу причин, почему бы тебе не приехать ко мне в гости…
— «В гости»! Нет, ты не понимаешь, ты не знаешь, чего я хочу и как сильно я хочу, сколько я думала, что твой приезд все изменит и даст мне надежду… Но какое это имеет значение? Пожалуйста, уходи, я хочу спать, а тебя не должны видеть здесь, не то они меня обвинят.
Эдвард услышал глухой рокот, потом громкий, безошибочно узнаваемый звук — машина возвращалась домой. Он вскочил на ноги.
— Машина. Я должен идти. Илона, я буду заботиться о тебе всю жизнь. Я тебе обещаю… дорогая, дорогая Илона, верь мне…
— Иди скорее. Я должна выключить свет.
Она выключила лампу, когда он еще не успел дойти до двери.
Эдвард открыл глаза и увидел дневной свет. Он забыл закрыть ставни. Он лежал на спине, расслабившись, наполовину проснувшись, а потом вспомнил удивительные события вчерашнего вечера: приезд Гарри и Мидж в качестве «мистера и миссис Бентли», появление Джесса, проклятие Джесса в адрес Стюарта и то, как Джесс держал Мидж в объятиях и целовал ее. Он думал, что перед ним Хлоя. Как странно. Приснилось все это Эдварду или было на самом деле? А потом он говорил с Илоной, и она так много плакала. А еще он свалился с каменной лестницы в темноте и ушиб ногу. Потом он стоял в Переходе, пытаясь расслышать, о чем говорят Беттина и матушка Мэй в зале. Около двери слова их можно было разобрать, но это вызвало у него отвращение и он похромал в Западный Селден. А теперь… как это ужасно, и что он должен со всем этим делать? Эдвард приподнялся, скинул с себя простыню и одеяло, сел на кровати, потирая больную ногу. Он осмотрел порезанный палец, который затягивался после того, как матушка Мэй приложила к ранке листик. Потом, словно вспышка, в мозгу у него пронеслось: Брауни. Сегодня.
Эдвард посмотрел на часы. Было уже поздно, завтрак закончился, он проспал. А если он не успеет вовремя, если она уже уйдет, если она решит, что он не хочет ее видеть, если он потеряет ее навсегда? Он стал одеваться с неловкой поспешностью. Вдруг они задержат его? Вдруг Илона от отчаяния и ревности сказала остальным, куда он собирается? Одевшись, Эдвард подошел к окну — посмотреть, нет ли кого внизу. Он намеревался выскользнуть из дома прямо через двери Западного Селдена. За дверью висел густой туман, его ровная поверхность находилась в нескольких футах над землей. Впечатление было такое, будто паводок окружил дом. А если он заблудится? Господи, ведь он же не знает дороги в Железнодорожный коттедж — он случайно нашел его! Нужно найти место, где старые железнодорожные пути пересекают дорогу. Но в тот раз он чуть не прошел мимо и в таком чертовом тумане вполне может пройти мимо опять. К тому же тот путь, судя по всему, обходной, и наверняка есть прямой ход к железной дороге. Нужно посмотреть на карту. Но он оставил ее в ящике в Затрапезной.
Эдвард стоял, мучимый тревогой и нерешительностью, потом надел пиджак. Ему было нехорошо, голова слегка кружилась, мысли путались, все время хотелось моргать, словно туман попал в глаза. Он зашел в ванную, не зная, стоит бриться ради Брауни или нет. Посмотрел на себя в зеркало. Вид у него был еще тот. Эдвард нетерпеливо побрился, двигая бритвой с болезненной медлительностью, словно что-то держало его за руку. Он решил надеть галстук, но ему не удавалось завязать узел, и он бросил его.
Причесался, сунул расческу в карман. Он все еще не решил, стоит ли ему рискнуть и идти за картой.
Открыв дверь своей спальни, Эдвард прислушался. Белое безмолвие тумана проникло в дом. Не было слышно ни звука. Он подошел к лестнице, потом бросился назад за плащом, после чего спустился до самого Перехода и снова прислушался. На кухне никого не было. Он осторожно открыл дверь Атриума: большой зал был пуст, на столе — остатки завтрака. Подойдя поближе, Эдвард увидел хлеб, джем, кувшин с фруктовым соком и вдруг почувствовал, что голоден как волк. Вчера он не ужинал. Он быстро оторвал кусок хлеба и выпил два стакана фруктового сока, у которого был хмельной привкус, как у вина. Возможно, это и было вино. Эдвард сделал себе сэндвич с вареньем и сунул его в карман. Несколько мгновений он чувствовал себя совсем больным, ему казалось, что ноги его не касаются земли. Он подавил желание сесть за стол и опустить голову на руки. Подошел к Затрапезной и заглянул в пустую комнату. Через мгновение в его кармане лежала карта, и он на цыпочках крался по плиточному полу к главной двери, когда в дом снаружи вошла матушка Мэй. Она отодвинулась в сторону, когда Эдвард стрелой метнулся к двери. Он слышал, как она окликнула его по имени, но уже бежал, не оглядываясь, по лужайке.