Медсестра

— И сама выпей для храбрости, а то на тебя смотреть еще страшнее, чем на мою руку.

Алена принесла спирт, прокалила иглу, вдела нитку, снова Промыла рану. Грабов уложил руку на стол, выдохнул, легко выпил стакан спирта, задержал .дыхание, что-то пожевал, потом выдохнул. Помедлил и стал аккуратно сшивать рваные концы кожи. Делал . он это столь ловко и расторопно/ что медсестра, позабыв обо всем, во все глаза следила за его действиями. При этом он ни разу не чертыхнулся, не стискивал зубы от боли, словно сшивал иглой куски чужого кожного покрова. Его угрюмое широкоскулое лицо с темным, будто пороховым загаром, с острыми, цепкими глазками даже чуть посветлело, и странная улыбка то и дело вспыхивала на губах.

— Ну вот и все...

Он сделал петлю, чтобы нить не могла развязаться.

Алена отрезала оставшийся кончик, смазала шов йодом. Петр снова никак не отреагировал, словно никакой боли вообще не чувствовал.

— Что, совсем не жжет? — не выдержав, спросила медсестра.

— Пиши на неделю, но через четыре дня все одно , выйду.

— Хватит выкобениваться! — урезонила Грабова медсестра. — У нас месяц назад один герой сходил! Так мы его еле откачали!

Они и не заметили, как к ним подошел Кузовлев. Видимо, их голоса его разбудили.

— Где это тебя угораздило? — зевая, спросил он,разглядывая зашитую рану, и, не дожидаясь ответа восхищенно проговорил: — Ален, да ты, оказывается, Марья-искусница! Сам бы Дим Димы такому шву сейчас позавидовал!

— Руки у нее золотые, — поддакнул Грабов, не глядя на нее.

— Я на неделю ему бюллетень вьшисываю — смутившись от незаслуженных похвал, но и не оспаривая их, отозвалась Алена.

— Можно и на две, — пробормотал хирург. — Швы снимем дней через десять, не раньше. И Алена Васильевна права, геройствовать попусту не надо. Шов может разойтись, в рану попадет инфекция, и начнется гангрена. Тогда без руки останетесь! Этого хочется?

— Нет, не хочется!

—Тогда слушайте,что вам говорят!

Кузовлев сам забинтовал рану.

— Руку держи в тепле, поднимать тяжелое нельзя и лучше бы держать на весу,чтоб мышца не напрягалась. Давай-ка в локте согнем и и шее подвяжем!

— Не надо! — поднимаясь, сердито отрезал Грабов. — Нечего из пустяка геройство разводить!

— А вы что, анестезию не делали?— удивился Кузовлев, взглянув на нераспечатанный флакон.

—Вот распишитесь! — точно не заметив его вопроса, сунула лист бюллетеня Алена. .

Хирург расписался, поставил печать. Пётр забрал

больничный, сунул в карман, бросил долгий, не укрывшийся от Станислава Сергеевича, заинтересованный взгляд на медсестру, и она тотчас вспыхнула,

опустила глаза.

— Извините, что всех перебудил, — хрипло прогудел он. — Спасибо за помощь!

—Через десять дней швы снимать! — выкрикнула ему вслед Алена, но рыбак, не отозвался.

Вскоре и шаги его стихли. Станислав Сергеевич вытащил из своей сумки большой термос, налил себе и Алене горячего кофе, развернул пакет с бутербродами: с рыбой и колбасой. Медсестра тотчас достала, принесенные из дома картофельные шанежки,

испеченые матерью, которые очень любил хирург,выложила их на общий стол.

— Кто-то мне говорил,что Грабов в этой Чечне не одну сотню людей погубил, — помолчав, заметил Кузовлев.

— Не людей, а врагов Отечества, террористов, и не погубил, а уничтожил! — поправила его медсестра.

— Какие же они враги, Аленушка? Они такие же люди, как и мы, только еще несчастнее! — с грустью заметил хирург. — Еще неизвестно, как нас за эту войну история рассудит!

— А у них всегда противоположные рассуждения! — не задумываясь, ответила Алена. — Наш президент говорит нам, что мы воюем в Чечне против сепаратистов, — значит, так оно и есть, а шпионам хочется нам побольше навредить, вот они и говорят все наоборот!

— Весьма любопытная точка зрения! — сохраняя снисходительную улыбку, заметил хирург. — И где же эти шпионы проживают, с твоей точки зрения?

