Блок 11

– «Ибар»… замечательные сигареты. Как ты умудрился их раздобыть?

– Мне принесли их по моему заказу из магазина на углу, он открыт всю ночь, – ответил, засмеявшись, Моше.

Из того же тайника под своей курткой он достал металлическую зажигалку, нижняя половина которой была покрыта шагреневой кожей.

– Прошу!..

Эсэсовец, запихнув свою палку обратно за поясной ремень, положил одну сигарету в карман, а кончик второй засунул в рот. Взяв зажигалку, он щелкнул ее механизмом.

– Красивая… – восхищенно сказал он. – И функционирует хорошо. Черт тебя побери, Моше… А ты умеешь устраиваться в жизни, да?

Обершарфюрер задумчиво посмотрел на огонек зажигалки, а затем поднес его к кончику торчавшей изо рта сигареты. В другой руке он продолжал держать фотографию. Элиас все никак не мог оторвать взгляд от своей реликвии. Эсэсовец с наслаждением несколько раз затянулся сигаретой. Обершарфюрер, похоже, не собирался возвращать зажигалку: он держал ее на ладони и внимательно разглядывал.

– Великолепная… – вздохнул он. Затем сделал по-военному строгое лицо и сказал: – А теперь можете возобновить ваши обсуждения. Когда примете решение, позовите меня. Но не позднее шести утра.

Он повернулся, собираясь уйти.

– Иоганн… – позвал его Моше.

Эсэсовец неохотно оглянулся:

– Чего тебе, Моше? Ты хотел мне что-то сказать?

– Фотография… – Моше взглядом показал на фотографию.

– Комендант приказал мне докладывать ему обо всем, что происходит в этом бараке. Фотография конфискована.

При этих его словах лицо Элиаса перекосилось от отчаяния.

– Ида! – С этим криком раввин бросился к уже повернувшемуся к нему спиной эсэсовцу, намереваясь выхватить у него из руки снимок. Однако обершарфюрер, даже находясь к Элиасу спиной, догадался – а может, он это предвидел – и резко отскочил в сторону. Протянутая рука Элиаса поймала лишь воздух. Обершарфюрер, бросив зажигалку на пол и схватив палку, замахнулся и ударил ею по плечу раввина, не успевшего ни отпрянуть, ни хотя бы защититься рукой.

Элиас, вскрикнув от боли, повалился на пол. Обершарфюрер, подскочив к нему поближе, начал яростно бить его ногами сначала по спине, а затем в бок. Жуткие стоны, которые издавал Элиас, еще больше разозлили эсэсовца, и он начал бить раввина и по голове.

–  Arschloch! [77]Как ты смеешь… нападать на немца? Я тебя сейчас хорошенько проучу…

Превращенная от ударов в кровавое месиво плоть издавала еле слышные хлюпающие звуки. Из уха Элиаса, расползаясь лужицей по полу, потекла струйка крови. Раввин уже больше не двигался. Его тело превратилось в бесформенную массу. Ни у кого из семи других заключенных не хватило мужества вмешаться. Они лишь молча наблюдали за зверским избиением, происходившим прямо у них на глазах.

– Хватит, Иоганн, хватит… – наконец сказал тихим голосом, набравшись храбрости, Моше.

Häftlinge,притащившие сюда, в этот барак, котел с похлебкой, стояли, едва не окаменев от ужаса.

Гнев обершарфюрера потух так же внезапно, как и вспыхнул. Эсэсовец перестал бить раввина. Он от напряжения вспотел и дышал очень тяжело. Поправив свое обмундирование, он направился было к выходу, но, заметив, что его палка забрызгана кровью, наклонился и вытер ее краем валяющейся на полу одежды Элиаса.

Затем он посмотрел на неподвижное тело раввина.

– Мне придется доложить обо всем коменданту, – сказал он не столько находившимся в бараке заключенным, сколько самому себе. – Он будет недоволен.

Обершарфюрер вышел из барака, а вслед на ним, подняв подвешенный на палке котел, засеменили и двое приносивших похлебку заключенных. Дверь барака захлопнулась.

– Пойдемте, поможете мне, – сказал Моше. – Давайте положим его на одеяло.

С всевозможными предосторожностями Моше, Берковиц, Иржи и Пауль подняли Элиаса с пола. Голова раввина была залита кровью, его лицо опухло, он уже еле дышал.

