Стикс

Когда вернулся домой, на столе ждал завтрак.

— Тебя видел кто-нибудь? — спросила Зоя.

— Кажется, да. Не переживай: я здоровался на всякий случай, — улыбнулся он. Зоя на это ничего не сказала.

Он принял холодный душ, стал неторопливо бриться. И тут, глянув в зеркало на свое лицо, пришел в ужас от одной неожиданной мысли и стал себя торопливо ощупывать. Нос, рот, щеки, скулы, брови. Показалось вдруг, что все это, словно резиновая маска, надето на каркас какой-то иной, совершенно для другого лица предназначенной конструкции. «Кто ты теперь? Кто?!»

— Я должен уйти сегодня пораньше, — сказал, торопливо глотая обжигающий кофе. Не замечая, как лопается тонкая кожица на небе. Зоя все так же деликатно молчала, но он пояснил: — В больницу зайду.

— В больницу?!

— Мне надо взять справку. Вэри Вэл попросил.

Все необходимые справки ему дали при выписке, но Зоя в который уже раз ничего не сказала. Ему же хотелось успеть побывать в больнице до начала рабочего дня, так, чтобы никто этого не узнал. А вдруг? Что делать в случае, если его догадка подтвердится, он тоже не знал, но все равно пошел.

Повезло. Его лечащий врач, женщина пенсионного возраста, как раз в эту ночь дежурила и на работе задержалась. Идти ей, собственно, было не к кому: с мужем развелась еще в молодости, сын уехал в Москву, внуки приезжали редко, летом жили с матерью за городом, на даче. Она со снохой не ладила, а потому работала. И летом, когда многие брали отпуска, особенно охотно. Изредка звонила сыну, оправдывала свое отсутствие на даче, где жили его жена и дети, этой работой, своей нужностью здесь, в больнице, и полезностью. Это была ее жизнь: городская больница, пациенты с черепно-мозговыми травмами, похожие на беспомощных грудных детей, у которых еще не заросло темечко.

— Здравствуйте, Галина Михайловна, — вежливо сказал он.

— Добрый день. По крайней мере, все, что произошло после того, как вас подобрали на шоссе, вы помните прекрасно, — улыбнулась она, — в том числе и мое имя-отчество. Уже хорошо.

— У вас есть пять минут свободных?

— Да, конечно.

Она старательно закрашивала седину хной и носила затемненные очки, чтобы не было заметно сеточки морщинок под глазами и отеков. Пытаясь разглядеть, какого же цвета у доктора глаза, он спросил:

— Вы ведь тщательно исследовали мой череп, так?

— Да, конечно. Какие-то жалобы, вопросы?

— Нет. За лечение большое спасибо. Мне сказали в психиатрической больнице, что такие травмы не приводят к полной амнезии, так?

— Да, это так. Хотя человеческий организм — вещь загадочная и до конца не исследованная. Тем более головной мозг. Но я думаю, что вы принимали какой-то препарат. Быть может, вдыхали. Да, скорее всего, так. Но если это был одурманивающий газ, то точный состав его теперь определить невозможно.

— Я это прекрасно понимаю. Что это был именно газ, можно определить, только если сделать вскрытие и исследовать головной мозг, но это в случае, когда прошло не слишком большое количество времени после приема.

— Вы разве врач? Химик? — Он не мог уловить выражение ее глаз. Что в них? Удивление? Настороженность?

— Нет. Я следователь прокуратуры. И, если честно, у меня к вам есть более важный вопрос. Бог с ним, с этим препаратом. Скажите, Галина Михайловна, нет ли у меня на лице каких-нибудь швов?

— Швов?

— Ну да, шрамов, швов. Я хочу знать, не делали мне в недалеком прошлом пластическую операцию?

— С чего вы это взяли? — Она даже приподняла очки, показала ему свое неподдельное удивление. Зрение у докторши было не такое уж и плохое, все дело в маленьких обильных морщинках. Отсюда и очки с тонированными стеклами.

— Не знаю. Может быть, мне просто сделали это лицо?

— А вы им так недовольны? — Она улыбнулась.

— Нет, отчего же.

— Еще бы! Красивое, правильное лицо. Я старше вас на двадцать лет, могу себе это позволить.

— Что позволить?

— Сказать, что вы очень красивый мужчина. На редкость красивый. Такие чистые, изящные линии, особенно носа, бровей… Думаете, кто-то мог захотеть скопировать это лицо? Из-за его редкой привлекательности?

— Нет, причина, возможно, была другая.

