Жан Жорес

Жореса часто можно увидеть в кулуарах, в Зале четырех колонн, где его мгновенно окружает толпа депутатов и журналистов. Теперь он является одним из самых влиятельных людей палаты. Он и раньше, будучи в крайней оппозиции, решал судьбы кабинетов. Сейчас он лидер влиятельной фракции и вождь растущего социалистического движения пролетариата. При этом весьма любезный, слегка насмешливый, более сдержанный и спокойный, чем прежде, Жорес спешит отделаться от назойливой толпы и устремляется в библиотеку палаты. Он проводит здесь каждый день не менее часа.

Выбор книг самый фантастический. Здесь перемешаны эпохи, стили, языки, жанры. Жоресу доступно все, и он проявляет неиссякаемую книжную жажду; здесь он отдыхает и размышляет. Иногда записывает какую-то мысль автора, иногда и свои соображения. Сейчас он так близок к власти, и эта ситуация, естественно, толкает его на размышления. Однажды он написал на клочке бумаги, хранящемся ныне в историческом музее в Монтре: «Есть нечто более благородное, чем обладание властью; это побуждать других делать то, что полезно и необходимо для блага страны».

В этой фразе заключается мысль, направлявшая его политику после выборов 1902 года. Политическая обстановка в стране оставалась сложной. Правда, дело Дрейфуса как будто затихло. Но только на улицах. В сознании французов, в политической жизни его последствия давали знать о себе на каждом шагу.

У власти по-прежнему правительство Вальдек-Руссо. Оно оказалось самым долговечным из всех кабинетов Третьей республики. Но «аристократ буржуазии» устал от власти. Дело в том, что ему пришлось проводить политику, заходившую дальше его консервативных убеждений. И дело было не в пресловутых социальных реформах Мильерана; кто-кто, а Вальдек знал нм цену. Это была кость, брошенная им Мильерану и ему подобным мародерам социализма в уплату за его развал изнутри. Гораздо большее значение имело то, что ему пришлось зайти слитком далеко в клерикальном вопросе, А проблема отношений с церковью всегда была и остается до сих пор одной из острейших в общественно-политической жизни Франции.

Отношения между государством и католической церковью регулировались конкордатом, заключенным еще Наполеоном I с Ватиканом. Государство брало на себя содержание духовенства, получив взамен право решающего голоса при назначении иерархов церкви. Но, кроме так называемого белого духовенства, существовало черное, то есть монашеские ордена и конгрегации. Они служили важнейшим орудием Ватикана, никогда не оставлявшего своих претензий играть решающую роль во всех мирских, в том число и в политических делах. Особенно большое значение имело то, что в руках конгрегации находилось воспитание подрастающего поколения. Хотя еще в 1880 году Жюль Ферри провел закон об отделении школы от церкви и ликвидировал часть конгрегации, в начале XX века во Франции в религиозных школах обучалась 91 тысяча учеников, а в светских 86 тысяч. Святые отцы воспитывали детей в духе крайнего мракобесия, прикрывая это, впрочем, разговорами о стремлении внедрить в души истинно христианскую мораль. Так, для укрепления целомудрия молодым девушкам в некоторых монастырских пансионах запрещалось мыться в бане во избежание искушения от лицезрения собственного голого тела. Если же в крайнем случае они и мылись, то не снимая длинных холщовых рубах.

Ущерб в области гигиены был, конечно, пустяком по сравнению с подрывной политической ролью конгрегации, которая в полной мере проявилась в ходе политических кризисов. По указке Ватикана они делали все, чтобы сокрушить республику и установить какую-либо форму полного господства реакции. Святые отцы просто остервенели, не жалея даже денег, что для церковников обычно служит показателем крайней степени героизма и самопожертвования.

Вальдек-Руссо, который отнюдь не был антиклерикалом, понял, что снятая церковь в своем рвении может в условиях роста социализма довести дело вообще до краха буржуазного строя.

