Властитель душ

— Милый, скажи, что тебя мучает. Я все выслушаю, все пойму.

Да, так оно и было. Все понимала, все принимала без тени осуждения. Даниэль представил себе отца, как он приходил, в чем только не сознавался, а мама, оправившись от потрясения, всегда прощала ему. Помогала, если он нуждался в помощи. На все закрывала глаза.

— Ох, мама, мамочка, — едва слышно выдохнул сын.

Она испуганно на него посмотрела:

— Что с тобой? Что случилось? Ты проигрался? У тебя роман?

— Дело не во мне, мама.

Сын в порядке! Слава тебе. Господи!.. Конечно, ему семнадцать лет, в этом возрасте принимают близко к сердцу чужие долги, чужие беды… А он такой справедливый, такой благородный! Еще маленьким не мог перенести, если кого-то из его товарищей наказывали, били собаку, обижали ребенка…

«Ему не нужно было жалеть себя, — подумала Клара, — вот у него и осталось много жалости для других… ненаглядное мое дитятко, счастливое, сытое, балованное…»

— Речь об отце, мама.

Она побледнела и отодвинулась. Оба молчали довольно долго.

— Об отце? Скажи, я не понимаю.

— Мама, ты знаешь, что сумасшедшего Вардеса держат под замком?

— Да, знаю. Несчастный человек!

— Мама… а тебе не приходило в голову… что приступ, из-за которого его заперли, был очень на руку Элинор Вардес?

— Что ты хочешь сказать?

Ей было трудно выговорить вопрос. Она произносила каждое слово медленно, против воли, вся дрожа.

— Понимаешь, мама, он всегда был со странностями. Больше не мог заниматься делами. Но тем не менее никто до сих пор не считал его сумасшедшим.

— Видишь ли, дорогой, отец знает Вардеса уже много лет, он лечит его, не упомню сколько. Вардес пришел к отцу впервые, когда ты был еще совсем маленьким. Ты знаешь, отец лечит нервные заболевания. Так что Вардес не может быть человеком здоровым.

— Не сомневаюсь, что нервы у него не в порядке, он агрессивен. Естественно, он нездоров. Наверняка у него есть фобии, периоды депрессии, но я не раз слышал, как отец говорил: «Вардес не сумасшедший и никогда им не будет».

— Кто тебе рассказал о Вардесе?

— Не могу сказать, мама.

— Почему?

— Потому что… я обещал.

— Даниэль, прошу, не вмешивайся не в свое дело.

— Почему не в свое? Если все откроется, если узнают, что Вардес не сумасшедший, что отец запер его по просьбе жены, если посчитают деньги, которые отец получил за это хорошенькое дельце, ты и тогда скажешь полиции, журналистам — не вмешивайтесь не в свое дело? Когда совершено преступление, оно касается всех, кто его обнаружил, они обязаны сообщить полиции!

— Ты же не станешь доносить на отца, Даниэль?

— Значит, это правда, мама?

— Нет, конечно, нет.

Клара обняла сына за плечи и легонько встряхнула.

— Не понимаю, откуда ты такого набрался? Кто тебя надоумил? Клянусь, ты ошибаешься, Даниэль! Тебе приснился дурной сон!

— Отец — просто…

— Замолчи!

Она резко выпрямилась и, хотя ни разу не ударила сына, пока он был маленьким, теперь со всей силы влепила ему пощечину. Вот только сила была не велика. Клара покачнулась и упала на постель. Даниэль застыл, потом наклонился, взял руку, которая только что его ударила, и поцеловал. Клара приникла к сыну, обняла его, прижала к себе.

— Мамочка, прости меня! Мама, прости!

Он чувствовал слишком частое биение ее сердца и мог только просить прощения.

Клара прошептала:

— Не думай ничего такого. Забудь. Я уверена, что отец не способен причинить кому-нибудь зло, пойти на преступление. Но даже если бы он убил или украл, наша обязанность защищать его, любить, помогать ему…

— Но я не могу, мамочка, даже из любви к тебе! Меня мучает совесть. Я сам поговорю с отцом.

Она устало кивнула:

— Поговори, если хочешь.

— Ты думаешь, он обманет меня? Тогда я обращусь к другим…

— Что тебе до Вардеса? Чем ты ему обязан? Ты с ним даже незнаком. Отец обожает тебя. Он посвятил тебе жизнь!

— При чем тут Вардес? Дело не в каком-то конкретном человеке, дело в преступлении. И ты прекрасно знаешь, что это преступление!

