Онича

Еще было это название, которое она твердила каждый день во время войны, в Сен-Мартене, в Санта-Анне, потом в Ницце, в Марселе, словно оно ключ ко всем мечтам. Она тогда каждый день заставляла Финтана произносить его тайком, чтобы бабушка Аурелия и тетя Роза не слышали. Он принимал серьезный вид, который ее почти пугал или вызывал безудержный смех. «Когда мы будем в Ониче…» Он говорил: «Что ли, вот так: в Ониче?» Но никогда не говорил о Джеффри, никогда не соглашался сказать «мой отец». Не верил, что это правда. Джеффри был просто незнакомец, писавший письма.

А потом она решила уехать, отправиться туда, к нему. Всё тщательно подготовила, ничего никому не сказав, даже Аурелии. Надо было получить паспорта, найти деньги, купить билеты на корабль. Она поехала в Ниццу, чтобы продать свои драгоценности, золотые часы, принадлежавшие ее отцу, и золотые монеты, луидоры, которые ей подарили перед свадьбой. Бабушка Аурелия не упоминала о Джеффри Аллене. Он был англичанин, враг. Тетя Роза была словоохотливей, она любила говорить: «Porco inglese» [13]. Забавлялась, заставляя Финтана повторять это, когда он был маленьким. Она восхищалась доном Бенито [14], даже когда тот обезумел и стал посылать молодежь в мясорубку. Финтан повторял за ней: «Porco inglese!» И заливисто смеялся. Ему было пять лет. Это был их с Розой секрет. Однажды May услышала и метнула в старую деву взгляд, похожий на два голубых клинка. «Никогда больше не учи этому Финтана, не то я с ним немедленно уйду». Уходить ей было совершенно некуда. Тетя Роза прекрасно об этом знала и плевать хотела на угрозу. Их квартира под крышей, в доме 18 по улице Аккуль, состояла всего из двух комнат и тесной кухни, выкрашенной в желтый цвет и выходящей во двор-колодец.

May объявила новость едва за месяц до отъезда. Аурелия сильно побледнела. Но ничего не сказала, зная, что это ни к чему. Только спросила:

— А Финтан?

— Мы оба уезжаем.

May знала, что бабушке Аурелии больнее расставаться с Финтаном, чем с ней. Знала, что они с сыном наверняка больше не увидят Аурелию. Роза-то не переживала. Всего лишь испытывала досаду. Ненависть к inglese. Она тогда чего только не наговорила, изливая потоком глупости, черные слова, желчь.

На пороге невысокого дома May долго обнимала ту, что заменила ей мать. На улице было людно, гул голосов, детские крики, перекличка стрижей. Было начало весны. До ночи далеко. Поезд уходил в Бордо в семь часов.

В последний момент, когда такси остановилось, Аурелия не выдержала. Задыхаясь, пробормотала:

— Я поеду с тобой до Бордо, пожалуйста!

May жестко ее оттолкнула:

— Нет, это неразумно.

Финтан почувствовал запах бабушкиной одежды, волос. Он мало что понимал. Отворачивался, отталкивал ее. Перестал соображать. Почему «до свидания», если они никогда уже не увидятся?

* * *

Он никогда не видел столько пространства. «Ибузун», дом Джеффри, стоял за городом, вверх по течению, над устьем реки Омерун, где начинались тростники. По другую сторону пригорка, там, где всходило солнце, была огромная равнина с желтой травой, простиравшаяся насколько хватало глаз, в сторону холмов Ини и Мунши, за которые цеплялись облака. Во время одного приема новый District Officer Джеральд Симпсон сказал May, что там, в этих холмах, скрываются последние равнинные гориллы. Он подвел May к окну своей резиденции, откуда на горизонте виднелись голубые кряжи. Джеффри пожал плечами. Но именно поэтому Финтан любил ходить к началу травяной равнины. Холмы всегда были темными, таинственными.

