Два берега

— Бросайте, девушка, этого козла, простите за откровенность. Ничего хорошего из него не получится. Меня зовут Мария Юрьевна, фамилия Островская. Можете встать ко мне на учет, и родим вам прекрасного сына или дочку. И не пугайтесь быть одна. Лучше без отца, чем с таким отцом.

Сколько раз Жанна жалела, что не послушала совета старой врачихи. Ведь доктора за десятки лет практики начинают разбираться не только в болезнях, но и в людях.

Чем больше становился у Жанны живот, тем невыносимее делался Антон.

— Ты что, сегодня полы не мыла, грязь такая?

— Устала? Не надо было заводить своего ребенка, не уставала бы.

— Поворачивайся быстрее, корова толстая.

— Со мной? А кому тебя теперь показать можно, такую уродину? Нет, сиди уж дома, мне стыдно с такой по улицам ходить.

— «Матерну» купить? Мне аптека не по дороге. Надо — сама иди и покупай.

— А что, сегодня ужина не будет?

Он все чаще хлопал дверью, все чаще приходил далеко за полночь пьяный, постепенно перестал вспоминать про секс, хотя вначале еще требовал исполнения супружеского долга, сопровождая минуты близости разглагольствованиями о том, как испортилась у Жанны фигура и кожа.

Жанна поняла, что у мужа появилась другая женщина. Но у нее не было времени узнавать подробности и переживать. Она чувствовала себя не очень хорошо, быстро уставала, все время хотела спать, невнимательно писала тексты, из-за чего получила несколько замечаний, к тому же у нее периодически сильно болела голова. В консультацию Жанна не ходила, пропустила даже плановый осмотр, потому что не было сил после работы доползти до врача. Антон не уставал критиковать грязь в доме, плохо выглаженные брюки, невкусные завтраки и все, что попадалось на глаза. Хуже того — он решил, что теперь у них будут раздельный бюджет. Раньше они складывали большую часть денег в тумбочку — на еду, оплату квартиры, крупные расходы, а себе оставляли меньшую часть — на одежду (конечно, кроме необходимой), развлечения, косметику и прочие мелочи. Жанне такая форма бюджета была невыгодна потому, что странным образом плащ или костюм для Антона считались необходимыми расходами, а офисные туфли для Жанны — излишеством, на которое ей предлагалось выкраивать из карманных денег. Теперь Антон объявил, что медицинское обслуживание, роды и приданое ребенка не являются необходимыми тратами. В качестве приданого свекровь готова отдать вещи, которые носил его брат Андрей, а после него сам Антон, а у коллеги по работе остались кроватка и коляска. Бесплатная медицина вполне в состоянии обслужить такую здоровую корову, как Жанна, а если она капризничает и ей что-то не нравится — пусть зарабатывает деньги и не занимается ерундой.

Жанне пришлось честно рассказать родителям, что творится у нее дома. Елизавета Аркадьевна и Анатолий Сергеевич потеряли дар речи. Они предложили Жанне вернуться домой хотя бы до родов и обещали дать столько денег, сколько понадобится. Елизавета Аркадьевна решила приезжать к дочери хотя бы два раза в неделю и при случае серьезно поговорить и с зятем и со сватьей, потому что это уже не девичьи капризы Жанны, это серьезная проблема.

Поговорить с зятем не пришлось. Накануне приезда Елизаветы Аркадьевны Антон объявил жене, что их отношения исчерпали себя, а он встретил настоящую любовь, прекрасную женщину, на которой теперь женится, как только получит развод. Потом пожелал ей успеть собрать вещи за ту неделю, которую проведет со стройной красавицей и изумительной хозяйкой Танечкой на курорте в Подмосковье, взял сумку и ушел.

Жанна какое-то время тупо бродила по квартире, а потом села и начала реветь. Абсолютно по-бабьи, в голос, подвывая и вспоминая все бесконечные и незаслуженные обиды Антона. Красавицу Танечку она знала по институту — та славилась яркой внешностью и неразборчивостью в мужчинах. Таня носила сорок восьмой размер (а Жанна — сорок четвертый — сорок шестой) и никогда не умела готовить, чем страшно гордилась. Заявляла:

— Мне проще поменять мужика, чем стоять ради него у плиты.

Именно то, что Таня совершенно не умела готовить, почему-то казалось Жанне самым оскорбительным. Она вспоминала, как покупала кулинарные книги, бегала по магазинам в поисках необычных продуктов и приправ, как после работы по два часа могла парить или тушить, стараясь приготовить какое-то особенное блюдо, а по выходным и вовсе пекла пироги, — и рыдала все громче.

