Великие мечты

Она уже открыла рот, чтобы начать рассказ. Она подумала, что напротив нее сидит один из самых важных людей в мире и одно слово его запросто может изменить ход дела — никто не закроет больницу при миссии Святого Луки. Но тут кафе заполнила толпа очень хорошо одетых людей, и Эндрю поздоровался с ними, а они с ним, и завязалась общая беседа о конференции в Сенге, в которой они все участвовали.

— Сенга — шикарное место для конференций, но все же здесь не так удобно, как на Бермудах, — сказал кто-то.

Сильвия слышала, что Сенгу усиленно рекламируют как новое престижное место для всевозможных международных мероприятий. Увидев этих веселых, умных, уверенных людей, она поняла, что настолько погрузилась в горький быт Квадере, что уже не сможет принять участие в светском обмене любезностями.

Эндрю продолжал держать Сильвию за руку, часто улыбался ей, потом сказал, что, возможно, это кафе — не лучшее место для разговора по душам. Прибыла новая партия делегатов, послышались шутки насчет того, что небольшой размер кафе соответствует недостаточному уровню развития Цимлии. И вдруг Сильвия заметила, что эти эксперты, разбирающиеся во всем, что ни назови, в данном случае — в «этике международной гуманитарной помощи», судя по названию конференции, ведут себя как дети, сравнивающие достоинства приемов, устроенных их родителями. Шум, смех, веселье — Сильвия не могла больше этого выносить, она попросила у Эндрю разрешения уйти. Но он сказал, что тогда она должна прийти на торжественный ужин этим вечером:

— Будет настоящее пиршество в честь завершения конференции, обязательно приходи.

— У меня нет другого платья.

Эндрю оценивающе оглядел ее, прикинул что-то в уме и сказал:

— Это будет неофициальное мероприятие, твой костюм вполне сойдет.

И теперь Сильвии предстояло как-то решить проблему с ночлегом, где провести ночь. Она приехала почти без денег — приехала, как стало ей ясно, не подготовившись, не продумав свои действия. Утро прошло как в тумане; она помнила только, что все решения пришлось принимать отцу Макгвайру. Не заболела ли она? Ушла ли уже болезнь? Она не чувствовала себя самой собой, если можно так выразиться, потому что если больница закрыта и теперь она не доктор Сильвия, как все ее называли, то кто она?

Сильвия позвонила сестре Молли, которая оказалась дома, и попросилась к ней переночевать. На такси она приехала по названному адресу, была тепло встречена и выслушала пространное мнение сестры Молли о конференции по этике международной гуманитарной помощи в частности и обо всех таких конференциях в целом.

— Все, на что они способны, это говорить, — добродушно рассуждала сестра Молли. — Им платят за то, что они прилетают в какое-нибудь красивое место и потом переливают из пустого в порожнее.

— Вряд ли Сенгу можно назвать красивым местом.

— Ну да, но зато они каждый день ездят или морских львов смотреть, или жирафов, или милых обезьянок и даже не успевают заметить, что страна гибнет от засухи.

Сильвия рассказала ей о предстоящем ужине, упомянула, что у нее с собой нет никакой одежды, кроме той, что на ней, услышала в ответ сожаления о том, что Молли крупнее нее как минимум на четыре размера, а то бы добрая монахиня дала ей свое единственное выходное платье, но зато, продолжала Молли, она лично проследит за тем, чтобы костюм Сильвии был вычищен и выглажен к шести часам вечера. Позабывшая о том, что существуют такие блага цивилизации, как утюг, Сильвия была до слез тронута предложением Молли. Она сняла костюм, легла на узкую железную койку (совсем как ее кровать в миссии) и мгновенно заснула. Сестра Молли постояла возле гостьи с зеленым костюмом, перекинутым через локоть. На ее энергичном лице появилось выражение благожелательного суждения, основанного на здравомыслии и опыте — в конце концов, почти всю свою жизнь она тем и занимается, что оценивает людей и ситуации по всей Цимлии. Молли не понравилось то, что она увидела. Нагнувшись ближе к Сильвии, она один за другим проверила все признаки: потный лоб, сухие губы, румянец на лице. Она даже подняла руку Сильвии, чтобы взглянуть на ее запястье: видно было, что пульс неоправданно частый.

Когда Сильвия проснулась, костюм, аккуратно расправленный, висел на двери. На стуле у кровати лежали несколько пар нижнего белья и шелковая сорочка.

