Стикс

— Да русский он! Никакого ж акцента!

— Да и черт с ним! Сейчас скажу, чтобы отвезли в психушку. Дело-то расследуют об этих Иванах непомнящих?

— Кажется, да.

— Вот и подкинем им. Пусть объявление в газете дадут. И по телевизору. Что это за мужик, кто знает? Может, личность какая известная.

— Отмыть ее надо для начала, эту личность, товарищ майор, а там поглядим.

— Ты, Игорек, возьми на контроль.

— Есть!

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Утро

Он проснулся чистый, в чистой постели. Поел с большим аппетитом, после завтрака осмотрелся. Вспомнил, что накануне его отмыли, подстригли, побрили, одели в чистую больничную пижаму. Пожилая нянечка, возившаяся с ним в душевой, даже умилилась:

— Экий ты ладненький да хорошенький у нас! Как звать-то хоть, помнишь?

— Иван.

— Ванюша, значит. Красавчик ты у нас, Ванюша. Цыганистый да ладный. Хочешь чего? Может, покушать?

— Спать.

Теперь он в обществе таких же больных сидел в огромной, светлой комнате с решетками на окнах, бессмысленно улыбался и ловил на себе заинтересованные взгляды молоденькой медсестры. Наконец она подошла, поправила ему черные, курчавые волосы, достала из кармана маленькое зеркальце:

— Так хорошо? Гляньте.

Он глянул. Да, это его лицо. Теперь его, когда отмыли и побрили. Худое, смуглое, с жесткими, но очень правильными чертами. Глубокие, карие глаза, взгляд горячий и впрямь какой-то дикий, цыганский. Нос прямой, губы узкие, темные. Пальцем потрогал — твердые на ощупь, трещинка, которой невзначай коснулся, тут же заныла. Он поморщился.

— Дайте, я вазелином смажу.

Он понял, что нравится женщинам. Красавчик? Что-то знакомое всплыло в памяти. Нежные женские пальчики, ласково касающиеся его тонких губ. Ему это, кажется, нравилось. Вот и сейчас молоденькая сестричка трогает ласково трещинку, застенчиво улыбается.

— Легче?

— Маша, новенького к главврачу!

Она тронула за плечо:

— Ну, пойдемте. Провожу.

Он встал, медсестричка оказалась по плечо. То ли она такая маленькая, то ли он высок ростом. Верхняя пуговица больничной пижамы расстегнулась, он глянул на черные курчавые волосы у себя на груди, потрогал их пальцем: жесткие. Тело, которое надо заново вспомнить. Худое, смуглое, но, похоже, красивое и ловкое тело. Вон она как смотрит! Почему-то он застеснялся, пуговичку верхнюю тут же застегнул. Мужчина. Медсестричка зарумянилась, поторопила:

— Пойдемте, пойдемте! Владимир Степаныч ждет!

В кабинете несколько человек. Самый старый, в очках, смотрит очень внимательно:

— Ну-с, присаживайтесь. Иван, говорите?

— Да.

— Это все, что вы пока вспомнили?

— Кажется, все.

— Бывали в нашей практике такие случаи. Да-с, бывали… Травма у вас на затылке имеется, но, похоже, что не в ней дело. Стукнули чем-то тяжелым по голове, но такие удары приводят к временной потере сознания, но не к полной амнезии. Она явилась следствием чего-то другого. Пили что-нибудь?

— Не помню.

— Значит, вливали насильно, пока вы были без сознания. Да-с… На бомжа не похожи. Такого ладного какая-нибудь баба, да подберет. Женские персонажи в памяти не всплывают, нет?

— Пока нет.

— Что ж. И речь грамотная. Акцента нет. Боли какие-нибудь мучают?

Он поморщился:

— Что-то не по себе.

— А меж тем общее состояние организма вполне удовлетворительное. Ничего не говорит о том, что вы наркоман со стажем. И печень не увеличена. Значит, алкоголем не злоупотребляли. Давление в норме, анализы еще не готовы, но я так думаю, что и гемоглобин у вас в норме, и белка в моче нет.

— А лейкоциты?

— Простите, что вы сказали?

— Не знаю. Вы сказали «анализы», и в памяти всплыло слово «лейкоциты».

— Неплохо, уже неплохо. Еще какие слова знаете? Из области медицины?

