Сладкие объятия

Селина провела кончиком языка по губам, глубоко вдохнула и сказала:

— Вы кошку ищете?

Джордж Дайер замер, взглянул наверх и увидел девушку, сидящую на верхней ступеньке. У нее были длинные голые ноги без туфель, а Перл лежала у нее на коленях, как огромная белая меховая подушка.

Он слегка нахмурился, пытаясь что-то вспомнить. Он спросил:

— Вы уже были здесь, когда я вошел?

— Да.

— Я вас не видел.

— Да, знаю. — Он подумал, что голос у нее хорошо поставлен, чувствовалось воспитание. Она продолжала: — Вашу кошку зовут Перл?

— Да, я вернулся, чтобы покормить ее.

— Она весь день просидела у меня на коленях.

— Весь де… А как давно вы тут?

— С половины третьего.

— С половины третьего? — Он взглянул на часы. — Но уже шестой час.

— Да, я знаю.

Теперь и Перл приняла участие в разговоре, сев прямо, потянувшись, издав еще одно жалобное мяуканье и легко спрыгнув с колен девушки и спустившись по лестнице. Журча, как чайник, она обвилась вокруг ноги Джорджа, но впервые на нее не обратили внимания.

— Вы здесь по какой-нибудь особой причине?

— О да, я приехала повидать вас.

— Что ж, может, сойдете с лестницы вниз?

Так она и поступила. Она встала, потирая онемевшую от неудобного сидения спину, и стала спускаться шаг за шагом, откидывая волосы с лица. После Фрэнсис Донген и всех остальных загорелых молодых женщин Сан-Антонио, она казалась очень бледной, ее желтовато-коричневые волосы спускались до плеч, а челка закрывала брови. Голубые глаза затеняла усталость. Он подумал, что она слишком молода, чтобы быть красивой.

— Я ведь вас даже не знаю… да? — спросил он.

— Нет. Нет, не знаете. Я надеюсь, вы не возражаете, что я вот так просто взяла и вошла к вам в дом.

— Нисколько.

— Дверь была не заперта.

— На ней нет запоров.

Селина улыбнулась, приняв это за шутку, но это не было шуткой, поэтому она перестала улыбаться и постаралась придумать, что говорить дальше. Бессознательно она ждала, что он узнает ее, скажет: «Кого же вы мне напоминаете?» или «Ну конечно же я встречал вас раньше, когда-то, где-то». Но ничего этого не произносилось, и его вид смущал ее, он ничем не напоминал того щеголеватого молодого офицера с горящими глазами, который был ее отцом. Она ожидала, что он будет очень загорелым, но она не знала, что его лицо покрыто морщинами или что его глаза так налиты кровью. Щетина на лице не только скрывала правильные черты и ямочку на подбородке, но и придавала ему злодейский вид. Более того, он, казалось, совсем не был рад ее видеть.

Она сглотнула:

— Я… полагаю, вы удивлены, почему я здесь.

— Ну да, конечно, но я не сомневаюсь, что в свое время вы мне расскажете.

— Я прилетела из Лондона… сегодня утром, прошлой ночью. Нет, сегодня утром.

Его охватило ужасное подозрение.

— Вас что, Ратлэнд послал?

— Кто? А, мистер Ратлэнд, издатель. Нет, не он, но он просил передать, что просит ответить на его письма.

— Как же, просит. — Ему пришла в голову другая мысль. — Но вы знаете его?

— О да, я повидала его, чтобы узнать, как можно вас найти.

— Но кто вы?

— Меня зовут Селина Брюс.

— А я — Джордж Дайер, но, думаю, вы это знаете.

— Да, знаю…

Опять последовало молчание. Джордж, сам того не желая, заинтересовался:

— Вы ведь не поклонница? Не секретарь-организатор Клуба поклонников Джорджа Дайера? — Селина отрицательно покачала головой. — Значит, вы остановились в «Отеле Кала-Фуэрте» и прочитали мою книгу? — Она снова покачала головой. — Похоже на игру в двадцать вопросов, правда? Вы знаменитость? Актриса? Вы поете?

— Нет, но я должна была вас видеть, потому что… — Храбрость покинула ее. — Потому что, — закончила она, — мне надо попросить у вас в долг шестьсот песет.

Джордж Дайер почувствовал, как у него от изумления отвисла челюсть, и быстро поставил стакан с водой, пока он не выпал из рук.

— Что вы сказали?

