Лисянский

В заключение высказал свое мнение по существу:

«Не находя ничего более замечательного в представлениях гг. Ратманова и Соболевского, я беру смелость заключить сию бумагу тем, что Американской компании непременно нужно взять меры, по которым род подчиненных ей жителей не токмо бы не уменьшался, но даже мог бы умножиться, ибо с потерею онаго вся ловля морских зверей прекратиться должна, как ни один россиянин производить ее не в состоянии сам. Такая же потеря в моих мыслях при теперешних обстоятельствах почти неизбежна через двадцать лет со времени завоевания острова Кадьяка г-ном Шелиховым. Уже на оном осталось не более половины людей, при всем том, что дальные партии или промысла еще недавно только зачались. Також де компания должна непременно снабжать своих людей одеждою и домашними инструментами как можно дешевле. Також де ожидать можно просветить несколько тысяч человек, которые будут щитать себя одолженными Россиею».

Письмо графа Румянцева взбудоражило сознание воспоминаниями о недавнем вояже. Отослав свой отзыв, Лисянский заглянул в знакомый дом у Синего моста.

Осенью, вернувшись из кругосветного плавания, он передал «Неву» лейтенанту Леонтию Гагемейстеру. Леонтий жадно расспрашивал о Русской Америке, плавании, поведении «Невы». Компания тогда вновь отправляла шлюп в Русскую Америку, и Лисянский ближе познакомился с директором компании Михаилом Булдаковым. Тогда и узнал, что тот женат на дочери Григория Шелихова и хорошо знал известного купца и морехода. Теперь, бывая в Петербурге, Лисянский нет-нет да и заходил повидаться с директором.

В этот раз Булдаков спросил его напрямик, не согласен ли он вновь отправиться в Русскую Америку.

— Увольте, Михайло Матвеевич, — невесело ответил Лисянский, — я свое отплавал, здоровье пошаливает. И то я уже подумываю в отставку выйти.

— Да, да, вы уж не пеняйте, — извинился Булдаков.

— А я к вам по следующему поводу. Недавно получил письмо на отзыв от их сиятельства графа Румянцева. Так там Ратманов и Соболевский нелестно отзываются о Баранове. Откуда сие? Они-то его по делу не ведают…

Булдаков недовольно отмахнулся.

— Знаю я этих писак, вечно у нас крамолу выискивают из бумажной помойки. А Ратманова-то я хорошо помню, он моему свояку Резанову немало крови попортил.

— А где же сейчас Николай Петрович? Мы с ним разминулись в океане, так и не привелось увидеться.

Булдаков тяжело вздохнул. После письма его из Калифорнии прошлым летом он не имел от него известий.

— Повестил меня недавно граф Нелединский, он ему весточку прислал из Якутска. Читал я это письмецо. Торопится Николенька в столицу, а понапрасну себя не жалеет. Здоровьицем-то слаб, не надорвался бы…

Лисянский готовился вступить в компанию, вернулся на корабли, тем временем отпуск кончился. С начала навигации 1807 года его назначили командиром корабля «Зачатие Анны», но вскоре перевели командиром отряда. Отряду кораблей предписывалось крейсировать в западной части Балтики у островов Гогланд и Борнхольм.

Штурвал внешнеполитического курса Российской империи резко повернул в другую сторону. Поражение под Аустерлицем ничему не научило русского императора, там, вопреки советам мудрого Кутузова вывести армию из-под удара французов и сохранить ее для России, он безоглядно бросил войска на погибель в западню французов. В далеких от России просторах Европы, в болотах, непролазной грязи на полях Пултуска, Прейсиш-Эйлау, Фридланда, расплачиваясь за ошибки своего командующего генерала Беннигсена, гибли десятки тысяч русских солдат. Что отстаивали они в прусских владениях, австрийских вотчинах? Свое отечество? Отнюдь. Того не ведая, оберегали они лишь престиж трона самодержцев российских, в жилах которых, по иронии судьбы, даже не было русской крови. И лишь храбрость, мужество и стойкость русского солдата заставили Наполеона искать замирение с трепетавшим от страха Александром I. Посылая князя Лобанова-Ростовского для переговоров с Наполеоном, царь напутствовал:

— Бывают такие положения, когда нужно думать о том, чтобы сохранить себя.

