Страница 39 из 60
— Что я позволю или чего я не позволю, к делу отношения не имеет. Боюсь, уровень моего влияния вы переоцениваете. — Из кармана жилетки Майкрофт извлек коробочку из черепашьего панциря и достал из нее понюшку табаку. — Я могу выступить в его защиту, не более и не менее. Могу выступить его представителем. Могу и свидетелем. — Видимо, на лице моем отразилось разочарование, потому что Майкрофт отложил табак в сторону, поднялся и подошел ко мне. — Не переживайте, доктор Ватсон, — посоветовал он. — Мой брат — человек необычайных возможностей, и даже в этот мрачный час он может здорово вас удивить.
— Вы съездите к нему? — спросил я.
— Думаю, что нет. Такой визит приведет его в смущение, да и мне будет неловко, а польза будет нулевая. А вот вы ему скажите, что были у меня и я делаю все, что в моих силах.
— Мне не разрешают с ним встретиться.
— Обратитесь с повторным прошением завтра. В конце концов они просто должны вас к нему допустить. У них нет причин вам отказывать. — Он проводил меня до двери. — Моему брату повезло, что у него есть такой стойкий союзник, равно как и замечательный биограф, — заметил он.
— Надеюсь, я еще не поставил точку в его приключенческой саге.
— До свидания, доктор Ватсон. Мне не хотелось бы вести себя с вами невежливо, поэтому буду весьма признателен, если вы меня больше не побеспокоите — за исключением, разумеется, чрезвычайных обстоятельств. Всего вам наилучшего.
Я возвращался на Бейкер-стрит с тяжелым сердцем: Майкрофт проявил еще меньше желания помочь, чем я от него ожидал. Какие же обстоятельства он готов считать чрезвычайными, если не нынешние? По крайней мере, он обещал похлопотать, чтобы меня допустили к Холмсу, так что мой визит хоть в чем-то оказался полезным. У меня болела голова, боль пульсировала в локте и плече — силы были на исходе. Но оказалось, что день еще не закончен. Я вышел из кеба и направился к хорошо знакомой двери — и вдруг дорогу мне перегородил крепко сбитый невысокий брюнет в черном пальто, он буквально навис надо мной с тротуара.
— Доктор Ватсон? — спросил он.
— Да?
Я хотел быстрее попасть домой, но крепыш занял все пространство передо мной.
— Я попросил бы вас, доктор, проехать со мной.
— По какому делу?
— По делу, которое имеет отношение к вашему другу, господину Шерлоку Холмсу. Никаких других дел и быть не может.
Я присмотрелся к нему повнимательней, и увиденное совершенно меня не вдохновило. С первого взгляда я бы принял его за лавочника, может быть, за моряка или даже гробовщика — было в его лице что-то нарочито скорбное. Тяжелые брови, свисавшие с верхней губы усы. Черные перчатки и шляпа-котелок. По тому, как он стоял, покачиваясь на носках, я так и ждал — вот сейчас он выхватит из кармана рулетку и начнет меня обмерять. Только с какой целью? Сшить мне новый костюм или сколотить гроб?
— Что вам известно о Холмсе? — спросил я. — Что у вас за сведения, которыми вы не можете поделиться со мной здесь?
— Лично у меня, доктор Ватсон, нет вообще никаких сведений. Я лишь выполняю поручение человека, у которого эти сведения есть, я его покорный слуга, и он послал меня сюда передать вам: он просит вас приехать.
— Куда приехать? Кто он?
— К сожалению, отвечать на эти вопросы я не уполномочен.
— Тогда, боюсь, вы попусту тратите время. Сегодня у меня нет желания снова куда-то ехать.
— Вы не поняли, сэр. Джентльмен, на которого я работаю, не приглашает вас приехать. Он требует, чтобы вы приехали. Мне неприятно вам об этом говорить, но он не привык, чтобы ему отказывали. Я бы сказал, что ваш отказ будет ужасной ошибкой. Взгляните вниз, сэр. Видите? Не пугайтесь. Уверяю, вам ничто не угрожает. Прошу вас проследовать за мной…
Я в изумлении отпрянул: глянув вниз, как он сказал, я увидел в его руке револьвер, направленный мне в живот. Достал ли он его во время нашего разговора, держал ли с самого начала — сказать не берусь, но он словно провернул малоприятный трюк, и оружие появилось почти из воздуха. Видно было, что к револьверу ему не привыкать. Если револьвер впервые попадает к тебе в руки, ты держишь его совсем не так, как держит бывалый стрелок. К какой категории относился человек, взявший меня на мушку, было ясно с одного взгляда.