— Все ищете объяснение тому, что никак не можете вспомнить себя Иваном Александровичем Мукаевым? Жену, детей не можете вспомнить?

— И друзей тоже.

— Нет, милый вы мой. Забудьте вы про шпионские страсти. Вот ведь какая странность: все забыли, а сюжет какого-то американского боевика помните. Пластическая операция, замена одного человека на другого. У нас не Голливуд, и даже не Москва. Провинция, тихая, дремлющая провинция. Даже такой красивый, кому вы нужны, копировать вас?

— Не знаю.

— Разочарую я вас или нет, но скажу совершенно точно: вы с таким лицом родились. Если что-то делалось, то скрыть это полностью невозможно. Я исследовала ваш череп вдоль и поперек. Это ваше лицо, следователь Мукаев Иван Александрович. Ваше с самого рождения, с самого первого дня. Примите это и не мучайтесь.

— Значит, родился такой. Что ж, тогда будем искать другое объяснение.

— Все-таки будем?

— Я не могу так жить. С чувством, что мне навязывают все чужое. То я никогда не делал, так никогда не поступал. А я поступаю так, как помню. Не головой, телом. А может, уже и головой.

— Успокойтесь.

— Я спокоен. На работу иду. У меня было дело в жизни. Какое-то очень важное дело. А я иду сейчас на работу и не могу с полной уверенностью сказать, оно это или же не оно. До свидания.

— Всего хорошего. На осмотр как-нибудь зайдите.

— Спасибо, но я здоров.

…Он снова проходил мимо платной стоянки. Его машина была по-прежнему там, черный пятисотый «Мерседес». Да и куда денется без хозяина? И снова не мог удержаться и не подойти к своей машине. Замочек на дверце ножичком, что ли, вскрыть?

— Ты чего здесь крутишься, мужик? — здоровый детина в камуфляже надвигался горой.

— Следователь прокуратуры Мукаев, — достал документ и вдруг впервые почувствовал сладостную власть этих слов. Он имеет правозадавать вопросы.

— Извините. Я в городе недавно. Вас, наверное, многие знают в лицо. Что-то хотели узнать?

— Давно она здесь стоит? — кивнул на красивую машину.

— А кто ее знает? Может, с месяц, может, и побольше. Прежний охранник на другую должность ушел.

— Где ж он теперь?

— В Москве. Говорят, переехал. Жена квартиру в наследство получила. Везет.

— Жаль. Я не про квартиру. Что, деньги кто-нибудь платит за эту машину?

— Деньги давно никто не платит, но будьте уверены: как только хозяин явится за своей крутой тачкой, я уж с него слуплю! Ох и слуплю!

— А выставить вон со стоянки? Раз не платят?

— Выставить?! Пятисотый «мерс»?!

— Да, понимаю. Скажите, если бы у меня были ключи…

— Вы — власть. Вдруг хозяина давно пристрелили? У этих крутых жизнь короткая, как песня. Но что хорошо — веселая.

— Частушка, что ли?

— Ха! Точно! Веселый вы. Так что, какие-нибудь проблемы с этой машиной?

— Пока нет. Пусть стоит. Но я еще зайду. С ключами.

— Как скажете. Вы — власть.

Он ушел, потому что, даже сев в свою машину, в красивый черный «Мерседес», все равно не знал бы, куда на нем ехать. Ну, сел, дальше-то что? Нет, рано.

Полдень

Для следователя прокуратуры Ивана Александровича Мукаева это был очень тяжелый день. Обедать он так и не пошел: к нему на допрос привели подследственного. Руслан Свистунов пристроился в углу, отодвинув туда старое черное кресло, внимательно слушал и следил за всем, что в кабинете происходило. Большей частью молчал, изредка подсказывал другу, но не впрямую, а намеками, чтобы авторитет следователя в глазах подследственного ни в коем случае не подорвать.

Подозреваемый в десяти зверских убийствах, невысокий, хилый мужичонка лет сорока, на маньяка никак не тянул. Хотя был мужичонка весь какой-то нервный, суетливый, но словно бы уже мертвый и мучающийся остатком своей жизни, словно не зная, куда бы его деть. У подследственного был невысокий лоб с залысинами, там, где волосы выпали, на черепе виднелись два странных шишковидных нароста, вроде как жировика, по одному с каждой стороны. Глазки же были маленькие, бегающие, нос, напротив, большой. В целом мужичонка производил весьма отталкивающее впечатление. Так и хотелось определить этого типа в маньяки и разом со всем покончить. Но…