Вскоре Тильзитский мир перечеркнул прошлое и сделал отношения вчерашних союзников неприязненными. Отношения с Англией ухудшились, и отряду Лисянского вменялось в обязанность вести разведку и наблюдать за передвижением английского флота у берегов Дании и Швеции.

В разгар лета мимо отряда, обменявшись приветствиями, проследовал шлюп «Диана». Лисянский знал, что командует шлюпом опытный лейтенант Василий Головнин и «Диана» направляется в Тихий океан по его маршруту мимо мыса Горн. Не мог, конечно, предполагать Лисянский, какие испытания ждут Головнина. После месячного безрезультатного противоборства со стихией у мыса Горн мореплаватель повернул к мысу Доброй Надежды. Там «Диану» целый год пленили англичане, а после Василий Головнин два года томился в плену у японцев…

По возвращении из крейсирства Юрию Федоровичу объявили о новом назначении — командиром экипажей «всех личных яхт его императорского величества».

«Должность знатная, но канительная и мне не по нутру», — сокрушался Лисянский, но, поразмыслив, согласился. Новое положение давало ему больше времени вечерами для работы над рукописью.

После Рождественских праздников 1808 года он получил весточку от Анания. Вместе с эскадрой адмирала Сенявина он оказался в Лиссабоне. Вернув, по приказу императора, французам Ионические острова и побережье Далмации, эскадра направилась в Россию. Три недели корабли боролись с жестокими осенними штормами в Атлантике и зашли в Лиссабон. Там их 10 месяцев блокировали англичане. Их ждала незавидная судьба — погибнуть в сражении с многократно превосходящим и отлично вооруженным неприятелем или сдаться в плен. Только мужество и мудрость адмирала Сенявина позволили избежать этой незавидной участи. Без санкции императора он на свой страх и риск договорился с англичанами, и в конце концов корабли с честью передали на хранение в порты Англии до окончания войны, а людей без потерь возвратили на родину.

Всю зиму не раз штудировал Лисянский рукопись, но не находил заметных изъянов. Решил написать предисловие к будущим читателям и откровенно их предупредил: «Наконец, остается мне, изъявив чистосердечное признание в недостатках и неисправности моего слога, попросить у читателя великодушного в том извинения, в котором он тем паче отказать не может, что я по роду моей службы никогда не помышлял быть автором. При сочинении моих путешествий я старался украсить все предметы не витийством, или плавностью слога, но истиной».

…Глубокой осенью закончилась кампания 1808 года. Эскадра разоружилась, готовилась к зимней стоянке. По мере того как обнажались мачты, исчезали паруса, такелаж, рангоут, корабли теряли стройность, романтические очертания силуэтов парусников. С грустью смотрел Лисянский на медленно спускающийся с гафеля корабля «Энгетейм» его личный вымпел командира отряда.

«Неужели предстоит навсегда покинуть флот?» Во время крейсирства в прошлую кампанию он почувствовал недомогание — ломило голову, часто хворал, но каждый день проводил на шканцах. Видимо, давала себя знать давняя контузия, полученная в бою во время службы в английском флоте.

В продолжение нынешней кампании болезнь вновь не раз напоминала о себе, он стал всерьез подумывать об отставке. Служба вне корабля, на берегу, ему претила. Его поддержала и жена.

По возвращении из кругосветного вояжа Юрий Федорович случайно, на вечеринке, познакомился с молодой вдовой. Шарлотта, так ее звали, после скоропостижной кончины мужа, состоятельного чиновника департамента финансов, жила скромно и уединенно, занимаясь воспитанием единственного ребенка. Как-то сразу, с первой встречи, они почувствовали взаимную расположенность и большую симпатию друг к другу. В Шарлотте подкупали искренность в отношениях и глубокая душевность. Жандр Шарлотта Карловна, урожденная баронесса Брюнельд, имела имение в Кобрине. Влюбленные встречались часто и вскоре решили объединить свои судьбы. Венчались они скромно. Со стороны жениха были Гревенс, Повалишин. Брак оказался счастливым, молодые супруги ожидали первенца…