— Вы же не будете стрелять в меня посреди улицы, — сказал я.
— Наоборот, доктор Ватсон, именно это мне и велено сделать, если вы станете упираться. Но давайте будем откровенны друг с другом: охоты убивать вас у меня не больше, чем у вас — охоты умирать. Возможно, вам будет легче, если я скажу — и готов в этом поклясться, — что мы не собираемся причинять вам вред, хотя в данную минуту вам может казаться иначе. Но через некоторое время вам все объяснят, и вы поймете, зачем нужны такие меры предосторожности.
У него была необычайная манера выражаться: подобострастная, но чрезвычайно угрожающая. Он показал револьвером на черный экипаж, запряженный двумя лошадьми, которых придерживал кучер. Это была карета с окнами из матового стекла, и я подумал, что человек, который хочет со мной встретиться, может сидеть внутри. Я подошел и открыл дверцу. Внутри никого не было, убранство салона было богатым.
— Нам далеко ехать? — поинтересовался я. — Домовладелица ждет меня к ужину.
— Там, куда мы едем, вас накормят лучше. Чем быстрее вы сядете, тем быстрее мы отправимся в путь.
Неужели он застрелил бы меня перед входом в собственное жилище? Склонен думать, что да. Было в нем нечто неумолимое. Садясь в экипаж, я тем не менее понимал: возможно, сейчас меня увезут — и больше никто никогда меня не увидит. Что, если этого человека прислали те же люди, которые убили Росса и его сестру, которые так ловко вывели из игры Холмса? Я заметил, что стенки экипажа были обиты шелком — не белым, а жемчужно-серым. Но тут же вспомнил услышанное: у хозяина есть кое-какие сведения. Как ни посмотри, получалось, что выбора у меня нет. Я забрался в карету. Мой спутник влез следом и закрыл дверь, и тут я понял, что в одном отношении свалял дурака. Мне-то казалось, что матовое стекло нужно для того, чтобы никто не мог заглянуть в экипаж снаружи. А оказалось наоборот — я ничего не вижу изнутри.
Мой сопровождающий сел напротив, кучер тут же прошелся по спинам лошадей кнутом — и мы тронулись. Я видел только преходящее мерцание газовых фонарей, но и оно исчезло, как только мы выехали за городскую черту в северном, как мне показалось, направлении. На сиденье для меня лежало одеяло, и я укрыл им колени — декабрьскими вечерами всегда холодно. Мой спутник молчал и, кажется, даже заснул, голова склонилась вперед, а револьвер, вроде бы, безнадзорно лежал на коленях. Но когда примерно через час я попытался открыть окно — вдруг по местности догадаюсь, где мы находимся, — он встрепенулся и покачал головой, будто журил непослушного ребенка.
— Доктор Ватсон, честное слово, я был о вас лучшего мнения. Мой хозяин предпринял серьезные меры для того, чтобы его адрес остался вам неизвестен. Он человек, склонный к уединению. Так что прошу вас, держите руки при себе, а окно пусть остается закрытым.
— Нам еще долго ехать?
— Ровно столько, сколько понадобится.
— А имя у вас есть?
— Есть, сэр. Но, боюсь, разглашать его я не уполномочен.
— Что вы можете мне сказать о вашем работодателе?
— Я могу говорить о нем без умолку, сэр, хоть всю дорогу до Северного полюса. Это замечательный человек. Но ему не понравится, если я познакомлю вас с его биографией. Сами ведь знаете: меньше знаешь — крепче спишь.
Поездка превратилась для меня в настоящее мучение. Я видел, что мы в пути уже два часа, но не имел никакого представления о том, в какую сторону мы едем и далеко ли мы от Лондона, — мне вдруг пришло в голову, что, вполне возможно, мы нарезаем круги и пункт назначения совсем недалеко. Раз или два экипаж менял направление — меня немного покачивало в сторону. В основном колеса катились по гладкому покрытию, но иногда нас слегка подбрасывало, видимо, мы съезжали на мощеную дорогу. В какую-то минуту над нами промчался паровоз. Надо полагать, мы находились под мостом. В остальном меня окутывала мгла, она была повсюду, и в конце концов я задремал. Проснулся я оттого, что мы внезапно остановились, а мой спутник навис надо мной, открывая дверцу экипажа.