Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. Песни. Стихотворения

* * * Все было не так, как хотелось вначале, Хоть было все как у людей, Но вот почему-то подолгу молчали, И песни для них по-другому звучали, Но, может, не надо, им так тяжелей… И нужно чуть-чуть веселей. Ну пожалуйста! Нам так хорошо, но куда интересней, Когда все не так хорошо, И люди придумали грустные песни, Со мной ей не скучно, не скучно и мне с ней, И любят, и хвалят их – песни с душой: «Пожалуйста, спойте еще! Ну пожалуйста!» Со Средневековья подобных идиллий Не видел никто из людей: Они друг без друга в кино не ходили, Они друг у друга часы подводили — Хитрили, чтоб встретиться им поскорей. He верите? Что? Для детей? Ну пожалуйста! ‹1968› * * * Где-то там на озере На новеньком бульдозере Весь в комбинезоне и в пыли — Вкалывал он до зари, Считал, что черви – козыри, Из грунта выколачивал рубли. Родственники, братья ли — Артельщики, старатели, — Общие задачи, харч и цель. Кстати ли, некстати ли — Но план и показатели Не каждому идут, а на артель. Говорили старожилы, Что кругом такие жилы! — Нападешь на крупный куст Хватит и на зубы, и на бюст. Как-то перед зорькою, Когда все пили горькую, В головы ударили пары, — Ведомый пьяной мордою, Бульдозер ткнулся в твердую Глыбу весом в тонны полторы. Как увидел яму-то — Так и ахнул прямо там, — Втихаря хотел – да не с руки: Вот уж вспомнил маму-то!.. Кликнул всех – вот сраму-то! — Сразу замелькали кулаки. Как вступили в спор чины — Все дела испорчены: «Ты, юнец, – Фернандо де Кортец!» Через час все скорчены, Челюсти попорчены, Бюсты переломаны вконец. 1968 * * * У Доски, где почетные граждане, Я стоял больше часа однажды и Вещи слышал там – очень важные. «… В самом ихнем тылу, Под какой-то дырой, Мы лежали в пылу Да над самой горой, — На природе, как в песне – на лоне, И они у нас как на ладони, — Я и друг – тот, с которым зимой Из Сибири сошлись под Москвой. Раньше оба мы были охотники — А теперь на нас ватные потники Да протертые подлокотники! Я в Сибири всего Только соболя бил, — Ну а друг – он того — На медведя ходил. Он колпашевский – тоже берлога! — Ну а я из Выезжего Лога. И еще (если друг не хитрит): Белку – в глаз, да в любой, говорит… Разговор у нас с немцем двухствольчатый: Кто шевелится – тот и кончатый, — Будь он лапчатый, перепончатый! Только спорить любил Мой сибирский дружок — Он во всем находил Свой, невидимый прок, — Оторвался на миг от прицела И сказал: «Это мертвое тело — Бьюсь на пачку махорки с тобой!» Я взглянул – говорю: «Нет – живой! Ты его лучше пулей попотчевай. Я опричь того ставлю хошь чего — Он усидчивый да улёжчивый!» Друг от счастья завыл — Он уверен в себе: На медведя ходил Где-то в ихней тайге, — Он аж вскрикнул (негромко, конечно, Потому что – светло, не кромешно), Поглядел еще раз на овраг — И сказал, что я лапоть и враг. И еще заявил, что икра у них! И вообще, мол, любого добра у них!.. И – позарился на мой браунинг. Я тот браунинг взял После ходки одной: Фрица, значит, подмял, А потом – за спиной… И за этот мой подвиг геройский Подарил сам майор Коханойский Этот браунинг – тот, что со мной, Он уж очень мне был дорогой! Но он только на это позарился. Я и парился, и мытарился… Если б знал он, как я отоварился! Я сначала: «Не дам, Не поддамся тебе!» А потом: «По рукам!» — И аж плюнул в злобе. Ведь не вещи ‹же› – ценные в споре! Мы сошлись на таком договоре: Значит, я прикрываю, а тот — Во весь рост на секунду встает… Мы еще пять минут погутарили — По рукам, как положено, вдарили, — Вроде нá поле – на базаре ли! Шепчет он: «Коль меня И в натуре убьют — Значит, здесь схорон ят, И – чего еще тут…» Поглядел еще раз вдоль дороги — И шагнул, как медведь из берлоги, — И хотя уже стало светло — Видел я, как сверкнуло стекло. Я нажал – выстрел был первосортненький, Хотя «соболь» попался мне вёртненький. А у ног моих – уже мёртвенький… Что теперь и наган мне — Не им воевать. Но свалился к ногам мне — Забыл, как и звать, — На природе, как в песне – на лоне. И они у нас как на ладони. … Я потом разговор вспоминал: Может, правда – он белок стрелял?… Вот всю жизнь и кручусь я как верченый. На Доске меня это‹й› зачерчивай! … Эх, зачем он был недоверчивый!» ‹1968›