Медсестра

Виктор не стал сообщать инспектору, что Грабов мертв, потому что решил сначала сам в том удостовериться. Он взял газовый пистолет, отнятый им еще у Хасана, приказал Алене закрыть дверь на замок и никого, кроме него, не пускать.

— А когда я приду, собаки сразу меня узнают по запаху и будут радостно скакать возле двери, — заметив ее недоуменный взгляд, улыбнулся Рене. — Это лучший пароль!

— Подожди!

Алена прижалась к нему. Он обнял ее, заметив, как бигли обрадовались их объятиям.

— Я люблю тебя! — прошептала она.

— И я тебя тоже.

- И еще я очень хочу, чтобы ты всегда был рядом! Я не могу больше одна!

— Я всегда буду рядом! — ответил Виктор.

— Меня не посадят за него в тюрьму?

— Ты же защищалась. Черпак — неплохое средство для обороны. — Он улыбнулся. — Выпей граммов пятьдесят коньяка, чтобы расслабиться.

Она закрылась на два прочных замка, плеснула себе глоток «Мартеля», подбросила пару чурбаков в камин и уселась в кресло перед ним, глядя на разгорающийся огонь. Бигли тотчас улеглись рядом, положив головы на лапы.

Алене всегда нравился дом Виктора. Небольшой, уютный, обжитой, со старой, добротной мебелью и узкими викторианскими окнами, он имел, как посмеивался Рене, свой особый нрав, напоминавший ему нрав чопорного, изысканного англичанина, который

никогда не вступит в разговор с незнакомым собеседником, не будучи представленным.

Через полчаса бигли неожиданно всполошились и радостно запрыгали около входной двери. Алена, не дожидаясь стука Рене, тотчас открыла и остолбенела, на пороге с залитым кровью лицом и с петлей на шее стоял Виктор. За ним, победно усмехаясь, возвышался Грабов.

— Ну вот и мы, голубка! — возбужденно прошептал он. — Ты не ждала нас в такой компании? Принимай гостей, боевая подруга!

11

Он грубо втолкнул Виктора, и тот, запнувшись о порог, полетел на пол. Бигли мгновенно ощетинились, грозно зарычали, приняв боевую стойку и готовые броситься на враждебного пришельца.

— Убери этих уродов, иначе я размозжу эти собачьи головы! — прорычал Грабов.

—■Робин, Питер, на место! — собрав последние силы, приказал им хозяин, и собаки, грозно поворчав, не спеша, с достоинством повиливая короткими хвостами, удалились в кабинет.

— Так-то лучше, — усмехнулся убийца.

Алена намочила полотенце, стерла кровь с лица Рене. Оказалось, бровь глубоко рассечена, и было необходимо срочно ее зашить. Хозяйка «Гранд этуаль» стала искать подходящие нитки, иглу, но Петр, державший, как палицу, в руках черпак из нержавейки, потребовал сначала заклеить ему рану на голове.

— Ударчик вышел неплохой, голова как медный таз гудит! — усмехнулся он. — Посильнее бы замах — и черепок могла бы раскокать!

Она прижгла йодом рану на голове Грабова, заклеив ее пластырем.

— В доме есть спиртное?! — проскрежетал тот в ярости.

Рене указал на бар. Русский налётчик схватил початую бутылку виски и в несколько глотков опорожнил ее. Многое повидавший в своей жизни Виктор не без удивления смотрел на громилу. Алена налила Рене полстакана коньяка и прокалила на огне иглу.

— Придется зашивать без наркоза, так что лучше выпить, — объяснила она.

Он кивнул, мелкими глотками выпил предложенный коньяк и попросил еще. Грабов нашел литровую бутылку гавайского рома и принялся без задержек опустошать ее.

Она сделала первый стежок и Виктор застонал, стиснув зубы.

— Потерпи, родной мой, я знаю, очень больно, зато зашью так, что и следов не останется!

Она налила ему еще коньяка, и он залпом выпил. Кровь натекала на глаз, и приходилось ее убирать.

— Я не успел войти, как он тяжелейшим ударом свалил меня с ног! Это чудовище, а не человек! — сдерживая боль, зашептал Рене на русском, но потом перешел на французский. — Сюда едет инспектор Жардине, наше спасение. Монстр знает французский?

— Вряд ли.

— Тогда я буду говорить только на нем.

Она кивнула, К ним подошел Грабов.