Он замялся. Пожилой врач поправил очки:

— Так. Понятно. Что ж, я думаю, что родные у вас есть. Поживите пока на попечении у нашего женского персонала. С такими-то внешними данными… Да-с… Довольны, говорю, будут очень. Тут еще вами милиция интересуется. Желаете поговорить?

— Милиция? — Он вдруг испугался.

— Что ж вы так дернулись?

— Не знаю. Боюсь.

— Милый вы мой. Вам не милиции надо бояться, а тех, кого она ищет. Не милиция же вас наркотиками пичкала до полной потери памяти.

— Это были наркотические препараты?

— Что-то вроде того. Какой-то очень умный человек изготовил сие зелье. Химический состав пока, увы, определить не можем, хотя вы не первый к нам в таком виде. Так как насчет милиции?

— Если надо…

— Надо узнать, кто вы такой. Сколько вам лет, тоже не помните? Тридцать, тридцать пять, сорок?

Он поморщился. Снова вспомнил нежные женские пальчики на своих губах, потом они порхнули на веки, ласково закрыли глаза. «С днем рожденья, любимый! Закрой глаза, я приготовила тебе подарок!»

— Кажется, тридцать пять.

— Я так думаю, что память к вам вернется. Вот увидите жену, детей…

— Детей?!

— А что вы так испугались?

— Не знаю. Что-то с детьми. Неприятное. Больно. Здесь. — Он пальцем показал на голову.

— Ладно. Сейчас приглашу молодого человека из органов. Сделаем ваши фотографии, отдадим в газету, на телевидение. Вот у предыдущего случая родные-то нашлись. Полгода у нас лежал, всех нянечек извел: «Кто я да что я». Но — нашлись. Оказалось — московский. Вы зачем к столице-то шли? Не домой?

— Не знаю. Помню только, что очень важно было дойти. Зовите вашего милиционера.

Вошли трое. Один в штатском, с фотоаппаратом, двое в форме. Замялись в дверях. Один был тем самым Игорем, который вчера доказывал майору, что он, Иван, не террорист.

— Добрый день, — сказал этот Игорь. — Я оперуполномоченный Майоров Игорь Алексеевич. Лейтенант.

Он улыбнулся. Похоже, с чувством юмора все в порядке. Майоров — лейтенант. Смешно.

— Здравствуйте.

— Да вас и не узнать! Я ж говорил: не террорист!

Тот, что был в штатском, вдруг взволнованно сказал:

— Постойте! Да я вас, кажется, видел!

— Где? — в один голос воскликнули все, кто находился в комнате.

— Да на совещании областном, вот где! Кажется, так. Да. На совещании.

— На каком совещании? — напряженно спросил лейтенант Майоров.

— Работников правоохранительных органов. Нашему прокурору там благодарность выносили. Меня откомандировали снимки делать для стенда. Я еще подумал: какое интересное, запоминающееся лицо!

— У кого, у прокурора? — спросил Майоров.

— У какого прокурора! Вот у этого… Простите. Вы были в форме. Вот насчет чина, извините, точно не припомню. Я еще подумал, что вы не на следователя похожи, а на киноартиста.

— На следователя? — напряженно переспросил Майоров.

— Ну да. Я точно знаю, что этот человек — следователь районной прокуратуры. Кто-то за спиной так и сказал. Вот, мол, идет знаменитость, самый удачливый следователь, бандитов на допросах раскалывает на чистосердечное признание, как орешки. Фамилию вот только не припомню.

— Извините. — Лейтенант Майоров вытянулся. — Так вы, выходит, свой? Выходит, работник правоохранительных органов? Ну ни хрена ж себе! Следователь! Вот это номер! Извините. Так надо ж срочно запрос делать по районам! Это мы быстро. Как же так? Следователь где-то пропал, а у нас ничего не известно?!

— Может, и известно, — сказал тот второй, что был в форме, и козырнул: — Младший лейтенант Петренко. Только вы, извините, были вчера в таком виде…

— Да, я бы никогда и не подумал, что вы следователь, — с сожалением сказал Майоров. — Лицо в грязи, щетина многодневная, одежда…

Лейтенант махнул рукой, потом поспешно добавил:

— Так мы свяжемся. Мигом. Сейчас все проясним. Извините.

И этот Майоров козырнул, потом чуть ли не строевым шагом направился к телефону. «Быть тебе когда-нибудь майором», — подумал он и почувствовал вдруг, что сильно устал.