— Да везде! Москва же просто кишит шпионами! — обидчиво поджав губы, проговорила медсестра. — Они там и в правительстве, и в парламенте и в министерствах! Даже в больницах! И рядом метро «Профсоюзная» в том числе?

— При чем здесь метро "Профсоюзная»?-нахмурившись, не понял Кузовлев.

— Шпионы же на метро ездят, чтобы быть незаметными в толпе! Они скромные и пожилым людям уступают места в транспорте. На самом же деле разрушают нашу жизнь!

— Да у тебя полная каша в голове! — Он бросил взгляд на книгу, которую Алена читала, и невольно усмехнулся.

— Да, мы обожаем романы про страстную любовь, — заметив этот ехидный взгляд, с вызовом бросила она. — Мы любим далекие страны, где все не так, как в нашей жизни, где мужчины вежливые и романтичные, и мне лично очень не хватает таких, как Армандо! Во всяком случае, я бы хотела такого встретить!

— Но для этого надо как минимум стать Терезией, — усмехнулся Станислав Сергеевич, но Алена на эту иронию не отозвалась.

Кузовлев допил горький кофе, решив не развивать далее опасное направление их нелепого разговора. Иногда на Алену нападало странное упрямство и она могла упорно доказывать самые абсурдные вещи.

Заступая на каждое ночное дежурство с Аленой, Станислав Сергеевич рисовал в своем воображении совсем другие сцены. Ему грезилось, будто в разгар ночи их руки невольно касаются друг друга, пальцы переплетаются, а тела сближаются — и вот уже совсем рядом ее красивое лицо, полные розовые губы и большие зеленые глаза; Медсестра была так обворожительна, что хирург влюбился на второй день их совместной работы решительно и бесповоротно, готовый жить здесь, рядом с ней до самой смерти, и возвращаться в Москву не торопился. Он знал, что ликом не уродился в Армандо, знойного латиноса и красавца: белесые ресницы, веснушчатое лицо, совсем не выразительное «золотушное», как говорили здесь, но время — лучший лекарь. Алена привыкнет

к нему, оценит его ум, душевные качества, и в ней обязательно вспыхнет к нему тот самый женский интерес, который обычно заканчивается свадьбой. Он все рассчитал и не торопился с сердечным объяснением, завлекая медсестру пока другим — своими знаниями. Терпеливо рассказывал ей про язву кишечника, двенадцатиперстной кишки, про гепатит и геморрой, рак молочной железы, и она не только слушала,но и восхищенно восклицала: «Ой, а нам этого в училище не говорили! Как интересно!» Глаза ее загорались, щеки розовели, она смотрела на него восторженно, почти влюбленно, и у Станислава Сергеевича кружилась голова от первых побед.

Кузовлева покоряла даже Аленина наивность. И сейчас он в душе умилился ее рассуждениям о шпионах и слепой вере в непогрешимость своего президента.

«Это еще не самое страшное человеческое заблуждение», — вздохнул про себя хирург!

— Так вь| согласны, Станислав Сергеевич, что мы в Чечне воюем против злостного сепаратизма? - не выдержав, нарушила молчание Алена.

— Да, согласен, — улыбнувшись, кивнул Кузовлев.

3

Алена подробно рассказала Мишелю о встрече с Грабовым и о спорах с Кузовлевым. Мсье Лакомб неожиданно поддержал точку зрения хирурга, заявив, что он даже опубликовал статью в «Монд» в поддержку свободолюбивого чеченского народа и, несмотря на разгул терроризма во всем мире, считает русско-чеченскую войну несправедливой по отношению к горскому народу.

Алена пожала плечами. Она уже и не знала, на чьей она теперь стороне.

Заканчивался октябрь, зачастили дожди, но они гуляли в любую погоду. Сначала направились в сад по дорожкам, выложенным белым и красным камнем. Мсье Лакомб увлеченно рассказывал о вечнозеленых кустарниках олеандра, посаженных еще отцом, потом о китайской бегонии, дальневосточном лимоннике и других растениях.

— Деревья выживать, когда чувствуют любовь, — негромко заметил мсье Мишель.

Раньше на прогулках они почти не разговаривали. Алена неторопливо толкала коляску, из сада они выезжали на луговую дорожку, которая вела к речке Роне, заросшей по берегам густым ивняком. Мсье Лакомб любил посидеть на обрывистом склоне, глядя на быстрое течение мутной воды, игривый всплеск рыбешек и на туман, уползающий на поля. Но в тот день из-за резкого ветра они вернулись домой на полчаса раньше.