— Даниэль! Обещаю, что Вардес выйдет на свободу, даю тебе честное слово.

— Как ты добьешься этого, бедная моя мамочка?

— Я дала тебе слово.

— Поговоришь с отцом? Но тебе станет его так жалко…

Клара легонько оттолкнула сына и поднялась.

— Что я буду чувствовать, тебя не касается. Я тебе обещала. А теперь засыпай, сынок.

27

Дарио вернулся к утру. Клара не ложилась. Она ждала его в спальне. Дарио решил, что у нее был сердечный приступ на исходе ночи. С болезненной тревогой он сжал ее в объятиях.

— Клара, милая, что с тобой? Тебе плохо?

Она дышала с трудом. Дарио ласково усадил ее возле себя.

— Успокойся. Все пустяки. Мы непременно тебя вылечим.

— Я в порядке, Дарио. Скажи мне правду. Мне сообщили, что Вардес в здравом рассудке, и только ты и его жена под предлогом безумия держите его под замком, потому что Элинор пожелала быть свободной…

Он молча встал и отошел от жены.

— Дарио, посмотри мне в глаза. Нет, такого не может быть! Ответь! Ты никогда мне не лгал. И если б ты только знал, кто мне сказал об этом? Это…

Клара хотела и не смогла произнести имя сына, только махнула рукой в сторону его комнаты.

— Малыш? — спросил он глухо.

— Так это правда, Дарио?

Она провела платком по губам, лицо у нее стало тоскливым, растерянным.

— Скажи лучше правду, Дарио… как всегда, как раньше… ты же знаешь, ты ничего не можешь от меня утаить, мы с тобой слишком близки друг другу.

Клара взяла его за руку, притянула к себе с той же нежностью, с какой обнимала за плечи Даниэля несколько часов тому назад.

— Ты хотел помочь Элинор? Хотел расплатиться с долгами? Ответь. Пожалей меня. Скажи, он в самом деле не сумасшедший, этот несчастный?

— На свободе он сдохнет, как собака, от алкоголя и наркотиков или покончит с собой, проигравшись. Сидя взаперти, он дал мне миллион.

— Дарио, это преступление.

— А по-моему, нет.

— За два года ты заработаешь тот же миллион, но честно.

— Клара, милая, на протяжении десяти лет я не заработал честно ни единого су. Но печальнее всего, что и с этим миллионом я не могу выпутаться. Я заплатил старые долги. И опять у нас ничего. Мы опять на мели.

— Продай все, Дарио! Продай все, что у тебя есть!

— И что дальше? Как ты представляешь доктора Асфара в маленькой квартирке на окраине с прислугой за все и без машины? Кто придет ко мне лечиться? Кто мне поверит? Да, я проклят. Я живу людским безумием и жадностью, и, если перестану потакать безумствам, люди от меня отвернутся и погубят меня. Я нуждаюсь в деньгах, чтобы защищаться. Чтобы выжить. Чтобы ты жила.

Клара с нежностью сжала его руку.

— Я? Я не унесу деньги туда, куда скоро уйду. Ты знаешь, что я обречена.

— Не говори мне, что ты умрешь, Клара, — умоляюще попросил он, секунду помолчав. — Я чувствую такую усталость, кажусь себе таким старым, что боюсь, умру раньше, чем сумею обеспечить будущее Даниэля. Но даже если бы я знал, что жить мне осталось полгода, я хотел бы, чтобы у меня были деньги, пусть ценой преступления. Прости меня, Клара. Но с тобой я говорю, как с Господом Богом. Больше всего на свете я боюсь бедности. Не только потому, что сам был беден, но еще и потому, что мои деды и прадеды жили в нищете. За мной длинная череда голодных, они еще не насытились и насытятся не скоро. Мне всегда будет не хватать тепла. Я всегда буду чувствовать себя незащищенным. Мне всегда будет мало почестей, мало любви! Клара! Нет ничего страшнее безденежья. Нет ничего постыднее, ненавистнее и безнадежнее бедности. Клянусь тебе, Клара, я, не задумываясь, пожертвовал бы ради тебя жизнью, но даже ради тебя я не отпущу Вардеса! Никогда! Ему не быть на свободе!

— Дарио, я не поняла — ведь, если ты получил деньги, то этот несчастный больше тебе не нужен. Отпусти его на свободу, Дарио… найди предлог. Признай, что ты ошибся. Объяви, что он выздоровел. Но не оставляй преступления на своей совести… Оно принесет нам несчастье.