Страница 65 из 75
Прибыв в расположение экипажа, Политковский, построив весь личный состав во дворе, поделился с соотечественниками грустными новостями. Понурый строй молча выслушал рассказ старпома о несчастливом завершении визита к коменданту. Окончив горестное повествование, Политковский уже хотел дать команду разойтись, когда чей-то голос из глубины строя спросил:
– Так чего ж теперь с капитаном-то будет?
– Не знаю, – недовольно буркнул старпом. – В данном случае может произойти все, что угодно. Комендант, пся крев, грозился Всеслава Романовича за шею повесить. А так как капитан наш англичашке изрядно зубов повыбил, тот обиду долго не забудет и угрозу свою осуществить может, на что, к нашему прискорбию, власти у него с избытком.
На следующий день караул у ворот периметра усилили. Вечно скучающего констебля заменили отделением восемнадцатого Королевского Ирландского полка, разрешив выход в город не более чем троим за раз, хотя особо стремления выйти за ограду русские моряки не проявляли. Весь личный состав «Одиссея» остался за забором, ограничившись регулярным поплевыванием в сторону караула, и только Туташхиа, прихватив с собой Троцкого, ушел в город и вернулся в расположение поздним вечером, так никому и не сказав, где он провел время и что делал. Не добившись вразумительного ответа от горца, ну не считать же ответом «по городу гулял, на местных немножко смотрел», Политковский взял в оборот Троцкого. Выяснив после почти часовой беседы, что большую часть дня Туташхиа ходил вокруг полицейского участка, благо он в городе имелся в единственном числе, старпом отпустил Льва отдыхать, но кое-какие выводы для себя сделал и крепко над ними призадумался. А когда утром ему доложили, что большую часть ночи неугомонный горец в расположении отсутствовал, окончательно убедился в их правоте.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
17 ноября 1899 года. Дурбан
Весь следующий день Дато посвятил своему снаряжению, не отличавшемуся большим разнообразием. С утра и до обеда он с большой основательностью точил родовой кинжал, доведя клинок до такой остроты, что теперь, чтобы порезаться, достаточно было провести по лезвию пальцем. Закончив возиться с заточкой, Туташхиа вплел в хвост кнута добытый невесть где кусок свинца, превратив хлыст в смертельно опасное оружие. Сочтя дневную работу законченной, Дато о чем-то пошептался с Троцким и, невзирая на то, что до вечера оставалась еще уйма времени, отправился спать. Но стоило вахтенному отбить две ночные склянки, как горец бесшумно поднялся со своей койки.
– Вставай, брат, – прошептал Туташхиа, аккуратно тряся Троцкого. – Только тихо вставай, не разбуди никого.
– Да проснулся я, проснулся, – несколько недовольным спросонья тоном проворчал Троцкий, опуская босые ноги на пол. – А насчет разбудить, тут хоть кричи, хоть из пушки пали, никто без боцманской дудки глаз не откроет.
Однако, вопреки собственным словам, Лев сразу обуваться не стал и, взяв в руки сапоги и тощий вещмешок, побрел к выходу из барака.
– Ну и шо вы можете мне за это сказать, босяки? – раздался из темноты громкий шепот Корено, едва друзья зашли за угол барака. – Дато! Ты авторитетный вроде налетчик, а не фраер, но имеешь поступков как последний поц…
– Чего тебе надо, Нико? – нахмурился горец. – Есть что сказать – говори, нет – уйди с дороги, некогда нам.
– Ша, мой юный друг! Возьмите полтона ниже, не стоит так громко нервничать, – сверкнула в темноте белозубая улыбка одессита. – Нет причин быть акадэмиком, шобы понять, шо вы не улицу клешем утюжить собрались, а имеете желаний без шуму и пыли сделать налет на кичу и вынуть из ее капитана.
– А ты-то откуда знаешь? – удивленно раскрыл рот Троцкий. – Мы ж никому ничего не говорили…
– Не делайте мне квадратные глаза, Лева, – продолжил ухмыляться Корено. – Еще чуть-чуть, и за ваш налет знала бы и тетя Песя с Молдаванки, не говоря уже за местных драконов. Смотрите сюдой и ловите ушами моих слов! Шо мы имеем? Мы имеем гембель[39], когда местные цудрейторы заловили мосье капитана и имеют желаний подарить ему деревянный лапсердак. Таки вы спросите, они имеют с этого счастье? И я отвечу: шобы да, таки нет. Когда Дато день напролет полирует живопырку, любой поц без второго слова скажет, шо сейчас он сделает лимонникам красиво и приятно под названием «Жора, подержи мой макинтош». И вот шо я имею сказать: отрежьте мне язык – я хочу это видеть!
