Страница 17 из 137
* * * На кашель тусклый повернув плечо, Она угрюмо посмотрела в угол: Собрат по бегству, русский агроном, И местный адвокат играли в шашки… Так каждый день. А после — разговор О том, что было б, если б да кабы… К холодной печке строгий взор склонив, Она сама с собой заговорила: «Так странно. Здесь весь город говорит Об этом янки… Ах, герой, герой! А он, должно быть, и забыл давно Об этом приключении нелепом. Ему не снится даже, что вокруг Его героем трусы величают. Он так же методично, как всегда, В свои столовые шагает неизменно, А если завтра темной ночью вновь Его судьба столкнет с пятью ножами — Он так же хладнокровно, как тогда, Один бесстрашно будет защищаться… Все это так же просто для него, Как утром чашка кофе или чая… Кто он — не знаю. Квакер, может быть, А может быть, делец с хорошим сердцем… Но вы слыхали ли в былые дни у нас, Чтоб кто-нибудь в Москве иль Петербурге Оставил кров свой, близких и дела И к голодающим вдруг в Индию помчался? Ведь на диване всласть поговорить Гораздо легче, чем срываться с места». Она умолкла. Шашки на столе Все так же по доске передвигались… «Так странно… — вновь она сказала тихо, Сама с собой печально рассуждая,— Когда б у нас такие люди были, Бежать бы было незачем сюда». * * * Съев у врага все шашки до последней, Ей агроном, зевая, возразил: «Увы, мы не Ринальдо Ринальдини,— Но вы слыхали, Лидия, не раз О тысячах погибших на войне Отважных до безумья русских людях? Да и в гражданской бойне, с двух сторон, Немало смелых сгинуло в сраженьях. О них тома бы можно написать, Которые не снились и Майн Риду. А наше бегство? Сколько нас, таких, Чей каждый шаг опаснее, пожалуй, Чем путешествие средь австралийских дебрей». Она взглянула на далекий холм. Косые капли вновь о стекла бились. «Все знаю, знаю… Бегство и война, Война и бегство… Шалая отвага. Костер до неба, через день — горсть пепла, Все — судьи, и никто не виноват…» * * * Допив холодный чай свой, адвокат Протер пенсне и с кротким сожаленьем (Так с дамами всегда он говорил, Когда они пускались в рассужденья) Сказал: «О чем вы спорите, — не знаю. Принципиально — я белобилетник Во всех военных и гражданских войнах. Я не эксперт — кто храбр и кто не храбр. Но если б ваш герой-американец Обыкновенным был совдепским смертным И где-нибудь в Москве на Вшивой горке Подвергся вдруг ночному нападенью — И браунинг отважно в ход пустил, То, смею думать, в случае успеха Его б постигла все же злая участь: Примчавшийся на выстрелы патруль Героя вашего ухлопал бы на месте За… незаконное ношение оружья… Все это принимая во вниманье, Пожалуй, он бы там не защищался, А как и все — покорный, как баран, Уныло б поднял обе лапы кверху…» Рассматривая плачущую даль, Она ему ни слова не сказала… Опять лишь стены поняли ее. Опять три правды… Этот краснобай, Практичный трус, влюбленный лишь в себя, Ведь тоже прав с своей ужасной правдой… Размытой глины рваные зигзаги Желтели под дымящимся дождем, И даль была так тускло-безнадежна, Что серые, печальные глаза Невольно позавидовали трупу, Лежавшему в песчаном углубленье Недвижным и сереющим клубком. * * * В тот день американец, как всегда, В свой ресторан отправился обедать. Когда он наклонился над тарелкой, К нему слуга неслышно подошел И положил на стол хрустящий сверток. Он развернул холодную бумагу И удивленно опустил глаза: Средь чайных роз таинственно белел Клочок картона с именем его И надписью косою по-французски: «От русской девушки». И больше ничего. Американец добродушно усмехнулся, Понюхал розы, повертел записку И снова наклонился над тарелкой, Дымившей паром в бритое лицо. <1923>
Яблоки *
На рогатинах корявых ветви грузные лежат. Гроздья яблок нависают, как гигантский виноград… Их весь день румянит солнце, обвевает ветерок, И над ними сонно вьется одуревший мотылек. А внизу скосили травы, сохнет блеск густых рядов, И встревоженные пчелы ищут, жалуясь, цветов… Сколько яблок! В темных листьях сквозь узлы тугих сетей Эти — ярче помидоров, те — лимонов золотей. Подойдешь к тяжелой ветке и, зажмуривши глаза, Дух их радостный вдыхаешь, как хмельная стрекоза… Посмотри! Из-под забора поросята влезли в сад — Приманил и их, как видно, духовитый аромат: Оглянулись вправо-влево, как бы не было беды, И накинулись гурьбою на опавшие плоды. Ходят ноги, ходят уши, ходят хвостики винтом, А взволнованная кошка притаилась за кустом… Непонятно ей и странно: разве яблоки еда? В синем небе сонно тает белоснежная гряда. И до самого забора, до лохматой бузины Гроздья яблонь расцветили тень зеленой глубины. Пахнет осенью и медом, пахнет яблочным вином. Петушок веселым басом распевает за гумном… <<1919>> <<1921>> Кошедары вернуться