Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 67

Раньше она думала, что французы —это нечто вроде цыган. Ветреные, легкомысленные, гоняются за юбками да ищут утех, могут давать любые обещания, но никогда их не выполнять, а потому решила держаться строго. Мишель же Лакомб оказался трепетньм, застенчивым, почти "с девичьим обликом — подружка, да и только. И Алена прониклась к нему сочувствием. Виктор же повергал ее в трепет, лицо ее вспыхивало, и странный пожар занимался в душе ,да такой, хоть в прорубь кидайся, чтоб погасить.

— Он всегда заверял мне, что станет старый холостяк, — ощущая ее тайный интерес к своему соседу, словно пытаясь оттолкнуть от него, сообщил Лакомб. Когда он волновался, то путал падежи, окончания и забывал нужные слова.

— А почему они разошлись? — спросила Алена.

— О таких вещах не спросить, — вздохнул Мишель.

— Как это?- удивилась Алена. — Человек развелся -и не узнать почему?!

Мсье Мишель улыбнулся, пожал плечами. Ему исполнилось пятьдесят два года. Он выглядел молодо, свежо, а очки в тонкой золотистой оправе придавали ему вид молодого, обаятельного профессора. Но когда он снимал их, сразу же проявлялись темные круги под глазами.

— О таких вещах не спросить, — категорично повторил Мишель.

— У нас наоборот: когда что-то случается, дают людям выговориться, выплакаться, горюют вместе

с ними и тогда беда быстрее проходит, — объяснила Алена.

— Вот как? — удивился Лакомб. — Я не знал о такой традиции.

— Это не традиция. Это сочувствие, сердоболие.

-Как-как?! Сердо...

-Сердоболие, когда разделяют чью-то сердечную боль, тоску! — обрадовавшись, что Мишель этим заинтересовался, подсказала Алена.

— Я не знал этого слова. Сердоболие...— повторил он. — Надо записать!

Осень продолжала еще красить деревья в красножелтые цвета, но утром уже становилось прохладнее. Вилла мсье Лакомба находилась на юге, совсем рядом Марсель и теплое Средиземное море, и все же, выскакивая в тонком халатике на крыльцо, Алена ощущала робкое дыхание наступающей зимы. Рене, выгуливая собак, надевал теплую куртку, плотные брюки и шерстяное кашне, ужасаясь тому, что русская сиделка выпрыгивает за молоком столь легко одетая, и сразу же начинал размахивать руками, требуя, чтобы она шла в дом. Алена же только смеялась в ответ и не торопилась уходить.

Обедать Мишель спускался на коляске в столовую, где ему накрывала сама повариха, Колетт. Для спуска со второго на первый этаж и обратно сконструировали особое кресло, а хозяин любил передвигаться по своей огромной вилле, где наверное, половину всей площади занимали коридоры и коридорчики -то извилистые, подобно змее, то широкие, почти квадратные, то прямые и длинные. Виллу проектировал знаменитый архитектор, он и напридумывал эти коридоры, считая, что они должны рождать фантазию и вдохновение. Эта вилла радовала Мишеля, он

с лихим азартом гонял по гулким и длинным коридорам, обдумывая очередную книгу.

Мишель завтракал и обедал один, Алена перекусывала на кухне, слушая болтовню стряпухи, которую со временем стала даже понимать. А поначалу Колетт учила ее по-свойски. Вырывала из ее рук хлеб и вопила диким голосом, тыча пальцем в очередной соус, которые великолепно готовила, и русская сиделка без перевода понимала, что все едят с соусами, и никак иначе. Алена пробовала кислые, горько-сладкие, с горчинкой разные соусы и соглашалась. Колетт, с выдвинутой вперед нижней челюстью и большими, как у лошади, желтыми зубами, заливисто хохотала, глядя на русскую как на дикарку.

Стряпуха служила у Лакомбов уже лет десять, вкусно готовила, но была страшной неряхой. Очистки от овощей валялись на полу, раковина полна грязной посуды, все кипело, чадило, а Колетт, зажав папиросу, в углу рта, носилась по кухне, громко топая и всюду рассыпая пепел; Алену это ужасало.

Два месяца пролетели как один день. Алена первым делом установила в доме сразу три аптечки: в кабинете Мишеля, на кухне, где Колетт могла порезаться, обвариться, и у себя в комнате, чтоб всегда иметь лекарства под рукой. Сама составила список необходимых снадобий, в том числе и трав, сама сходила с Анри в местную «фармаси», часть выкупила сразу, на часть оставила заказ, чтобы Себастьян, торговавший медпрепаратами, выписал недостающие из Лиона.Заказала себе и Колетт белые халаты.