– Драться ты умеешь, – немного подумав, обронил Туташхиа. – А убивать? Сможешь? Там, где капитана держат, ночью четверо полицейских сидят, и бить их мы не будем. Мы их резать будем. Справишься?
– Не делайте мне смешно, – фыркнул Корено слегка обиженным тоном. – Лева может в полный рост фасон держать, а Коля Корено годится только шобы чахотку делать?
– Льву я верю, – отрезал Туташхиа. – Когда меня убить хотели, Лев с голыми руками на троих абрагов бросился. Если ты пойдешь с нами, будешь слушать, что я скажу, иначе здесь оставайся.
– Вы мне просто начинаете нравиться! Не бойтесь, Дато, если кто при мне зажмурится, я не буду иметь бледный вид и розовые щечки. Ну шо, кончаем языками базлать и встаем на верный курс?
Когда до дырки в заборе оставалось несколько шагов, Туташхиа вдруг напрягся и, останавливая идущих следом за ним товарищей, поднял руку. Несколько мгновений он вслушивался в доносящиеся из темноты звуки, потом резко скользнул в сторону и исчез из вида. Парой минут позже возле ограды послышался чей-то приглушенный вскрик, а чуть погодя горец выволок из кустов бесчувственное тело в белом кителе.
– Дато! Это же наш старпом! – удивленно воскликнул Троцкий, рассмотрев принесенного Туташхиа человека. – Его-то ты зачем убил?
– Он спиной ко мне стоял, лицо не видел, – чуть смущенно пожал плечами абрек. – Да и не убивал я его, так, за горло подержал немного. Не переживай. Сейчас он очнется, и мы его спросим: зачем прятался?
– Ты зачем ночью в кустах стоял? – спросил абрек, рывком посадив Политковского на землю. – Ночью спать надо, а не по кустам шастать…
– Вас ждал, вот и торчал здесь, как баржа на мертвом якоре, – сдавленно прохрипел старпом, растирая горло. – Арсенину сюда возвращаться нельзя, вот и припас кое-чего капитану в дорогу. – Политковский протянул Туташхиа тяжелый, набитый под завязку мешок. – Хлеб там, консервы, одежка сменная да денег немного. – Викентий Павлович размашисто перекрестил троицу друзей. – Я бы с вами пошел, да кто ж здесь за всеми присмотрит? Так что помогай вам бог, ребята, помогай вам бог… – и, резко развернувшись, зашагал в сторону флигеля. Пройдя пару шагов, он остановился и повернулся в сторону друзей:
– Троцкий! А может, вы останетесь? Зачем вам кровью пачкаться?
– Спасибо за предложение, Викентий Павлович, но нет, – отрицательно покачал головою Лев. – Я с Дато пойду. Куда ж он без меня? – Парень подхватил с земли принесенный старпомом мешок и чуть преувеличенно вздохнул: – Оставишь его без присмотра – непременно в беду попадет.
Несмотря на опасения Троцкого, до полицейского участка друзья добрались без приключений. Пару раз навстречу попадались полицейские патрули, один раз военный, но стоило ночному караулу показаться вдали, как троица русских (грузин, грек и номинальный еврей) пряталась в темной подворотне или за оградой ближайшего дома.
– Надень костюм, Лев, – прошептал Туташхиа, когда до здания полицейского участка осталось не более сотни шагов. – Как переоденешься, войди в участок и хоть одного из полицейских на улицу вымани. Дальше ни о чем не думай и ничего не бойся. Я и Нико все сами сделаем.
Троцкий, согласно кивнув, развязал мешок и, закусив от волнения губу, стал несколько суетливо переодеваться в купленный еще в Батуме костюм.
– Может, тебе кинжал дать?
– Нет. И так справлюсь. – Лев попытался расправить складки на слежавшемся пиджаке, но, видя тщетность своих стараний, чуть нервно усмехнулся: – Ты представь, забегает в околоток тип в измятом костюме и с аршинным кинжалом в руке, полицейские не то что на улицу не пойдут, а так по щелям запрячутся, что до утра не сыщем…