— О чем воркуете, недобитые буржуи? — ухмыльнулся он,взглянул на шов. — А ты смотри-ка, лихо шьешь!

Алена знала, когда Петр выпивал, сначала становился простецким, свойским парнем, даже ласковым, но, едва перебирал, мог убить и брезгливо переступить через труп. Злоба тогда переливалась у него через край. Сейчас же пока еще им владело щедрое благодушие.

— Я чувствовал, что ты кого-то успела заарканить! — хохотнул Грабов. — Она прыткая! Со мной кувыркалась, а хирурга придерживала. Теперь по старикам пошла? Он по-русски-то кумекает?

— Нет.

— На хрен тебе эта развалина?! Чтоб через пять лет горшки за ним выносить? Мало в больницах натаскалась? Я еще понимаю, почему за инвалида пошла! Прислуживала, привыкла, да и хоромы стоящие, бабки есть, а тебе хотелось из теткиной нищеты выскочить. Все понятно. А тут чего ловить? Геморрой и ревматизм? Какой он тебе защитник, если его соплей перешибить можно! Ему, понятное дело, к старости сиделка потребуется и такая ломовая лошадь, как ты, чтобы по дому убиралась да жратву готовила. А проживет этот хмырь еще лет тридцать! Сейчас ты баба в самом соку, похудела и конфеткой сделалась, так пососать и хочется! Найди крепкого, молодого, который бы так окучивал, что искры из глаз, сыпались! Я тебе дело говорю! Они на жалость тебя давят, а ты по уму живи! Как эти сволочи!

Виктор, выслушав эти русские откровения, задергал желваками, забыв на мгновение даже о своей жуткой боли.

— Заткнись ты! — не выдержав, оборвала советчика Алена.

Грабов засверлил бывшую жену колючими глазками.

— Я с тобой, шалава, пока по-хорошему базарю и лучше не зли меня! Знаешь, чем кончится! Я вас обоих тут урою!

Бывшая медсестра сделала последний стежок,

завязала узелок, стерильным тампоном промокнула кровь.

— Подержи, — привычно бросила Алена Виктору, с которым всегда разговаривала по-русски, и тотчас поняла, что проговорилась. — Тьен! — мгновенно повторила она, оглянулась, чтобы узнать, заметил ли ее прокол Грабов.

Но тот, несколько секунд назад еще изрыгавший страшные угрозы, теперь, казалось, дремал, закрыв глаза, приоткрыв рот и откинув голову на мягкую спинку кресла. Штоф виски и литр крепкого гавайского рома могли свалить и слона. Однако стоило Алене подняться на ноги, как Грабов встрепенулся и, набычившись, с подозрением уставился на них, готовый отразить любой неожиданный удар. Лишь поняв, что никто нападать не собирается, повернулся к бару, схватил штоф английского джина, сделал пару затяжных глотков. Громко крякнул. После чего его туманный взор прояснился и заонежский громила скривил тонкие губы. Первый признак того, что прежнее спиртное благодушие закончилось — и они теперь остались наедине с выродком и убийцей.

— Сходи пожрать принеси! — бросил он Алене.

Та вышла на кухню. Форточка была открыта, и она

услышала, как к дому подрулила машина. Погасив свет, она заметила две фигуры, крадущиеся к ее дому.

В одной из них она узнала инспектора Луи Жардине. Напарник же инспектора оказался щуплым и тщедушным. Когда Виктор сообщил о скором приезде полицейских, мадам Лакомб обрадовалась, предположив, что нагрянет целая группа захвата. Этим же двоим Грабов без всяких усилий свернет шеи.

Жардине с помощником осторожно поднялись на ее крыльцо, и Алена увидела молоденького, с цыплячьей шеей, остроносого жандарма, который наверняка

поступил на работу неделю назад. Даже форма на нем топорщилась.

«Старый дурак, не мог взять парня покрепче! — разозлилась она. — К тому же, скоро выяснится, что оба приехали без оружия».

— Тебя за смертью посылать?! — Из гостиной донесся грозный рык.

Алена схватила кусок ветчины, сыру, плетенку хлеба, принесла, молча выложила перед Грабовым. Тот наполовину опустошил уже и штоф с джином, но к ветчине не притронулся. Отрезал лишь кусок сыра, лениво разжевал. В таких стрессовых ситуациях алкоголь, видимо, взбадривал, придавал сил, а еда, наоборот усыпляла.