Страница 35 из 154
— Если я объявил высшую ставку, вы, полагаю, могли бы и придержать свои двадцать девять.
Тут Боров, за всю игру не получивший ни единой взятки и не произнесший ни единого слова, вскочил на стул, почесал свой обвисший живот, потом с неожиданной для него быстротой закинул обе руки за спину и хлопнул себя по заду, жестом фокусника поймал что-то в воздухе, прокаркал: «Ха, ха, ха!» и предъявил нам пустые руки, затем ударил себя мощным кулаком в грудь и по лбу, а в довершение ко всему показал то ли ослиные, то ли заячьи уши — понимай как знаешь.
— Вы ошибаетесь, — любезно парировал Упрямец, — двойка червей вовсе не фальшивая. Пантомима, исполненная Боровом, была уморительна, так сильно контрастировала она с длинной сутаной и пожизненным изумлением на его лице, да еще и парик у него съехал на затылок, оголив пегие виски... Но я не успел повеселиться.
— Какого черта, какого дьявола в аду значит, по-вашему, «ва-банк»? — прогремел Мот, обращаясь ко мне. — Это значит, надо тут же выставлять все козыри, вот что это значит. Вы, сударь, просто невежа, вам бы конюшни чистить, а не в карты играть!
И так далее, и тому подобное, я не все понял, потому что они кричали на меня хором, только Боров по-прежнему молчал и выражал свое ко мне отношение, неистово скребя низ живота.
— Где кольцо, что я завещала Скупой Венецианке? — взвыла Королева Черепков.
— Клада нет, нет, нет! — твердил неизменно вежливый Упрямец.
— Тройка пик! — вопил, как безумный, Мот. — Кольцо, кольцо, душа моя! — лопотала старуха, сладострастно прижимаясь ко мне.
— Не хочу я жениться на этой женщине, — увертывался я. И тут старуха прыгнула ко мне на колени, задрала юбки и заерзала, демонстрируя длинные панталончики с воланами у щиколоток. Не передать отвращения, с каким ощутил я острые ее кости на своих ногах...
К счастью, буйство моих пращуров усмирил странный зуд, передавшийся им от Борова. Мот, продолжая кричать на меня, принялся скрести шею, потом плечо, и, по мере того как чесотка усиливалась и охватывала все тело, тон его становился мягче, добрее. Упрямец держался дольше других, но вскоре и он перестал чиниться, последовав примеру Борова — тот вскарабкался на стул и откинул полы сутаны, чтоб удобнее было скрести колени. Старуха каталась по полу, истерически хохотала и чесала грудь первым, что попало под руку, — большой салатной вилкой; Мот шипел: «Клянусь Антихристом!» — и раздирал себе бока, а Упрямец оставил в покое свои ноги и неистово терся спиной о дверной косяк. Все суетились и рьяно чесались.
Но вдруг разом успокоились, подсели к столу, большим и указательным пальцами обхватили край столешницы и замерли с торжественным видом, точно присутствовали при оглашении завещания. В этот миг я увидел робкий лучик света, просочившийся сквозь ставни, и понял причину столь странного поведения моих предков. Они переглянулись, хором продекламировали: «Ой-ой-ой, какой кошмар!» — и бесшумно удалились вальсирующей вереницей.
Я сидел словно в забытьи, потом вышел следом, но они уже скрылись за дверью кухни. Только Мот задержался, застыл в комической позе: поднявши ногу, согнулся в полупоклоне, обхватил руками плечи, выражение лукавое и сосредоточенное, словно у хориста, ожидающего за кулисами своей очереди вступить на сцену. Увидев меня, он гневно выпрямился, застигнутый врасплох. Но когда я в растерянности схватил его за рукав, Мот изменил своей привычке и улыбнулся. Оттолкнув меня и скрываясь за дверью, он бросил через плечо:
— Ну да, в пункте «Н», закрыто на крючок.
Все, сомнений больше нет, я слышал это собственными ушами! Так-то оно так, но теперь начинаются новые трудности: где находится пункт «Н» и что это за крючок? Голова идет кругом. И все же я доволен прошедшей ночью: удостоверился, что призраки не боятся меня и тоже не выносят солнца.
Кстати о солнце. Вернувшись в комнату, я увидел тонкий лучик, воровски пробравшийся сквозь ставни и рыскавший по полу. Он пытался удрать от меня по стене, но я поймал его, дал хорошего пинка, отмолотил, потом шмякнул несколько раз об пол. Он распластался, как дохлая змея, и я выбросил его в окно.
