Страница 30 из 84
Все выкурили по трубке, отдохнули и поехали дальше. После полудня няргинцы подъехали к стойбищу Хулусэн. Баоса любил бывать в Хулусэне, и, как только выдавалось свободное время летом, он всегда приезжал сюда. А любил он его не за красивое незатопляемое место, не за тихую, рыбную протоку, не потому, что стойбище было многолюднее Нярги, не потому, что здесь жили многие его родственники и находилась родовая святыня — Хулусэнский священный жбан. Причина лежала в другом — Баоса здесь встречался и знакомился с охотниками из отдаленных стойбищ и пил водку по нескольку дней подряд в их компании, не видя солнца, как выражались женщины.
Хулусэн и его священный жбан известны были всем нанай Амура, Уссури, Сунгари, и люди приезжали сюда издалека помолиться эндури, попросить счастья в жизни, удачи на охоте, зачатия бесплодной жене, излечения от болезни. Бывали дни, когда в Хулусэн приставали одновременно три-пять лодок, все они привозили водку, продукты, жертвенных свиней, петухов. Случалось, что приходилось устанавливать очередь к жбану счастья: один день молилась одна семья и устраивала угощения, на следующий день — другая, потом третья. Некоторые состоятельные охотники привозили столько водки, что угощали хулусэнцев подряд два-три дня. Эти моления прекращались ко времени подхода кеты, когда надо было заготовлять юколу, корм собакам. Но как только проходила кетовая путина, начиналось родовое моление Заксоров. Священный жбан — родовое божество, и поэтому все Заксоры имели право на него. Сперва в самом Хулусэне они носили жбан с большим сэвэном, ростом с подростка, с одного края стойбища в другой, потом кто-нибудь из уважаемых Заксоров под свою ответственность перевозил его в родное стойбище. Баоса сам несколько раз забирал божество в Нярги и разрешал помолиться соседям из других родов. «Священный жбан имеет такую силу, что этой силы хватит и другим родам и всему нанайскому народу на все годы», — рассуждали Заксоры, но другим родам вывозить жбан из Хулусэна все же не разрешали.
Пять лет назад в Хулусэне объявился великий шаман Богдано Заксор. Баоса с молодых лет замечал в Богдано его незаурядность, он и тогда предполагал, что его сверстник будет или великим шаманом, или дянгианом — судьей рода. Богдано был необычайно красноречив. Он знал столько сказок и легенд, что мог рассказывать их месяцами, и им не было конца, как водам Амура. Когда сказка захватывала слушателей, он продолжал ее пением, голос у него был приятный, громкий, он мог петь и женским мягким певучим голосом и мужским грубым, высоким, мог говорить по-птичьи, по-звериному и мог неподражаемо повторять таежные, речные звуки. Позже он стал ворожить, предсказывать судьбы людей, потом начал лечить больных — тогда-то все и поняли, что Богдано стал шаманом. Сам он, однако, еще долго не объявлял себя шаманом. В средних шаманах он ходил лет десять, не кичился перед односельчанами, не отказывал никому в помощи. Но однажды он уговорил двух молодых охотников и выехал с ними вверх по Амуру. Сперва он заехал в Нярги и остановился у Баосы. Весь вечер Богдано молчал, и все окружающие заметили его беспокойство, нервозность. Баоса пытался было разговориться с ним, расспрашивал о его жизни, рыбалке, но Богдано отвечал неохотно и больше отмалчивался. На следующий день он выезжал дальше и пригласил Баосу поехать с ним, но Баоса отказался, у него много было своих дел. Позже он долго не мог простить себе, что не поехал с Богдано, не стал свидетелем становления среднего шамана великим.
Богдано, как он узнал позже, во сне увидел свое превращение, сшил тайком большую шаманскую шапку с рогами, кафтан, спрятал это одеяние в берестяную коробку и отправился по Амуру до последнего стойбища, где живут люди из рода Заксоров. Поднимался он до большого стойбища Толгон, где на одном берегу протоки жили Заксоры, а на другом — люди других родов. Там он впервые надел одежду великого шамана и с камланием прошел от нижнего крайнего дома до верхнего. Хозяев фанз он приглашал в свое стойбище на великое камлание. Многие охотники тут же собрались — долго ли людям, всегда находившимся в дороге, собраться — и выехали с ним вместе. Богдано возвращался в Хулусэн в одежде великого шамана, заезжал по дорого во все стойбища, которые посещал, поднимаясь вверх, и звал хозяев к себе. Гостей набиралось все больше и больше. Баоса не поверил своим глазам, когда увидел Богдано в одежде великого шамана, но сопровождавшая его толпа людей смела все его сомнения. Богдано, не ответив на приветствие Баосы начал обход стойбища. Баосу бросило в дрожь, и он успокоился только тогда, когда шаман все же зашел в его дом и пригласил в Хулусэн.