Рыдала до тех пор, пока не ощутила острую боль в животе. Испуганная Жанна кинулась звонить по ноль-три, поскольку не знала, какое лекарство можно выпить, а боль не утихала. Пока ехала «скорая», началось кровотечение, и Жанна каким-то звериным инстинктом поняла — ребенок не выживет. Говорят, за границей умеют выхаживать детишек, рожденных на двадцать второй — двадцать третьей неделе беременности, но Жанна жила в России и у нее было всего лишь двадцать недель.

В больнице ее навещали многие — родители, родители Мари, бабушка, коллеги по работе. Суетливо доставали сладости, прятали глаза, мямлили, изображали бодрость. Жанна сладостей не хотела. Не хотела бодрости, не хотела общения, не хотела ничего.

На работе ей дали отпуск. Девочки уговорили начальство, подрядились выполнять ее функции, и, когда Жанна явилась на студию с уверенностью, что положит на стол заявление и забьется дома в угол зализывать раны, ей неожиданно предложили отдохнуть две-три недельки. Жанна получила отпускные и, даже не поблагодарив коллег, вернулась в родительский дом. Анатолий Сергеевич с дядей Сашей поехали вместе с Жанной к Антону собирать вещи. На пороге их встретила красавица Таня в прозрачном пеньюаре и томным голосом позвала Антона:

— Тошенька, котинька, твоя бывшая пришла. Разберись, пожалуйста.

Антон вышел, поздоровался, и Жанна начала собирать сумки, а отец и дядя носили их в машину.

Вскоре Таня появилась одетая и крикнула Антону с порога:

— Тошенька, радость моя, убегаю, зайду к Ленке! Следи, чтобы твоя бывшая не прихватила чужого, а то сам знаешь, у меня бельишко дорогое и косметика не с рынка.

Жанна буквально застыла на месте и тихо спросила у Антона:

— И ради вот этой ты убил нашего ребенка?

— Никакого нашего ребенка не было, — раздраженно сказал Антон, — ты нагуляла где-то пузо и мечтала, чтобы я над ним трясся с тобой, дурой, вместе. Надо было делать аборт вовремя, тогда бы и проблем не было.

Спокойная, выдержанная Жанна, которая привыкла выслушивать многое и от чиновников с манией величия, и от оскорбленных пенсионеров, и от нервного начальства, кинулась на Антона, официально все еще считающегося ее мужем, бешеной кошкой. Четыре длинные багровые полосы вспухли у благоверного от лба до подбородка, чудом не задев глаза.

— Ах ты, тварь! Шлюха подзаборная! — заорал Антон, схватил табуретку и замахнулся на Жанну.

Анатолий Сергеевич табуретку аккуратно перехватил, отнял и поставил на место. А Александр Сергеевич, тихий и мягкий дядя Саша, посмотрел на брата и врезал Антону кулаком в лицо. Кровь хлынула сразу — из носа, из разбитой губы, смешалась с кровью из глубоких царапин на щеках. Антон выругался и закрылся в ванной.

Жанна хотела бросить все, что не успела собрать, но отец остановил:

— Твое принадлежит тебе. Потом пожалеешь. В конце концов, шесть лет наживали вместе. Квартира его, но половина мебели, посуды, белья — твоя. Я уже не говорю о вещах.

Дядя Саша вызвал на помощь каких-то ребят с работы, и, не обращая внимания на злобно шипящего Антона, они унесли телевизор, два шкафа, тумбочку, кресло и музыкальный центр.

Так в двадцать семь лет Жанна снова оказалась в родительском доме и стала обживать комнату, которую раньше делила с сестрой. С тех пор то ли она разучилась общаться с мужчинами, то ли выпала из категории потенциальных невест, но на ее горизонте было абсолютно пусто, хотя у знакомых свадебное шампанское лилось рекой.

ГЛАВА 10

Три недели после увольнения с работы Мари не скучала. Они с Митей решили никуда не ездить, подождать нового года и отдохнуть сразу две-три недели, когда везде будет красиво, но своеобразный медовый месяц у них все же был. Митя больше времени проводил дома, по-прежнему нежно ласкал жену, охотно соглашался со всеми ее планами и проектами. Когда он был на работе, Мари порхала по подружкам и делилась своим счастьем — она могла рассказывать о Мите часами. Колечко Мари не снимала даже в ванной и на ночь, а в транспорте старалась положить руку так, чтобы оно бросалось в глаза всем пассажирам. Но лицо девушки сияло ярче новенького колечка.