— Иди, жалуйся своему повелителю, и пусть больше не вмешивается в мои дела! — крикнул я ему вслед.
19 окт.
Гелла приехала внезапно, и первое, что сделала, — это скинула одежду и принялась ходить по дому нагишом, раскладывая свои вещи, точно устраивалась навсегда. Позже, когда она велела зажечь камин — назло солнцу, заглядывавшему в окна, — и улеглась в просторное кресло, раскинув ноги и посадив промеж них кошку, мне стал понятен ее замысел: бесстрастно созерцая нагое тело, я чувствовал, как спокойное, умиротворяющее тепло растекается в моей груди, точно масляное пятно по скатерти. Я не отреагировал даже на появление девочки — она вошла с подносом, покраснела до корней волос и тотчас же скрылась.
— А-а, влюбился в эту девчонку и ищешь клад? — невозмутимо спросила Гелла. — Ладно, не притворяйся психом, я никогда тебя не боялась и всегда буду тебя любить, как теперь. Оглаживай свои стулья, охоться за тишиной, убивай солнечные лучи, а я буду ластиться к тебе, как ластилась бы эта кошка, если б не боялась тебя. Скачи по двору на одной ножке — я знаю, ты делаешь это каждый день на закате, — и я буду прыгать вслед за тобой. А если ты почешешь у меня за ухом, я лизну тебе руку. И всегда буду за спиной, как тень, я хочу быть твоей тенью, понимаешь?.. Ох уж этот Джакомо — он умоляет, чтоб я осталась с ним, — добавила Гелла, взяла со столика какую-то записку и бросила в огонь.
Из всего этого я понял не много — разве то, что Гелла не боится меня. Следовательно, она тоже мой (моя) предок: Гелла Нарядноголая. Скоро мне придется играть с нею, и она упрекнет меня за то, что не пошел с тройки; а я наверняка не пойду с тройки, я вечно о ней забываю, возомнив, что двойка — самая счастливая карта. Но может, Гелла действительно любит меня?
20 окт.
Кладовые с картошкой, пшеницей, рожью, кукурузой и ячменем расположены как на карточной пятерке, значит, это и есть пункт «Н»! — осенило меня сегодня утром, едва я проснулся. Ободренный этим открытием, я залез на чердак (все важное почему-то происходит со мной на чердаке). Да, но где же тут тайник? Опять начинаются трудности. Бродя по пяти своим кладовым, я обнаружил в одной из стен маленькое квадратное отверстие, похожее на отдушину дымохода. Труба там и вправду есть, она пролегает в толще стены, однако вверху сразу же упирается во что-то твердое, это явно каменный блок, а не зола, да и вниз лжетруба тянется не более чем на метр. В общем, это никак не может быть дымоход старого камина. Что же это? Я делаю замеры прутиком, потому что рука в отверстие не пролезала; обследовать дно трубы и разгадать ее тайну можно было одним лишь способом: пробить стену на метр ниже найденного мною отверстия, чтобы попасть прямехонько на дно. Так я и сделал, вооружившись старым ножом и камнем. И вот мне предстало дно тайника...
Оно оказалось странно податливым и заполнено было пылью и мелкими камешками. Вскоре передо мной лежала солидная кучка мусора и более ничего. Я загребал труху в очень неудобной позе, потому что пролом был почти на уровне пола и мне пришлось согнуться в три погибели; кроме того, дно постепенно понижалось и наконец вовсе исчезло из виду, я теперь рыл вслепую. С каждым разом взяток был все меньше и меньше, я уже устал и решил вытащить напоследок довольно большой камень: если опять ничего, на сегодня поиски закончу. Наконец камень был извлечен, а под ним среди земли и обломков штукатурки я нащупал округлость. Явно не очередной камешек, под ним что-то хрупкое, длинное, глубоко засевшее в трубе. Невероятными усилиями я чуть-чуть высвободил странный набалдашник и понял: тросточка! Хоть работать мне стало удобнее, она ну никак не вылезала, будто кто держал ее снизу. Сердце мое бешено колотилось. Я вообразил, уж не знаю почему, что нашел трость из слоновой кости, украшенную тонкой резьбой — гербы и готические буквы по спирали: «Я, такой-то из рода таких-то, прозванный потомками Мотом, дня такого-то лета 17.. спрятал здесь клад: испанских дублонов столько-то, дукатов столько-то, флоринов столько-то» и так далее, и так далее. А под нею — грамота: «О ты, нашедший сей клад...»