Первые дни она как угорелая носилась по дому, жесткой рукой наводя чистоту, потребовала от Колетт , не только покончить со всеобщей антисанитарией, но и пройти медицинское освидетельствование.

— Зачем?! — не понял этого Мишель,вступаясь за стряпуху, которая тут же ему пожаловалась.

—А вдруг у нее СПИД, мсье Лакомб, или саркома в скрытой форме, она же имеет дело с продуктами! Мы едим то, что она готовит! И любой вирус, микроб может через пищу передаться нам.

-У мсье Лакомба глаза округлились от такого ее заявления.

-Нет, я верю, что мадам Колетт абсолютно здорова, но у нас в России продавщицы каждый месяц проходят медобследование, а уж повара тем более! Так положено. Пусть Колетт пропустит один день, я сама обед приготовлю!

Ноги к концу дня гудели, но душой она отдыхала. Это была ее работа, приносившая ей радость. А кроме того, Алена знала, что утром увидит Виктора, днем прогулка по саду — и, быть может, снова нечаянная встреча. Непонятно, что на нее нашло. Точно пришла пора влюбиться и она влюбилась в первого встречного. В соседа.

На лицо постоянно выползала глупая, по ее мнению, улыбочка, но окружающие приветливо улыбались в ответ, — видимо, русская медсестра им нравилась. Уже и Анри, завидя ее, останавливался, сгибаясь в поклоне и приподнимая шляпу,а молочник Стефан нелепо подпрыгивал на месте,весело лопоча на смеси собственных выражений, разгадать смысл, которых

мог лишь Анри, знавший его с детства.

В Овере восемнадцать домов: десять вилл, два коттеджа и шесть крестьянских подворий со скотом и мелкой живностью, они-то и снабжали виллы овощами, молоком и мясом. В двадцати километрах от Овера — Гренобль, некогда столица зимних Олимпийских игр, где проживают триста тысяч жителей. Почти на том же расстоянии — Лион,который поменьше Парижа, но в нем около миллиона жителей. Но ни в Лион, ни в Париж пока ни ногой.

Алена принесла завтрак и отошла в сторону,

дожидаясь кивка хозяина, чтобы покинуть, кабинет да самой наскоро перекусить. За учетом продуктов никто не следил, и Колетт без зазрения совести этим пользовалась, набивая каждый день огромную сумку и унося домой остатки ветчины, жаркого, соусов, салатов, всего, что сама готовила.

— Алин, останьтесь со мной завтракать, — послышался тихий голос мсье Лакомба, и ей показалось, она ослышалась.

Но он повторил свою просьбу, наморщил нос, потёр кончик. Он всегда так делал, когда нервничал.

Через минуту они сидели друг против друга. Алена разрезала хрустящий круассан хозяина, намазала его маслом, сверху полила черничным джемом и протянула ему. Тот улыбнулся.

— Я еще люблю полоскать круассан в горячий кофе, так отец делал.

— Ой, а я намазала! — рассмеялась она. — Возьмите мой, а я ваш съем!

— Нет-нет, мне так тоже нравится, — мсье Лакомб

в один миг проглотил круассан с джемом. —Вкусно!

Она просияла, и мсье Мишель невольно залюбовался ею.

Еще просматривая фотографии претенденток, которые месяца четыре назад привозил его сын Филипп, Лакомб сразу же обратил внимание на Алену. Это был. обыкновенный снимок анфас, сделанный, видимо, в провинциальной фотографии без всяких ухищрений: девушку посадили на стул, залили светом, она напряглась,и съемщик щелкнул. Но даже на. снимка этого неумелого фотографа проявляется ее природное обаяние и тот светоносный ореол, который окутывает облик русской медсестры из Мытищ.

Филипп, заметив его интерес, тотчас обронил:

— Эта красотка отсеяна, как и все остальные из той толстой пачки фотографий, что ты смотришь! Я принес их лишь для того, чтобы ты убедился, какую огромную работу мы провернули с Даниэль и что твои денежки потрачены не зря! — Он протянул пять снимков. — Вот твои настоящие сиделки! Все имеют высшее медицинское образование, бегло говорят по-французски, хороши собой, умеют готовить; две, вот эти, знают кун-фу, так что и охранника брать не надо!