– Осторожно! – сказал Моше, когда они вчетвером стали укладывать Элиаса на кипу одеял в самой темной части прачечной.

Мириам наклонилась над своим мужем и ласково погладила его по груди. Потом она посмотрела на стоявших рядом мужчин угрюмым взглядом.

– Уйдите! – потребовала она.

– Мириам… – начал было возражать Моше.

– Уйдите! – крикнула Мириам.

Склонившись затем над мужем, она обняла его, невольно вымазывая свою одежду в его крови.

– Элиас… – прошептала она.

Раввин ничего не ответил.

Комендант, сидя в своем кабинете на мансардном этаже, полностью погрузился в атмосферу шахматной партии. Вдруг послышался стук в дверь. Брайтнер поднял глаза и посмотрел на часы с маятником и с золотой отделкой, принесенные сюда, как и остальные предметы обстановки комнаты, из «Канады». Какой-то еврей был настолько глуп, что прихватил их с собой, когда его повезли на поезде сюда, в Аушвиц… В дверь снова постучали, и Брайтнер недовольно поморщился. «Какого черта?…» – мысленно возмутился он. Его внезапно охватила сильная тревога – как будто от результата этой шахматной партии зависело что-то очень-очень важное.

Он сердито встал из-за стола и, открыв дверь, увидел, что за ней стоит обершарфюрер.

–  HerrШмидт! Хм, вы явились прямо ко мне в кабинет… Они, видимо, наконец-то приняли решение.

– Никак нет, Herr Kommandant!

– Что же тогда произошло?

– Один из заключенных попытался на меня напасть. Мне пришлось обороняться.

– И он, наверное, уже мертв, да?

– Нет, жив. Думаю, что жив. Но он сильно изранен. Мне распорядиться, чтобы его отнесли в больницу?

– Не надо. Пусть остается там, в бараке. О нем позаботятся его товарищи. А о ком вообще идет речь? Случайно, не о раввине ли?

Обершарфюрер, не сумев скрыть своего изумления, удивленно поднял брови.

– Совершенно верно, Herr Kommandant.Именно о нем.

– Еще одна пешка… – пренебрежительно фыркнул Брайтнер.

– Что вы говорите, Herr Kommandant?

– Ничего… А что конкретно произошло?

– Данный заключенный прятал у себя под одеждой фотографию.

В глазах коменданта неожиданно вспыхнули огоньки любопытства.

– Фотографию? И что это за фотография?

– Фотография девочки. Вот она.

Обершарфюрер достал из кармана фотоснимок и протянул коменданту. Брайтнер взял его небрежным жестом, однако едва он на него взглянул, как вдруг побледнел.

– Это и есть та фотография? Вы уверены?

– Он прятал ее у себя под одеждой, – повторил обершарфюрер.

Он даже не заметил, что его начальника охватило волнение.

Брайтнер, не отрываясь, продолжал смотреть на фотографию с таким видом, как будто все то, что его сейчас окружало, вдруг перестало существовать. Обершарфюрер в течение более чем минуты стоял неподвижно, а затем стал покашливать, чтобы привлечь к себе внимание коменданта.

– А?… – Брайтнер неохотно отвел взгляд от фотографии.

–  Herr Kommandant,у вас будут для меня какие-нибудь распоряжения?

– Нет, Herr Oberscharführer.Можете идти. Если произойдет что-нибудь еще, немедленно поставьте меня в известность.

Обершарфюрер, браво щелкнув каблуками, вышел. Брайтнер подошел к письменному столу. Усевшись за этот стол, он выдвинул один из ящиков и вытащил из стопки лежавших в нем папок и отдельных бумаг папку коричневого цвета.

Он стал перебирать хранящиеся в ней отчеты, напечатанные на машинке под копирку в двух экземплярах. Везде, где должна была быть буква «о», плохо настроенный механизм машинки пробил бумагу насквозь. Брайтнер медленно перелистывал страницы, пока не нашел то, что искал.

Фотографию.

Фотографию девочки.

Брайтнер взял фотографию, которую ему дал обершарфюрер, и положил ее рядом с фотографией, которую он только что отыскал. Он долго и скрупулезно рассматривал их обе, сравнивая одну с другой.

Белокурые волосы, заплетенные в косы, голубые глаза, улыбка.

77

Дырка от задницы! (нем.)