— Я давно уже не влезаю в них.

И на полу красивые туфли.

Сильвия смыла с волос пыль, оделась, примерила туфли — подошли, оставалось надеяться, что она устоит на каблуках. До гостиницы она доехала на такси. Сильвия никак не могла избавиться от ощущения, что у нее температура, но так как заболеть сейчас было бы совсем не вовремя, решила, что это ей только кажется.

Перед входом в «Батлерс» собралась интернациональная публика. Все болтали, махали приветственно руками, возобновляли разговоры, начатые, возможно, в Боготе или Бенаресе. Эндрю ждал Сильвию на ступенях крыльца. Рядом с ним стояла Мона в розовом развевающемся платье, которое делало ее похожей на тюльпан (на его разновидность с зубчатыми лепестками, такие цветы кажутся вырезанными из затвердевшего света). Сильвия знала, что Эндрю будет переживать относительно ее внешнего вида. Хоть вечернее платье не было обязательным, практически все женщины были не менее элегантны в своих нарядах, чем Мона. Но его улыбка сказала Сильвии: «Ты выглядишь хорошо», и Эндрю взял ее под руку. Они вошли в отель и втроем поднялись по величественной лестнице, достойной служить декорацией в любом фильме. Она привела их на террасу. Небольшие цветущие деревья и фонтан наполняли вечерние сумерки свежестью. Свет из внутренних помещений выхватывал лицо, руку, сияние белого костюма, искру ожерелья. Люди узнавали Эндрю: как он популярен, этот изящный и благородный седовласый джентльмен, и, очевидно, заслуживает того, чтобы его спутницей стала столь пленительная девушка, ну да, раз они заключили брачный союз.

Ужин подали в приватном помещении, но достаточно просторном, чтобы вместить около сотни гостей, и что за восхитительное помещение это было! Его дизайнеры добились поставленной цели: человек, находящийся здесь, не мог бы определить, какой город остался снаружи, за стенами; Бенарес, или Богота, или Сенга.

Кое-какие лица Сильвия узнала сразу — этих людей она видела днем в кафе, но в другие ей приходилось всматриваться снова и снова… да, батюшки, это же Джеффри Боун, такой же красавец, как раньше, а рядом с ним огненная, правда, чуть потускневшая с годами, голова Дэниела, его вечной тени. А там сидит Джеймс Паттон. Есть такие люди: должны пройти десятки лет, чтобы понять, каков был замысел Природы относительно них. Вот и Джеймс достиг кульминации только после сорока, став человеком народа, приветливым и общительным, уютно округлым, с правой рукой наготове — в любой момент рад обменяться рукопожатием с тем, кто окажется перед ним. Таков он, член парламента от благоразумной либеральной партии, на данном мероприятии — гость «Кэринг Интернэшнл», по приглашению Джеффри. И Джил… да, Джил, полная седеющая женщина с прической, старший советник в одном из округов Лондона, прославившаяся бездарным распределением средств, хотя, конечно, слово «коррумпированная» никак нельзя отнести к этой почтенной гражданке Британии, чья бурная молодость, включавшая штурм американского посольства и драки с полицией, осталась в таком далеком прошлом, что сама Джил позабыла о ней или, в лучшем случае, могла пробормотать невнятно: «Ой, да, когда-то и я была… не красной, нет, красноватой».

Сильвию посадили не рядом с Эндрю, который восседал во главе стола с двумя важными персонами из Южной Америки по бокам, а чуть дальше, рядом с Моной. Сильвия понимала, что стала невидимой, как безымянная невзрачная птичка рядом с распустившим хвост павлином: люди не отводили глаз от Моны, чье имя было известно всем, кто хотя бы изредка интересовался модой. Что она здесь делает? Красавица-модель сообщила Сильвии, что приехала на конференцию в качестве персонального помощника Эндрю, и поздравила, хихикая, Сильвию с ее новым званием — секретаря персонального помощника Эндрю. После этого Сильвии оставалось только сидеть молча и наблюдать, а еще думать о том, как выглядели бы Умник и Зебедей в этих нарядных униформах, алого цвета с белым, таких ярких на фоне черной кожи улыбчивых официантов. Она очень хорошо знала, сколько им пришлось трудиться, интриговать, умолять, чтобы получить эту работу, и сколько жертв принесли их родители, чтобы их чада могли прислуживать заезжим международным звездам, подавая гостям еду, о которой сами официанты и не слышали даже до того, как надели эту униформу.