Возвращения великого шамана в Хулусэне ждали все жители, ждали откормленные девять черных свиней, предназначенных для жертвоприношений могущественным сэвэнам. Два дня шаман готовился к камланию, на третий день после захода солнца все хулусэнцы и многочисленные гости собрались возле дома Богдано.
Великий шаман вышел в своей новой одежде, сел возле почтенных старцев, задымил трубкой. Подогрели бубен на костре, и начались танцы с бубном. Много людей танцевало в тот вечер. Баоса даже не мог сказать, сколько их было. Запомнились ему изящные, полные охотничьего достоинства, иногда с нарочито подпускаемым юмором танцы одного толгонца и Полокто. Когда все желающие оттанцевались, Богдано надел шапку с двумя рогами, прицепил побрякушки и начал петь медленно и заунывно. Баоса, как ни прислушивался к его пению, не мог разобрать слов. Шаман пел все громче и громче, потом вскочил на ноги и начал плясать шаманский танец, он рассказывал, как во сне к нему явились могущественные сэвэны и приказали ему стать великим шаманом.
— Сами знаете… отказываться нельзя, — пел Богдано. И Баоса верил, что Богдано действительно нельзя было отказаться, иначе его замучили бы могущественные сэвэны и умертвили.
— Согласиться-то я согласился… но силы своей не чувствую, смогу ли я быть великим шаманом или нет — но знаю…
— Будешь! — воскликнул Баоса.
Долго пел и плясал шаман. Когда он кончил камлание, хозяин Хулусэнского жбана, самый старый из Заксоров — Турулэн встал на колени перед молодым по сравнению с ним Богдано и преподнес ему чашечку водки.
— Будь нашим шаманом. Из нашего рода вышел первый шаман среди нанай, у нас много великих шаманов, и ты будь великим шаманом, — сказал Турулэн.
— Будь! — повторил Баоса со всеми вместе и подумал: «Верно говорит старейший, в легендах говорится — Заксоры были первыми шаманами».
Богдано побрызгал водкой в четыре стороны, угощая своих сэвэнов, и выпил остаток. Потом он опять пел и танцевал до тех пор, пока «Половина шкуры» не повернулась ногами к заходу солнца.
Утром шаман продолжал камлание и объявил о своем решении стать великим шаманом. Баоса не дослушал Богдано, ушел к священному дереву тороан, где он на рассвете с девятью молодыми охотниками приготовил к жертве девять черных свиней. Богдано явился вслед за ним с толпой сопровождающих. Баоса наклонился над связанной свиньей, приставил нож к горлу и по знаку шамана воткнул нож в податливую шею животного. Теплая пенистая кровь хлынула в берестяную чумашку. Баоса подал ее шаману, чтобы он ее выпил. Баоса боялся взглянуть на Богдано — так был страшен шаман. Он скакал, прыгал, неистовствовал. Баоса, глядя на этот танец, уже не сомневался, что у Заксоров появился великий шаман. Богдано вдруг захрипел и упал на песок. Его подняли и повели в стойбище. Баоса с помощниками перенесли в стойбище туши свиней, разделали и сварили их в нескольких больших котлах.
Когда Баоса зашел в фанзу молодого шамана, тот сидел на краю нар в окружении старцев бледный и изможденный. Баоса присел возле него, закурил поданную женщинами трубку, но страх, овладевший им во время жертвоприношения, не проходил.
Только выпив с десяток чарочек водки, Баоса почувствовал себя свободнее. Этому помогло и то, что Богдано был теперь в обычной одежде.
Пять дней великий шаман угощал своих гостей, пять дней Баоса только с утра видел желтый диск солнца, а все остальное время перед его глазами стояла пьяная муть.