Сначала Вальдек запретил членам конгрегации произносить проповеди, то есть вести открытую пропаганду. А затем в июле 1901 года принимается закон, по которому деятельность каждой конгрегации нуждалась в специальном разрешении парламента. Закон вызвал бурю, разразившуюся на парламентских выборах. Ведь от состава парламента теперь зависело дальнейшее существование конгрегации, то есть могущественной «черной партии». Но вопреки всем усилиям выборы лишь укрепили антиклерикальное большинство, и теперь предстояло насильно провести ликвидацию конгрегации. Подчиняться закону добровольно пастыри божьи, конечно, не желали. Но Вальдеку вовсе не улыбалась перспектива проведения этой неприятной для него процедуры. Да и вообще он считал, что под влиянием событий его занесло слишком влево. И вот впервые с 1870 года правительство сразу после выборов добровольно выходит в отставку.

Черев несколько дней перед палатой предстал новый премьер — радикал Эмиль Комб, подвижный седовласый старичок. До этого его мало знали, хотя короткое время он занимал пост министра просвещения. Комб оказался одним из наиболее порядочных людей, выдвинутых французской буржуазией на большую политическую арену. Он был земляком Жореса, тоже из департамента Тарн, учился он когда-то в Кастро, где родился Жорес, Человек образованный и умный, он зарекомендовал себя в качество антиклерикала, хотя и не очень уж крайнего направления. Главной задачей кабинета Комба было претворение в жизнь закона против конгрегации. Уже по этой причине Жорес симпатизировал новому радикальному премьеру. Ведь теперь Жорес развертывает очередную политическую кампанию. Борьба с клерикализмом становится главной его целью. Он проявляет в ней такую же энергию и страстность, как и в деле Дрейфуса.

Но хотя кабинет Комба был левее правительства Вальдека, Жорес не считал возможным вступление социалистов непосредственно в кабинет, Жорес не видел необходимости в этом, ибо, по его мнению, угроза республике исчезла. Тем не менее социалисты, возглавлявшиеся Жоресом, оказывали теперь на правительство неизмеримо большее влияние. Жорес учел плачевный для него опыт участия Мильерана в правительстве. 12 июня 1902 года он так сформулировал свою позицию по отношению к новому правительству:

— Мы, социалисты, хотим сотрудничать со всей левой в целях республиканской и реформаторской деятельности; мы в то же время преследуем наивысшие цели, для осуществления которых пролетариат и сорганизовался. Мы считаем, господа, что наша непосредственная роль сводится к тому, чтобы придать реформам, подготовляемым наиболее последовательной частью республиканского большинства, возможно больше точности и реальности,

Жорес поддержал проекты реформ, в частности введение прогрессивного подоходного налога, заметив при этом, однако, что социалисты считают его совершенно недостаточным.

— Вот оппортунизм! Это воскресший левый центр господина Жореса! — крикнул один из правых.

— Это недостойно господина Жореса, и я этим опечален! — иронически заявил другой правый депутат.

На этот раз реакционеры были в какой-то мере правы. Их лицемерные и насмешливые обвинения Жореса в оппортунизме полностью совпадали с искренними упреками, которыми неутомимо осыпал Жореса Жюль Гэд. Он по-прежнему, замкнувшись в панцирь ультрареволюционных фраз, уклонялся от участия в политических битвах, раздиравших Францию. Гэд объявил борьбу с клерикализмом новым маневром для того, чтобы отвлечь трудящихся, что все это просто комедия. Ясно, что такая сектантская позиция была вредна, поскольку церковь являлась смертельным врагом социализма. Кроме того, гэдисты утверждали, что Жорес превратился в безвольное орудие правительства Комба. Любопытно, что клерикалы, националисты и монархисты предъявляли аналогичные обвинения самому Комбу.

Жорес действительно очень активно защищал правительство Комба от нападок клерикалов. Но, войдя в так называемую «делегацию левых», Жорес со своей исключительно динамичной натурой оказывал часто огромное влияние на политику правительственного большинства. По аналогии со знаменитым отцом Жозефом, тайным и всемогущим советником кардинала Ришелье, получившим прозвище «серое преосвященство», Жореса называли «красное преосвященство».