На заре, еще до того, как Джеффри вставал, Финтан уходил едва заметными тропинками. Неподалеку от реки Омерун было что-то вроде поляны, потом спуск к песчаному пляжу. Туда окрестные женщины приходили купаться и стирать белье. Прогалину Финтану показал Бони. Это было тайное место, полное смеха и песен, где мальчишки не смели появляться, опасаясь ругани и побоев. Женщины входили в воду, распускали свои одежды, садились и говорили с водой реки, которая текла вокруг них. Потом завязывали платья вокруг талии и стирали белье, отбивая его на плоских камнях. Их плечи блестели, удлиненные груди покачивались в ритме ударов. Утром было почти холодно. Туман медленно спускался по течению к большой реке, касаясь крон деревьев, поглощая острова. Магический миг.

Бони был сыном рыбака. Он часто приходил, предлагая May рыбу, раков. Потом ждал Финтана за домом, в начале большого поля с желтой травой. Настоящее его имя было Джозип, или Джозеф, но из-за долговязости и худобы его прозвали Бони, то есть «костлявый». У него было гладкое лицо, умные и смешливые глаза. Финтан сразу с ним подружился. Бони говорил на пиджине, а также знал немного по-французски, поскольку его дядя с материнской стороны был из племени дуала. Пользовался готовыми фразами: «Как дела, шеф?», «Привет, приятель!», «Черт побери!» и прочими в том же духе. Знал все возможные ругательства и грубые слова на английском, открыл Финтану, что такое cunt [15], и многое другое, чего тот не знал. Еще он умел говорить жестами. Финтан быстро научился этому языку.

О реке и окрестностях Бони знал все. Был способен бегать не хуже собаки босиком сквозь высокую траву. Сначала Финтан надевал большие черные ботинки и шерстяные носки, которые носили англичане. Доктор Чэрон убеждал May: «Знаете, здесь не Франция. Есть скорпионы, змеи, ядовитые колючки. Я знаю, что говорю. В Афикро полгода назад один D. О. умер от гангрены, потому что считал, будто по Африке можно разгуливать в сандалиях на босу ногу, как в Брайтоне». Но однажды, когда Финтан не смотрел, куда ступает, у него в носках оказалось полно рыжих муравьев. Они засели в петлях и так свирепо кусались, впиваясь челюстями, что, когда их пытались оторвать, голова насекомого оставалась на коже. С того дня Финтан отказался и от ботинок, и от носков.

Бони дал ему потрогать свои подошвы, твердые, как деревянные подметки. Финтан спрятал хваленые носки в гамаке, поставил большие черные ботинки в железный шкаф и стал ходить по траве босиком.

На рассвете желтая саванна казалась необъятной. Тропинки были не видны. Бони знал проходы между лужами грязи, между колючими кустами. Из-под ног с треском вспархивали куропатки. На полянах они вспугивали стайки цесарок. Бони умел подражать птичьим крикам с помощью листьев, камышинок или пальца, засунутого в рот.

Он был хороший охотник, но при этом некоторых животных убивать не хотел. Однажды Джеффри вышел на площадку перед домом. Куры раскудахтались, потому что в небе кружил сокол. Джеффри прижал к плечу карабин, выстрелил, и птица упала. Бони стоял у входа в сад и все видел. Он был в гневе. Его глаза уже не смеялись. Он показывал на пустое небо, где только что кружил сокол, и все твердил: «Him god!» («Это бог!») Он называл птицу Уго. Финтан почувствовал стыд, страх тоже. Это было так странно. Уго был богом, и так же звали бабушку Бони, а Джеффри его убил. Для Финтана это стало еще одной причиной не надевать черные ботинки, бегая по травяной равнине. Они были обувью porco inglese.

В начале равнины находилась проплешина, клочок красной земли. Финтан сам ее обнаружил, в первые дни, когда отважился зайти так далеко. Это был город термитов.

Термитники напоминали печные трубы и торчали прямо из голой, растрескавшейся от солнца земли. Некоторые были выше Финтана. Странная тишина царила в этом городе, и, сам не зная почему, он подобрал палку и начал колотить по термитникам. Быть может, от страха, от одиночества в этом безмолвном городе. Печные трубы из отвердевшей земли гудели эхом, как от пушечных выстрелов. Палка отскакивала, опять била. Мало-помалу на верхушках термитников появились бреши. Целые куски стен рушились в пыль, обнажая галереи, разбрасывая бледных личинок, корчившихся на красной земле.

13

Мерзкий англичанин, свинья английская ( итал.).

14

Бенито Муссолини.

15

Женский половой орган ( англ., груб.).