— У вас есть, — сказала Селина, говоря очень четко и громко, как будто разговаривала с глухим, — шестьсот песет, которые вы могли бы мне одолжить?

— Шестьсот! — Он засмеялся, но не весело. — Вы, должно быть, шутите.

— Хотелось бы мне, чтобы это была шутка.

— Шестьсот песет! У меня и двадцати песет нету!

— Но мне надо шестьсот, чтобы заплатить таксисту.

Джордж оглянулся вокруг:

— А при чем здесь таксист?

— Мне пришлось взять такси от аэропорта до Кала-Фуэрте. Я сказала таксисту, что вы заплатите ему, потому что у меня нет денег. В аэропорту у меня украли кошелек, пока я ждала, чтобы нашелся мой багаж… Послушайте… — Она подобрала свою сумочку и показала ему два срезанных края у ручек. — Полицейский сказал, что это был очень опытный вор, потому что я ничего не почувствовала и у меня украли только кошелек.

— Только кошелек. А что было у вас в кошельке?

— Мои дорожные чеки, некоторая сумма английских денег, несколько песет. И, — добавила она с видом человека, решившего чистосердечно во всем признаться, — мой обратный билет.

— Понятно, — сказал Джордж.

— И таксист сейчас ждет в гостинице в Кала-Фуэрте. Вас. Чтобы вы заплатили ему.

— Вы хотите сказать, что вы взяли такси от аэропорта до Кала-Фуэрте, чтобы найти меня для того, чтобы я заплатил за такси. Безумие…

— Но я объяснила… Понимаете, мой багаж не прибыл…

— Вы хотите сказать, что вы и багаж потеряли!

— Я не теряла багаж — они потеряли его. Авиакомпания.

— Ну и путешествие у вас. Завтрак в Лондоне, обед в Испании, багаж в Бомбее.

— Он прибыл в Барселону, но они думают, что он отправлен в Мадрид.

— Итак, — произнес Джордж с видом энергичного ведущего телевикторины, подводящего итоги, — ваш багаж в Мадриде, а кошелек украден, и вам надо шестьсот песет, чтобы заплатить за такси.

— Да, — сказала Селина, в восторге от того, что наконец-то он вник в суть дела.

— И как, вы сказали, вас зовут?

— Селина Брюс.

— Ну, мисс Брюс, хотя я и в восторге от нашего знакомства и, естественно, расстроен, узнав о ваших неудачах, я пока так и не вижу, какое имею отношение ко всему этому.

— Я думаю, огромное, — сказала Селина.

— Ах так?

— Да. Видите ли… я думаю, что я ваша дочь.

— Вы думаете…

Он сразу же решил, что она ненормальная. Она должна быть такой. Она представляла из себя одну из тех безумных женщин, которые ездили повсюду, утверждая, что они императрица Евгения, только у этой был бзик в отношении его самого.

— Да. Я думаю, что вы мой отец.

Она не была безумной. Она была совершенно невинной и искренне верила в то, что говорила. Он сказал себе, что должен вести себя разумно.

— Откуда у вас вообще взялась такая идея?

— У меня есть маленькая фотография отца. Я думала, что он умер. Но у него в точности ваше лицо.

— Ему не повезло.

— Ах нет, все совсем не так плохо…

— У вас фотография с собой?

— Да, здесь… — Она наклонилась за сумкой, и он попытался отгадать, сколько ей лет; он старался вспомнить, решить, как решается вопрос жизни и смерти, может ли существовать хоть малейший шанс, что это ужасное обвинение справедливо. — Она здесь… я всегда ношу ее с собой, с тех пор как нашла ее, лет пять назад. И когда я увидела фотографию на обложке вашей книги…

Она протянула ему фотографию. Он взял, не сводя глаз с ее лица, и спросил:

— Сколько вам лет?

— Двадцать.

Он почувствовал слабость от облегчения. Чтобы скрыть выражение на своем лице, он быстро взглянул на фотографию, которую вручила ему Селина. Он ничего не сказал. А затем, как это сделал и Родни, когда Селина в первый раз показала ему фотографию, Джордж Дайер поднес ее к свету. Спустя некоторое время он сказал:

— Как его звали?

Селина сглотнула.

— Джерри Доусон. Те же инициалы, что и у вас.

— Вы можете мне что-нибудь о нем рассказать?

— Немного. Понимаете, мне все время говорили, что его убили до моего рождения. Мою мать звали Хэрриет Брюс, и она умерла сразу же после того, как я родилась, поэтому меня воспитывала бабушка, и вот почему меня зовут Селина Брюс.